Татьяна Москвина - Культурный разговор
Да, мастерство и профессионализм прекрасны сами по себе. Но когда в человеке еще и горит этот «бледный огонь» духовных усилий и душевных трат, что-то совсем замечательное и редкостное выходит.
И эта его чудесная пропитанность искусством и жизнью, когда по лицу видно, как много человек видел, думал, чувствовал, читал, как непросто жил, пропуская все через себя и на все отзываясь!
(Дрейден – не есть ли носитель нервной системы драматического искусства?)
Сам актер, когда брал фамилию «Донцов», думал отделить работу в театре от работы в кино – но вышло так, что «жизнь в театре» перетекла и в кинематограф, явно его обогатив, и Дрейден получился цельным, единым и неделимым…
Я люблю актеров. А режиссеров люблю только тогда, когда с ними актеры играют гораздо лучше, чем без них. (Интерес к театральным режиссерам иногда даже кажется мне не вполне здоровым – все равно что идти в ресторан и специально интересоваться личностью повара, что-то снобистское и для немногих.) Я часто встречаю заявления актеров о том, что они хотели бы поработать с тем или иным режиссером. И все реже слышу от режиссеров, что они хотят поработать с тем или иным актером.
Действительно, не все ли равно теперь, с кем делать то ничтожное и ни для чего не нужное, что по большей части и называется сегодня «драматическим театром»?
Актеры заездили себя в пошлом гастролерстве, актеры стали отдавать свою душу и свое тело мерзким экспериментам, некоему подобию «совриска» в театре, они становятся пустыми, холодными, отвратительными фиглярами.
Любовь моя увядает…
Но Дрейден! Он будто из тех «десяти праведников», ради которых Господь обещал пощадить грешный город. Он и сам как город – огражденный сам собой и по своей воле.
2014Лилия в долине
Актриса Эмилия Спивак
Знаю, что рифма банальна и впрягали «лилию к Эмилии» задолго до лермонтовского подношения Мусиной-Пушкиной – «графиня Эмилия белее, чем лилия…» Я-то запомнила «лилию в долине» потому, что так называется неведомо почему одно издевательское стихотворение Брехта. А тут, в рассуждениях о творческом пути актрисы Молодежного театра Эмилии Спивак, нам все это пригодится – и поэтические аллегории, и белизна лилии, и Брехт. Потому как не можем же мы простодушно заявить: господа, Эмилия Спивак – фантастически красивая девушка, срочно корзины цветов в охапку и на Фонтанку. Приветствовать красоту. Поклониться ей.
Такого в Петербурге не бывает. То есть, конечно, когда-то было: имелся даже титул «первой красавицы» света, и его оспаривали эти загадочные белоснежные тетеньки с овальными личиками, которых мы видим на портретах Того времени. Пушкинского времени, разумеется. Нынче город к красоте строг: сражаясь с ее всемирно-историческим опошлением, требует непременно какую-нибудь «добавку», нисколько не удовлетворяясь простым родством с Кипридой.
Наши красавицы-актрисы – они совсем особенные. Пробежимся беглым взглядом – Ксения Раппопорт, Елизавета Боярская, Елена Калинина в МДТ, Александра Куликова и Полина Толстун в БДТ, Анна Ковальчук и Лаура Пицхелаури в Театре имени Ленсовета, Елена Мартыненко и Екатерина Зорина в театре на Васильевском, чаровницы из «Мастерской» Козлова (скажем, Мария Валешняя), цветник «Комиссаржевки»… словом, «есть на что приятно посмотреть». Но у всех «на добавку» имеется одаренность, а у некоторых еще и ум, и тяга к знаниям – в общем, люди как люди, только красивые. Петербургские красавицы не умеют ценить свою красоту как товар и довольно часто как бы не замечают ее (собственную-то красоту!), потому что решительно не приучены.
Да и приучиваться не стоит: ни рынка красоты в городе нет, ни поэтической традиции восторга и воспевания. Любую чересчур горделивую повадку тут быстро обломают. Что до Эмилии Спивак, то она с юности находится в состоянии хронического ужаса перед воображаемым недоброжелателем, который злобно твердит: актриса Спивак на сцене только потому, что ее папа – главный режиссер Молодежного театра. Этот могучий гад окидывает презрительным взглядом точеную изящную фигурку, лучистые прозрачные глаза, редкостный цвет лица (та самая старинная белоснежность), обворожительную улыбку, прочие прелести рыжей девушки – и пожимает плечами: подумаешь! пруд пруди таких! папа пропихнул!
В пасть гаду кидаются роли в кино (хотя бы Эсфирь Литвинова из «Статского советника» – разве в большом коммерческом кино подозревают о Театре на Фонтанке? кого туда папа может пропихнуть?) или, к примеру, «Золотой софит» за роль Людмилы Маргаритовой в спектакле «Поздняя любовь» по пьесе Островского – но ему всё мало, всё мало. Ситуация постоянного сражения с фантомом Нелюбви превращает творческую жизнь Эмилии в упрямую битву.
Беспечно радоваться своей молодости и красоте? В Петербурге? Тут у нас скажи спасибо, что живой…
Я впервые увидела Эмилию на сцене как раз в «Поздней любви», где режиссер Владимир Туманов поручил ей роль немолодой (по меркам позапрошлого столетия), непривлекательной бедной девушки, влюбившейся в беспутного адвоката. Хорошее назначение: поперек ее экранным образам, где Спивак играла что-то такое, чего в жизни себе никогда позволить не может. Нахальство победоносной женственности, вольную повадку самоуверенной красотки. Следователь (затем адвокат) Женечка из «Тайн следствия» явилась, наверное, самым полным воплощением типа современной девушки-оторвы, обаятельной и вульгарной, прущей к цели коротким прямым путем. Бешеная энергетика здорового животного. Уверенное преодоление моральных барьеров. Но с чувством жанра: все-таки Женечка в основном забавна и смешна.
А в «Поздней любви» Эмилия Спивак играет несчастное существо, притаившееся в углу, бедняжку из захолустья, которая преображается силой чувства в требовательную грозную женщину. Такие могут пойти и на преступление, и в революцию – вслед за избранником. Наивность и чистота сопряжены с нелепостью порывов – Людмила влюблена в первый раз, не имеет никакого опыта. Ей приходится нести свою грозу внутри себя, не выдавать бушующего сердца – и тут важна прежде всего внутренняя наполненность образа, когда по глазам, по жестам зритель понимает растущую бурю «поздней любви». Силу переживания подделать на сцене невозможно, и актриса явно и очевидно наполнена искренними чувствами. Несуразное существо вдруг понимает, что надо как-то выглядеть, думать о своей привлекательности, заплетает в волосы ленточку, смотрит в глаза возлюбленному – понял ли? оценил ли? Все пропускает через себя, думает, молчит, принимает нелегкие решения – и это без малейшей декламации, самолюбования, рисовки. С той степенью неистового погружения в образ, которая заражает мгновенно. Эта завораживающая глубина, рождающая сильные чувства, так приглянулась мне в Эмилии Спивак – Людмиле Маргаритовой, что я решила посмотреть и другие ее работы (неужели вправду – талант?).
Оказалось, вправду.
Вообще-то чувственность – весомая примета спектаклей Молодежного театра. Тут живут сердцем, а не головой. Рассудочность не приветствуется, как вещь локальная и недолговечная: доказано из опыта, что «остается только то, что про любовь». И впрямь, одеваться-обуваться и ползти в темень куда-то спектакль смотреть, для того чтобы увидеть какую-нибудь, не к ночи будь помянута, «концепцию» или трехгрошовую философию абсурда и умирания – что за пытка. У нас даже в блокадном Ленинграде люди ломились на «Сильву». «Помнишь ли ты, как счастье нам улыбалось?» Помню ли я!
В «Отелло» Эмилия Спивак играет Дездемону. На пару с Романом Агеевым, видным мужчиной впечатляющего роста (тоже немало украсил собой криминальных сериалов). В начале спектакля, когда прочие персонажи в чудесных костюмах от Екатерины Шапкайц (Шапкайц – легенда «Ленфильма») бегают и суетятся, осуждая героев, они преспокойно стоят в центре, разделенные стулом с высокой спинкой, и тихо разговаривают друг с другом. Огромный, сильный мужчина и маленькая изящная женщина. О чем базарить, чем возмущаться? Люди созданы друг для друга и для счастья. Они и отплывут на Кипр – родину Афродиты, где поселяне и поселянки, распевая греческие песни, питаются фруктами и вином. И ясно, отчего постановщик спектакля Семен Спивак, в целом бережно обращающийся с текстом автора, изъял слова Отелло о том, что Дездемона полюбила его за муки. Какие еще муки!
Девушка всеми женскими своими глубинами потянулась к настоящему мужчине, к воину, к властителю. В рыжекудрой венецианке нет никаких примет кокетства, это, можно поверить, примерная дочь сенатора, порядочная и цельная натура. Но вместо ослепительного счастья выходит мрак, потому что этот «настоящий мужчина»… настоящий дурак. «Отелло не ревнив, он доверчив», считал Пушкин, ну, а после «Отелло» Спивака можно добавить – а доверчив, потому что дурак. В людях не разбирается. Две извилины, и те заросли. И никаких таких особенных козней Яго не плел, просто нажал на кнопочку, где у этих мнимых настоящих мужчин надпись «все бабы шлюхи», и пожалуйста.
