Роберт Харрис - Очищение
— Избранный консул, желаю тебе доброго утра, — прорычал он громовым голосом, как будто обращался к своим легионерам на церемонии поднятия флага. — Наконец наступил этот великий день. Что же он принесет нам, хотел бы я знать?
— Но ведь авгур ты, Целер. Вот ты мне и расскажи.
Целер откинул голову и рассмеялся. Позже я узнал, что он верил в предсказания не больше, чем Цицерон, а его членство в коллегии Авгуров было не чем иным, как политической необходимостью.
— Я могу предсказать только одно: легким этот день не будет. Перед храмом Сатурна уже собралась толпа, когда я проходил мимо. Кажется, ночью Цезарь и его дружки вывесили свой великий закон. Какой же он все-таки негодяй!
Я стоял прямо за Цицероном, поэтому не мог видеть его лица, но по тому, как напряглись его плечи, я понял, что это известие хозяина насторожило.
— Ну хорошо, — сказал Целер, наклоняясь, чтобы солнце не светило ему в глаза. — Где твоя крыша?
Цицерон повел авгура к лестнице, и, проходя мимо меня, прошептал сквозь зубы:
— Немедленно выясни, что происходит. Возьми с собой помощников. Я должен знать каждую статью этого закона.
Я приказал Сизифию и Лорею идти вместе со мной, и, сопровождаемые парой рабов с фонарями, мы отправились вниз по холму.
В темноте было трудно найти дорогу, а земля была скользкой от снега. Однако когда мы вошли на Форум, то увидели впереди несколько огней и направились к ним. Целер был прав. Закон был прикреплен на своем традиционном месте возле храма Сатурна. Несмотря на ранний час и холод, несколько десятков граждан собрались около храма — так им не терпелось прочитать текст закона. Он был очень длинный, несколько тысяч слов, и располагался на шести больших досках. Закон предлагался от имени трибуна Рулла, хотя все знали, что его авторами были Цезарь и Красс. Я разделил закон на три части — Сизифий отвечал за начало, Лорей за концовку, а себе я оставил середину.
Работали мы быстро, не обращая внимания на людей, которые жаловались, что мы закрываем им обзор, но к тому моменту, как мы закончили переписывать, наступило утро и начался первый день Нового года. Даже не прочитав всего закона, я понял, что Цицерону он доставит много проблем. Предлагалось конфисковать республиканские государственные земли в Кампанье[14] и разделить их на пять тысяч фермерских хозяйств. Выборная комиссия из десяти человек будет решать, кто что получит — и будет иметь право самостоятельно, в обход Сената, поднимать налоги за границей и продавать дополнительную землю в Италии по своему усмотрению. Патриции будут возмущены, а время обнародования этого закона, как раз накануне инаугурационной речи Цицерона, было выбрано с целью оказать наибольшее давление на будущего консула.
Когда мы вернулись домой, Цицерон все еще был на крыше, где он впервые сел в свое курульное[15] кресло, вырезанное из слоновой кости. Наверху было очень холодно, и на плитке и парапете все еще лежал снег. Избранный консул был закутан в плащ почти до подбородка, а на голове у него была непонятная шапка из меха кролика с ушами, которые закрывали его уши. Целер стоял рядом, а пуларии собрались вокруг него. Он расчерчивал небо своим скипетром, высматривая птиц или молнии. Однако небо было чистым и спокойным — было очевидно, что он терпит неудачу. Как только Цицерон увидел меня, он схватил таблички в свои руки, защищенные перчатками, и начал их быстро просматривать. Деревянные рамки стучали одна об другую, пока он просматривал каждую страницу.
— Это что, закон популяров? — спросил, поворачиваясь к нему, Целер, которого привлек стук табличек.
— Именно, — ответил Цицерон, просматривая написанное с невероятной быстротой. — Трудно было придумать закон, который бы смог разделить страну еще сильнее, чем этот.
— Тебе придется упомянуть его в твоей инаугурационной речи? — спросил я.
— Конечно. Иначе зачем, как ты думаешь, они показали его именно сейчас?
— Да, время они выбрали очень удачно, — сказал авгур. — Новый консул. Первый день в должности. Никакого военного опыта. Никакой великой семьи, которая его бы поддерживала. Они проверяют твой характер, Цицерон.
С улицы послышались крики. Я перегнулся через парапет. Собиралась толпа, которая намеревалась проводить Цицерона к месту инаугурации. На другом конце долины в утреннем воздухе явственно проступали очертания храмов Капитолия.
— Что это было, молния? — спросил Целер у ближайшего хранителя священных птиц. — Надеюсь, что так, а то мои яйца уже отваливаются.
— Если ты видел молнию, — ответил хранитель, — значит, это действительно была молния.
— Ну, хорошо. Это была молния, да еще и на левой стороне небосклона. Запиши это, сынок. Поздравляю тебя, Цицерон. Это знак благосклонности богов. Мы можем отправляться.
Однако Цицерон его как будто не слышал. Он неподвижно сидел на кресле и, не отрываясь, смотрел вдаль. Проходя мимо, Целер положил руку на его плечо.
— Мой кузен Квинт Метелл просил передать тебе привет и робко напомнить, что он все еще за городской стеной ожидает своего триумфа, который ты обещал ему в обмен на его голоса. Так же, как и Лициний Лукулл. Не забывай, что за ними стоят сотни ветеранов, которых они легко могут собрать. Если дело дойдет до гражданской войны — а все идет к этому, — они именно те люди, которые смогут войти в город и навести здесь порядок.
— Благодарю тебя, Целер. Ввод солдат в Рим — это именно то, что нужно для того, чтобы избежать гражданской войны.
Это должно было быть саркастическим замечанием, но сарказм отскакивает от Целеров наших дней, как детская стрела от металлического панциря. Авгур покинул крышу с неповрежденным чувством собственного достоинства. Я спросил у Цицерона, чем могу ему помочь.
— Напиши мне новую речь, — мрачно ответил новый консул. — И оставь меня одного.
Я сделал, как он просил, и спустился вниз, стараясь не думать о той задаче, которая стояла перед ним: выступить экспромтом перед шестью сотнями сенаторов по поводу закона, который он только что впервые увидел, зная при этом наперед, что все, что бы он ни сказал, вызовет недовольство у той или иной группировки в Сенате. Одного этого было достаточно, чтобы у меня испортилось пищеварение.
Дом быстро заполнялся не только клиентеллой Цицерона, но и людьми, которые заходили с улицы, чтобы высказать ему свои поздравления. Цицерон приказал, чтобы на инаугурации не экономили, а когда Теренция заводила разговор о расходах, он с улыбкой отвечал ей: «Македония заплатит». Поэтому каждый, кто входил в дом, получал в подарок несколько фиг и мед. Аттик, который был лидером всадников[16], привел за собой большой отряд людей своего сословия, поддерживающих Цицерона; всем им, вместе с ближайшими сторонниками Цицерона в Сенате, возглавляемыми Квинтом, было предложено горячее вино в таблиниуме. Сервия среди них не было. Мне удалось сообщить и Квинту и Аттику, что популярский закон уже вывешен и что это было очень плохо.
