Александр Мацкин - Орленев
себя не может. Осень, жара, пыль, невыносимая однотонность,
дрязги в труппе... И он накопил так много наблюдений для
«Гамлета» — их нужно привести в порядок, чтобы не растерять
записи на обрывках бумаги, на старых афишах, на надорванных
*«Переставив таким образом сцены, я нашел для своего Гамлета, лю¬
бившего Офелию любовью громадной, большею, чем «сорок тысяч братьев
любить ее могли бы», мотив самоубийства» 15.
конвертах. Здесь, в Орле, у Орленева есть влиятельный знако¬
мый, кстати, тоже родственник Набокова, предводитель местного
дворянства, член Государственной думы первого и второго со¬
зыва М. А. Стахович. Он привязан к Орленеву, любит его игру и
советует ему поехать в Швейцарию, про которую, кажется, Вик¬
тор Гюго когда-то сказал, что она доит свою корову и живет при¬
певаючи. Почему бы ему не отправиться туда и не поселиться
вдали от суеты в далекой Женеве? Присутствующий при этом
разговоре Тальников, которого Орленев пригласил в Орел для
консультаций по «Гамлету», горячо поддерживает идею Стахо-
вича. В Женеве живет Плеханов, он ему напишет и попросит
принять Орленева. А встреча с Плехановым очень заманчива для
Павла Николаевича, хотя он не прочитал ни одной его книги.
Без долгих сборов, отменив назначенные гастроли, Орленев
вместе с Павловой едет в Швейцарию. И уже на женевском вок¬
зале слышит русскую речь. Носильщик, который подносит его
вещи,— по виду его нельзя отличить от коренных швейцарцев,—
студент-эмигрант из Петербурга; есть в этой артели носильщиков
и студенты из Москвы и Киева. И в тот же день вся русская ко¬
лония в Женеве узнает о приезде знаменитого актера. Дочки Пле¬
ханова по поручению отца (он на днях получил письмо от Таль-
никова) сняли для русских гостей благоустроенную квартиру
в тихом пансионе на берегу Женевского озера. Письмо Тальни-
кова сохранилось, и я приведу несколько строк из него: «Знаю,
дорогой Георгий Валентинович, что Вы всех принимаете радушно
и гостеприимно, но мне бы хотелось — потому и пишу Вам,—
чтобы П. Н. с женой нашли в Вашем доме и в Вашей семье
больше, чем радушных хозяев, а друзей, которые могли бы по¬
мочь им указаниями и советом. Быть может, П. Н. даст в Женеве
вместе с любителями из русской колонии спектакль, часть сбора,
конечно, может пойти на благотворительные цели» 17. Все так и
случилось. Орленева и Павлову приняли в доме Плеханова как
дорогих друзей. И вскоре после приезда к ним явилась делегация
студентов с просьбой дать несколько спектаклей с участием мест¬
ных любителей, преданных искусству и готовых ночи напролет
учить роли. Орленев согласился, отложил в сторону тетрадки с за¬
писями для «Гамлета» и стал подбирать труппу для «Преступле¬
ния и наказания» и «Привидений».
Народу в его тихую квартиру с красивым видом на Женев¬
ское озеро пришло так много, что поначалу он растерялся. Кого
же из собравшихся выбрать и по какому признаку? По фактуре,
или, как теперь говорят, по типажу? Но это очень ненадежно.
И Орленев расспрашивает пришедших к нему молодых людей об
их интересах и занятиях. И какое открывается перед ним скре¬
щение судеб у этой России в изгнании: безусые мальчики и люди
под сорок, бежавшие из каторжной тюрьмы и по своей воле
выбравшие эмиграцию, самоучки без всякого образовательного
ценза и студенты, готовящиеся к профессорской карьере, рабо¬
чие, офицеры, семинаристы, какая-то генеральская дочь и т. д.
И все эти люди тянутся к театру и мечтают об актерстве, едва
приобщившись к любительству. Они понимают Орленева с полу¬
слова, и трудно поверить, что в несколько дней он сформирует
труппу, которую, немного подучив, можно было бы смело по¬
везти в самые театральные города России.
В толпе, промелькнувшей в эти дни в его доме, было немало
и эксцентричных фигур. Особенно ему запомнился добродушный
белокурый екатеринославский студент, который взял на себя
главные хлопоты по организации его спектаклей. На вопрос,
к какой партии принадлежит этот давнишний почитатель его ис¬
кусства, он ответил без запинки: анархист-безмотивник. Никогда
не слыхавший о такой партии, Орленев спросил: а какая у вас
программа? Улыбающийся студент, не углубляясь в теорию, для
наглядности подвел актера к окну и, указав на публику, сидя¬
щую внизу на веранде кафе, сказал, что эти люди не сделали ему
ничего плохого, он видит их в первый раз, тем не менее во имя
высших целей он готов вытащить из кармана бомбу и без види¬
мого повода, без видимого мотива бросить ее в толпу женевских
обывателей, мирно пьющих шампанское и оранжады. Правда,
такого еще не случалось, потому что пока его мучают разные
сомнения. Орленев рассказал Плеханову о веселой притче анар¬
хиста, и Георгий Валентинович «много, долго и заразительно
смеялся». В наши дни эта история не кажется такой анекдотиче¬
ской. Беззаботный юморист из старого Екатеринослава, играя
в революцию, шутил и сомневался. Современные анархисты-без-
мотивники бросают бомбы всерьез...
Билеты на объявленные спектакли раскупили за один день.
Публика принимала Орленева восторженно, и он не решился бы
сказать, какая из двух его ролей имела больший успех: Расколь¬
ников или Освальд? Пожалуй, все-таки Раскольников — это была
Россия Достоевского и Россия 1908 года, недавно пережившая
разгром революции, удрученная и мятежная, по-своему отразив¬
шаяся в тревожно нервных ритмах игры актера. На представле¬
ние «Преступления и наказания» пришел Плеханов, в тот день
или накануне возвратившийся в Женеву из поездки по Швейца¬
рии. За десять минут до начала спектакля он появился в театре,
его провели за кулисы, и он постучал в дверь уборной Орленева.
Уже загримированный, уже погрузившийся в стихию Достоев¬
ского, уже перевоплотившийся в другую суть, актер в ту минуту
не пожелал ни с кем встречаться. Растерянные распорядители
спектакля бросились к нему: «Что вы сделали, Павел Николае¬
вич! Как вы могли! Да ведь это Плеханов!» Но Орленев
взъярился, и говорить с ним было бесцельно. Нужно знать, как
высоко стоял авторитет Плеханова в кругу женевской эмиграции,
чтобы понять дерзость этой выходки. Тем интересней, что Геор¬
гий Валентинович ничуть не обиделся на Орленева и сразу после
окончания спектакля пришел к нему за кулисы.
Ровно через пятьдесят лет после этой женевской встречи Таль¬
ников так ее описал: «Вошел Георгий Валентинович в своем эле¬
гантном сюртуке. Орленев, до этого незнакомый с Плехановым,
сразу же узнал его и стал извиняться. Плеханов перебил артиста,
не выпуская его руки из своей: «Что вы, что вы, Павел Нико¬
лаевич! Это мне надо извиняться перед вами... Только прослу¬
шав спектакль, я понял ясно то, что мог лишь смутно ощущать
при первом неудачном визите к вам сегодня... Вы же актер не
только превосходного мастерства формы, но прежде всего необы¬
чайного творческого переживания. Вы были Раскольниковым се¬
годня вечером, а я хотел пройти и пожать руку этому Расколь¬
никову, вернуть его пусть на миг в нашу обычную, внесцениче-
скую сутолоку, в зрительскую суету. И ваш Раскольников остался
жить во мне цельным, не разрушенным вмешательством живой —
посторонней ему, обычной жизни» 18.
Тальников не присутствовал при беседе Плеханова с Орлене-
вым, как же он мог восстановить ее так подробно? Это нетрудно
объяснить. Вскоре после возвращения Павла Николаевича в Рос¬
сию критик встретился с ним в Одессе и записал по живому следу
его рассказ о женевской встрече — потом па протяжении почти
четверти века они не раз будут возвращаться к ней. Кое-какие
краски добавила и Татьяна Павлова, тоже хорошая рассказчица.
