Камран Паша - Тень мечей
Саладин сидел, сцепив перед собою пальцы, как всегда делал, когда думал.
— То, что ты говоришь, — логично, но этот Ричард Львиное Сердце очень коварен, — сказал султан, отметив про себя, что все, за исключением Маймонида, сосредоточенно слушают его. — Думаю, он планирует нечто совершенно другое.
Аль-Адиль поколебался, потом взглянул на угрюмого раввина.
— Стратегия, обрисованная мной, отвечает документам, которые выкрала еврейка.
В совещательной комнате повисла неловкая тишина. Все военачальники и дворяне, сидящие за столом, внезапно принялись с огромным интересом рассматривать трещины на стенах или шнурки на своих туфлях.
Маймонид почувствовал, как внутри закипает ярость, оттого что этот неотесанный горец надменно упомянул о его племяннице. Он уже хотел было ответить что-нибудь резкое, но, к его удивлению, заговорил султан:
— Ее зовут Мириам, брат. Если хочешь жить, всегда упоминай ее имя с крайней почтительностью.
Голос Саладина звучал едко, а его лицо помрачнело. В это мгновение Маймонид заметил брешь в показном спокойствии султана.
Саладин встретился взглядом с раввином, и тот увидел в его глазах настоящую муку, проснувшуюся при упоминании рискованно отважной девушки, перевернувшей его жизнь с ног на голову. Раны раввина еще не затянулись, чтобы он мог прощать, но на короткий миг он вновь увидел тень своего давнего друга.
— Прошу простить меня, брат мой, — извинился аль-Адиль, и впервые на памяти присутствующих в его голосе прозвучало искреннее раскаяние. — Леди Мириам совершила смелый поступок и выкрала планы франков. Это храброе деяние, несомненно, будет воспето несколькими поколениями и мусульман, и иудеев.
Он помолчал и отвесил поклон Маймониду, а потом, словно дрессированный попугай (каковым он навсегда и останется), продолжил свои разглагольствования о военной стратегии.
— Пока они ни на шаг не отступают от плана, изложенного в документах, мы обязаны в память о ней воспользоваться сведениями, которые она благоразумно собрала.
Маймонид почувствовал, как в нем закипает негодование при намеке аль-Адиля на то, что потеряна всякая надежда спасти Мириам, но раввин понял, что брат султана лишь сказал то, во что остальные в душе уже поверили. Включая и самого Маймонида.
Саладин еще раз взглянул на своего советника-раввина и тут же вернулся к обсуждению насущных вопросов.
— Именно это меня и тревожит, — признался он. — Даже если Ричард Львиное Сердце не подбросил нам ложные сведения, то к настоящему моменту он уже должен был понять, что мы располагаем этими документами. Мудрый полководец сменил бы тактику. Тем не менее он продолжает точно следовать плану, о котором нам все известно. И он об этом знает.
Аль-Адиль проворчал:
— Он же франк. Они думают не головой, а задницей.
По комнате пронесся нервный смешок придворных, разрядивший напряженность последних минут.
Саладин надолго задумался, затем разнял свои сцепленные руки и опустил их вдоль тела — он всегда так поступал, когда принимал окончательное решение.
— Я увеличу численность защитников Иерусалима в полтора раза, но мне необходимо достаточное количество свободных солдат, на случай если Ричард попытается преподнести нам сюрприз где-нибудь в другом месте.
Аль-Адиль понял, что дальнейший спор неуместен, и, поклонившись в знак согласия, произнес:
— Как прикажешь.
Саладин встал, его примеру последовали все присутствующие. Маймонид не вскочил с подобострастной поспешностью остальных придворных, но все-таки поднялся.
— Ступайте с миром в сердцах, друзья мои. Занимайтесь своими насущными делами, — неожиданно сказал Саладин. — Мы пока не проиграли. Я верю, что Аллах еще преподнесет сюрприз нашим самонадеянным противникам.
Придворные и полководцы закивали и стали прощаться перед уходом.
— Ребе, останься.
Маймонид с удивлением услышал адресованный ему приказ. После известия о захвате Мириам Саладин не перекинулся с ним и парой слов. Аль-Адиль и кади аль-Фадиль взглянули на старого лекаря, когда тот, шаркая, направился к султану.
Когда они остались совершенно одни, Саладин внимательно посмотрел на своего насупленного советника и положил крепкую руку на старческое плечо. Маймонид невольно вздрогнул от этого прикосновения, казавшегося теперь таким чужим и неуместным.
— Я не забыл ее, мой друг, — тихим голосом, дрожащим от переполняемых его душу чувств, произнес Саладин. — К Ричарду отправят гонца, чтобы обсудить условия ее освобождения.
Султан помолчал.
— Я знаю: виной всех страданий, которые пережила твоя семья, которые выпали на долю Мириам, — я сам. Клянусь Аллахом, я буду нести этот груз на своих плечах до самого Судного дня.
Маймонид заставил себя взглянуть в глаза правителя. В этот момент все маски были сброшены, и раввин увидел в этих темных озерах печаль, сожаление и стыд. И ужасная боль, давящая на сердце старика, стала отпускать. Осознание того, что этот могущественный и гордый человек признает собственные ошибки, стало первым шагом к восстановлению их былых отношений. Маймонид сомневался, что их отношения и в самом деле будут такими, как раньше, но это, вне всякого сомнения, и к лучшему. Возможно, когда Мириам, живая и здоровая, вновь окажется в своей постели, раввин с султаном смогут начать все с чистого листа — отношения не идола и его ярого последователя, а двух простых смертных, которые видят как лучшие, так и худшие стороны друг друга.
И в это мгновение, глядя на султана, взявшего на себя ответственность за судьбу невинной девушки, раввин понял, что ему следует предпринять.
— Позволь поехать мне.
Казалось, просьба ничуть не удивила Саладина, но он, прежде чем ответить, пристально вгляделся в морщинистое лицо раввина.
— Я боюсь за твое здоровье.
Конечно, идея была абсолютно нелепой. Отправить в качестве переговорщика по такому важному вопросу старца, чьи руки дрожали от старости, а сердце могло остановиться в любую минуту, — совершеннейшее безумство. Однако Маймонид без тени сомнения знал, что он единственный, кто сможет вынести это бремя.
— Мне станет только хуже, если с Мириам что-то случится, — ответил Маймонид. И это было сермяжной правдой.
Наконец Саладин кивнул. Взъерошив руками уже сильно поседевшие волосы, султан сказал:
— Тогда поезжай, и пусть тебя хранит бог Моисея.
С этими словами султан отвернулся от пожилого советника. Человек, бывший когда-то самым могущественным правителем на земле, медленно покидал комнату. Его плечи опустились под ужасным, непосильным бременем. Бременем, которое с каждым днем будет становиться все тяжелее и тяжелее, пока в конце концов не поставит его и султанат на колени.
