Татьяна Москвина - Культурный разговор
Девушка всеми женскими своими глубинами потянулась к настоящему мужчине, к воину, к властителю. В рыжекудрой венецианке нет никаких примет кокетства, это, можно поверить, примерная дочь сенатора, порядочная и цельная натура. Но вместо ослепительного счастья выходит мрак, потому что этот «настоящий мужчина»… настоящий дурак. «Отелло не ревнив, он доверчив», считал Пушкин, ну, а после «Отелло» Спивака можно добавить – а доверчив, потому что дурак. В людях не разбирается. Две извилины, и те заросли. И никаких таких особенных козней Яго не плел, просто нажал на кнопочку, где у этих мнимых настоящих мужчин надпись «все бабы шлюхи», и пожалуйста.
Роль Дездемоны на самом деле небольшая, пространства для игры немного. В ней, конечно, важна внешность (Отелло можно играть каким угодно: старым, средних лет, черным, смуглым, совсем белым, но в качестве Дездемоны извольте предъявить роскошную, упоительную женщину, иначе нет пьесы). И внешность предъявлена – но предъявлено и сердце, идущее скорбным путем от полного счастья к абсолютному несчастью.
Возбужденная страстью, Дездемона – Спивак так горячо льнет к своему мужчине, так беспечно резвится в поле чувственной радости, что фатально пропускает момент, когда ей, вообще-то чуткой и внимательной, следовало бы насторожиться. Но она доверяет мужу безоговорочно, она – иное существо, чем он, способное к доброте, к состраданию. У того все просто: считал ангелом – разжалую в дьяволы, любил – убью. Это нам как раз в России знакомо, у нас полстраны таких Отелл. Дездемона Эмилии Спивак, искренняя и нежная, другого человеческого калибра. Прозрение наступает в конце, когда вместо мужа она видит перед собой лицо зверя и молит его – дай мне еще пожить, хоть денек, хоть часок. Трогательная, чистая девушка. Жить без любви, быть может, просто, но как на свете без любви прожить?
Тут важно и то, что Спивак – не инженю с карамельной внешностью, она не щебечет, не воркует, напротив – у актрисы грудной голос и своя манера звукоизвлечения, она не проговаривает слова, а будто рождает их там где-то, глубоко, а потом выталкивает наружу в мир. От этого почти любой текст кажется прожитым, присвоенным, органичным. Вот и шекспировская Дездемона вышла у Эмилии Спивак не нарисованной, а живой и обаятельной.
Одна из лучших ролей актрисы на сегодня – Лора в спектакле «Синие розы» (это переименованный «Стеклянный зверинец» Теннеси Уильямса в постановке Льва Шехтмана). Там рассказ ведется о маленькой неполной семье (мама, сын и дочь), замкнутой в своем бедном и грустном микромире. В спектакле это воплощено слишком уж буквально – герои играют как бы в огромном пустом аквариуме, отделенные от зала прозрачными стенами. Я вообще враг всяких подобных препятствий между зрителем и актерами (психические излучения должны циркулировать свободно), и переднюю стенку мне не раз во время представления хотелось снести. Но неизменная переполненность чувствами, которая есть в Эмилии Спивак, пробивает даже стенку.
В «Синих розах» хромота героини (заявленная автором и предполагающая любую трактовку) – это не легкий недостаток, а настоящая инвалидность. У Лоры дефект стопы, так что каждый шаг дается с усилием, ей надо сильно припадать на здоровую ножку, нелепо вздымаясь и опускаясь во время ходьбы. Болезненно застенчивая девочка-инвалид застыла в хроническом страхе перед миром, но у нее есть своя, ни на минуту не прекращающаяся внутренняя жизнь. Рассказать об этом некому, никто не слушает ни о чем. Спивак играет бесконечно трогательно, потому что нигде ни на минуту не жалеет свою героиню, не обваливается в сентиментальность. Это мужественная, стойкая девочка, ей бы чуть помочь – и она найдет свою дорогу в жизни, выберется, преодолеет себя. Вот паренька, который нравился ей еще в школе, привел в гости брат – и вновь начинается история зарождения чувства, в сплаве притяжения и доверия, что так удается актрисе. Показать, как женское существо понемножку тянется к любви, как цветочек к солнцу, удается немногим – нужны и недюжинные запасы «любви к любви», и соответствующая органика. И еще что-то, благодаря чему мы не отрываем глаз от понравившегося нам актера – для чего и ходим в театр, собственно говоря.
Так что, конечно, – искренность, работоспособность, обаяние, красота Эмилии Спивак несомненны… плюс еще что-то. Почти неуловимое словом (и прекрасно уловимое чувством) своеобразие личности.
Женственность Спивак абсолютна, в ней нет «внутреннего мужчины». Именно поэтому ей так непросто играть главную роль в «Последнем китайском предупреждении» (это «Добрый человек из Сезуана» Брехта в постановке Семена Спивака), где героиня раздваивается на добрую Шен Те и злого Шуи Та. Режиссер поставил Брехта в «наивном стиле», как забавную притчу, и зрители, приученные к трагическому Брехту Юрия Бутусова, могут такой интервал абстракции не принять вовсе. А по мне, так странно упрекать Спивака, что он не Бутусов и не разверзает перед нами мрачных бездн. Да, не разверзает. У Спивака вообще нет трагического мироощущения, как его, кстати, напрочь не было у Брехта, убежденного в том, что если поднапрячься (и театру в том числе), все можно исправить. «Плохой конец заранее отброшен, он должен, должен, должен быть хорошим!» (из Брехта). Я к тому, что чем больше энергичных парней, делающих театр, тем лучше, и не обязательно их сталкивать лбами и лошадь корить, что она не верблюд.
Шен Те хоть и торгует телом, выглядит прелестной скромной девушкой, порока в ней нет, это все обстоятельства. Чуть встанет в небе полная луна (лун в спектакле опускается с колосников целых три, одна другой огромнее), а рядом окажется подходящий летчик, девушка принимается за обычное девичье дело – смотреть на любимого влажными глазами и тихо таять от счастья. А вот жестокий Шуи Та из нее вылезает плохо, она притворяется, изображает его с помощью деталей из ковбойских фильмов – шляпа, сапоги, нарочито огрубленный голос. В общем, дурака валяет. Нет в ней раздвоения, как была милой и хорошей, так и осталась, не может единственный найденный богами на земле добрый человек превратиться в злое меркантильное чудище…
Молодые героини, приковывающие к себе внимание и красотой, и «половодьем чувств», и свежестью интонаций, и особенным, индивидуальным обаянием, и вдумчивостью – редкость на сцене. Наша Эмилия – какой-то удивительный «пасьянс из тысячи колод», как выражался Евгений Шварц. Мне бы хотелось, чтобы Петербург любил и ценил ее побольше.
2014Эмилия Спивак: «Хочется быть человеком, хочется что-то узнать»
– А были ли какие-то другие варианты в ранней юности насчет будущей профессии. Не хотелось ли стать врачом, архитектором и т. п. или все было фатально?
– Знаете, сначала мне вообще никем не хотелось быть. Больше всего я любила слушать Аллу Пугачеву и подпевать. Родители подарили мне в свое время сборник, где были собраны ее песни – и я обожала это слушать, петь, танцевать. А потом вдруг появилась мысль быть адвокатом. И к одиннадцатому классу я выбирала между адвокатской и актерской профессией. Сейчас я понимаю, что выбор был правильным, потому что я очень субъективно на все смотрю, для адвоката это было бы неправильно.
– А почему адвокатом? Увлек чей-то образ?
– Казалось очень романтичным защищать людей.
– Легко ли поступили в Театральный?
– Было сложно – «давила фамилия», и поступала я крайне неуверенно. Моя программа была, естественно, подготовлена в стенах дома. Я не могла показать себя, не могла открыться педагогам, мне казалось, что все на меня смотрят и думают: «Ну, конечно, это же Спивак»; только ленивый не спросил меня, какое отношение я имею к Семену Яковлевичу Спиваку. Когда я говорила, что никакого, кроме того, что я его дочь, все кивали и говорили: «Ну, понятно».
Вот в такой атмосфере я поступала. Думаю, то, что меня взяли, это был абсолютный аванс Владислава Борисовича Пази…
– Эта тема никогда не отступит, как я понимаю. Все время нужно доказывать, что «я на сцене не потому, что дочь Семена Спивака, а потому что у меня на это есть право»… Постоянно приходится жить в такой ситуации доказательства или иногда все-таки забывается?
– Сейчас уже меньше. Я всегда смотрела на тридцатилетних женщин и слушала, как они говорят: здорово, что ты в этом возрасте становишься взрослой, самостоятельной. Такая классная вся из себя! Мне вот тридцать лет стукнуло, и я все думаю – когда же наступит этот момент, когда я пойму, как это классно. Единственный плюс пока я для себя открыла в том, что все меньше и меньше желания и внутренней потребности доказывать кому-то что-либо. Значит, какая-то уверенность чуть-чуть появляется.
– Пела маленькая Эмилия вместе с Аллой Пугачевой. А нынче поете ли вы?
– К сожалению, нет. Я мечтала быть певицей, но слух посредственный, и голос, кажется, не певческий.
