Александр Дюма - Волчицы из Машкуля
— Господин Малыш Пьер сейчас мне поведал о том, что вы мечтаете жениться на моей дочери Берте. Возможно, у меня были другие планы относительно ее будущего; однако, откликнувшись на настоятельную просьбу вашего прелестного заступника, я не могу вам ответить отказом и обещаю, что по завершении кампании моя дочь станет вашей женой.
Мишель меньше бы удивился, если бы молния сверкнула над головой.
В тот миг, когда маркиз взял его за руку, чтобы вложить в нее руку Берты, Мишель хотел было обернуться к Мари, как бы призывая ее прийти ему на помощь.
Но тут же услышал ее голос, прошептавший ему на ухо жестокие слова:
— Я вас не люблю!
В замешательстве почувствовав, как больно сжалось его сердце, Мишель машинально взял руку, которую предложил ему маркиз.
XVII
МЕТР МАРК
В тот же день, когда в доме вдовы Пико, замке Суде, лесу Тувуа и на ферме Ла-Банлёвр происходили события, о которых мы рассказывали в предыдущих главах, часов в пять вечера отворилась дверь в доме № 17, что находился на Замковой улице в городе Нанте, и из нее вышли два человека; в одном из них можно было узнать гражданского комиссара Паскаля (наш читатель уже имел возможность познакомиться с ним в Суде), поспешившего после посещения замка к себе домой, куда он благополучно добрался далеко за полночь.
Второй человек, о ком сейчас пойдет речь впервые на страницах нашего романа, был сорокалетний мужчина, с живым взглядом умных проницательных глаз, крючковатым носом, белозубый, с толстыми чувственными губами, отличающими людей с богатым воображением. Если судить по одежде, то черный костюм, белый галстук и ленточка кавалера ордена Почетного легиона свидетельствовали о принадлежности этого человека к судейскому ведомству. В самом деле, то был один из самых знаменитых адвокатов Парижа, накануне приехавший в Нант и остановившийся у своего коллеги, гражданского комиссара.
В среде друзей-роялистов его величали Марком, одним из имен Цицерона.
Выйдя на улицу, как мы уже сказали, в сопровождении гражданского комиссара, он остановился у ожидавшего его кабриолета.
Сердечно пожав руку гостеприимного хозяина, он сел в кабриолет, в то время как кучер, нагнувшись к комиссару, как будто предвидя заранее, что приезжий не знает дороги, спросил:
— Куда везти господина?
— Видите в самом конце улицы крестьянина верхом на серой в яблоках лошади? — спросил комиссар.
— Прекрасно вижу, — ответил возница.
— Так следуйте за ним.
Едва он произнес эти слова, как человек на серой в яблоках лошади, словно услышав приказ легитимистского агента, тронулся с места и двинулся вниз по Замковой улице, затем свернул направо и поехал вдоль левого берега реки.
В ту же минуту кучер хлестнул кнутом лошадь, и скрипучая повозка (мы, слегка приукрасив, назвали ее кабриолетом) покатилась, подпрыгивая и трясясь на неровных булыжниках мостовой административного центра департамента Нижняя Луара, едва поспевая за таинственным проводником.
Когда пролетка проехала наконец всю Замковую улицу и свернула за угол, путешественник еще раз увидел своего проводника: не оглядываясь назад, он переехал по мосту Руссо через Луару и продолжил свой путь по дороге на Сен-Фильбер-де-Гран-Льё.
Преодолев мост, путешественник тоже свернул за ним на эту дорогу.
Крестьянин пустил лошадь рысью, но довольно умеренной, давая возможность следовать за ним.
Однако всадник даже не поворачивал головы; казалось, его совсем не интересовало все происходящее у него за спиной, и он как бы и не догадывался о своей роли проводника, время от времени наводя путешественника на мысль, что он стал жертвой какого-то розыгрыша.
Что же касалось кучера, то он, не посвященный в их тайну, не мог внести ясность в вопрос, мучивший метра Марка: с тех пор как возница спросил гражданского комиссара, куда отвезти седока, а тот велел ему следовать за человеком на серой в яблоках лошади, он ехал за всадником на серой в яблоках лошади и, казалось, заботился о проводнике не больше, чем тот — о нем.
После двухчасовой езды, когда солнце уже начало клониться к закату, они прибыли в Сен-Фильбер-де-Гран-Льё.
Человек на серой в яблоках лошади остановился у трактира под названием «Трефовый лебедь», спешился и, передав поводья конюху, вошел в трактир.
Минут пять спустя подъехал наш путешественник и остановился у того же трактира, что и крестьянин.
Проходя через кухню, он столкнулся со своим проводником, и тот, делая вид, что не знает его, незаметно сунул ему в руку клочок бумаги.
Путешественник вошел в общий зал, в этот час еще пустой, заказал бутылку вина и попросил принести свечу.
Ему не пришлось долго ждать.
К бутылке он даже не притронулся, а сразу развернул записку, в которой было начертано всего несколько слов:
«Я буду Вас ждать на дороге в Леже; следуйте за мной, но не пытайтесь приблизиться и заговорить. Оставьте в трактире кучера и кабриолет».
Путешественник сжег записку, налил себе стакан вина и, едва пригубив, сказал кучеру, что тот может быть свободным до завтрашнего вечера, после чего вышел на улицу, не привлекая внимания трактирщика; по крайней мере, ему показалось, что трактирщик не обратил на него внимания.
На окраине деревни он увидел своего проводника, вырезавшего палку из боярышника, который служил здесь живой изгородью.
При виде его крестьянин отправился в путь, на ходу очищая палку от веток.
Метр Марк прошел вслед за ним примерно с половину льё.
Когда половина льё осталась позади, а сумерки сгустились, крестьянин вошел в дом, стоявший особняком на правой стороне дороги.
Путник ускорил шаг и зашел в дом почти одновременно с крестьянином.
Перешагнув через порог, в комнате, выходившей окнами на дорогу, он увидел женщину.
Стоявший перед ней крестьянин, казалось, ждал путешественника.
Как только тот показался в дверях, крестьянин произнес:
— Вот господин, которого нужно отвести.
И, сказав это, он тут же вышел, лишив путника возможности отблагодарить его или дать денег за оказанную услугу.
Когда путешественник, посмотрев ему вслед, перевел удивленный взгляд на хозяйку дома, она жестом пригласила его сесть и, не обращая внимания на него, не проронив ни слова, продолжала хлопотать по хозяйству.
Молчание длилось уже целых полчаса, и путешественника начало охватывать беспокойство, когда вошел хозяин дома и, не проявляя ни удивления, ни любопытства, кивнул гостю.
Он лишь вопросительно взглянул на жену, и она тут же повторила слова крестьянина:
