Антология - Западноевропейская поэзия XХ века

Нет, не Христа родила Мария,
Мария не мать Христа,
Мария — просто мать,
и ребенок, плод ее чрева,
просто сын человеческий.
Не потому ли во всех своих ликах
так прекрасна Мария
и, словно собственный, дорог нам сын Марии?

Лица наших женщин — повести наших мук.
Наши муки и неудачи — острый плуг,
лица женщин, нам дорогих, бороздящий.

Радости наши — в женских глазах
отблескивают, как зори в озерах.

На женских лицах — наши мечты.
Хоть отвернись — перед нами стоят любимые,
всех ближе к истинной нашей сути,
и дальше всех от нее.

Я утром проснулся, и что-то меня обуяло,
надвинулось и смешалось, как зло и добро, —
дерево, глина, стена, стекло, одеяло
и свет, потускневший, как старое серебро.

И пошли на меня — билет трамвайный,
и половинка угасшего сна, и прерванная дрема,
и вражеская страна,
называемая гостиницей привокзальной,
и недописанные стихи, и желтая солома.

Пошло на меня белолобое время,
и память, и дождь, и покинутая тобой простыня,
и весть от нас двоих, и нашей разлуки бремя…
Я нынче проснулся, и все это надвинулось на меня.

Родился в 1902
Но возвращался туда где родился
возвращаться не люблю
Трех лет от роду в Алеппо состоял внуком паши
девятнадцати лет в Москве студентом Комуниверситета
сорока девяти лет снова в Москве гостем ЦК партии
и с четырнадцати лет в поэзии состою поэтом

Одним знакомы виды трав
другим виды рыб
а мне виды разлук
Одни знают наизусть имена звезд
а я имена расставаний
Спал в больших тюрьмах и в больших отелях
Отведал наверно все блюда на свете
и знаю вкус голода между прочим и вкус голодовки

Мне было тридцать когда меня хотели повесить и не повесили
Мне было сорок восемь
когда меня хотели наградить премией Мира
и я получил эту премию
Мне было тридцать шесть
когда за полгода я прошел четыре метра
по бетонному полу одиночки
Мне было пятьдесят девять
когда за восемнадцать часов
я перелетел из Праги в Гавану
Ленина не видел живым
В двадцать четвертом стоял в почетном карауле
а в шестьдесят первом продолжал ходить к Ленину
в мавзолей его книг

Меня пытались оторвать от моей партии
Не вышло
Низвергались идолы но осколки
меня не раздавили

1951
В море вдвоем с молодым товарищем
я шел на смерть

1952
С разорванным сердцем
четыре месяца лежа на спине
я ожидал смерти

Испытал безумную ревность
к любимым
Не испытывал зависти ни к кому
даже к Чаплину
Иногда обманывал женщин
никогда друзей

Пил но не стал пропойцей
Свой хлеб слава богу
зарабатываю только своим горбом
Врал потому что стыдился за другого
врал чтобы не обидеть другого
врал иногда и без всякой причины
Ездил в поезде летал на самолете
у большинства человечества для этого нет денег
Ходил в оперу
большинство человечества не слышало этого слова
Но зато с двадцать первого года
не ходил в места
куда ходит большинство человечества
в мечеть в церковь к знахарям и гадалкам
хотя бывало гадал на кофейной гуще

Печатаюсь на тридцати — сорока языках
в тридцати — сорока странах
в моей Турции
по-турецки
печатать меня запрещено

Раком не болел
впрочем это не обязательно
Министром не буду
собственно говоря и не хочется
На войне не был
в бомбоубежище не спускался
никогда не бегал
от пикирующего самолета
Но зато влюбился шестидесяти лет от роду
Короче говоря товарищи
если сегодня я подыхаю как собака от разлуки
зато я жил как человек
и поживу еще
и кто знает
что переживу
что испытаю

Под дождем по московскому тротуару, колышась
на тонких зеленых ногах, идет весна, —
теснимая каменными домами, машинами и пешеходами.
Сегодня с утра плохой оказалась моя кардиограмма.
Минута, которую ждут, когда б ни настала, —
нежданною будет она,
придет одиноко и не вернет
того, что уже миновало.
Первым концертом Чайковского звучит под дождем тишина.
Без меня ты по лестнице всходишь устало.
На балконе верхнего этажа гвоздика в стакане
          стоит одна.
Под дождем по московскому тротуару, колышась
на тонких зеленых ногах, идет весна.
Возле меня ты сидишь и, не видя меня, улыбаешься
грусти, туманящейся вдали.
Вёсны тебя от меня куда-то уже увели.
И однажды, быть может, ты не вернешься, —
под дождем затеряешься где-то,
и вот уже не видна.

— Поспеши ко мне, — велела.
— Посмеши меня, — велела.
— Полюби меня, — велела.
— Погуби себя, — велела.

Поспешил.
Посмешил.
Полюбил.
Погубил.

Я — коммунист.
Каждый вершок во мне — страсть.
Страсть: увидеть, обдумать, понять.
Страсть: свет, бегущий через миры.
Страсть: перебросить качели со звезды на звезду.
Страсть: обливаясь потом, выплавить сталь.
Я — коммунист.
Каждый вершок во мне — страсть.

Каждый вечер, каждый вечер одно и то же.
Выходим из фабрики — и в гору.
Будь на том свете
Дорога хоть чуть положе, —
Смерть не такая уж и страшная штука.

На любимых людей
Иногда и таил бы досаду,
Да любовь научила
Растворять все обиды
В печали.

Люблю красивых женщин,
Люблю фабричных работниц,
Красивых фабричных работниц
Люблю еще горячей.

Ветвистым деревцем пятерни
Озерко притеню,
Взгляд подниму к тучам:
Гремя колокольцами, как верблюды, они
Мчатся наперерез
Дню.

Эй, продавец птиц!
Птиц нам не надо — только мигни,
Целую стаю наловят мальчишки.
Лучше продай нам облачко
За горсть мелочишки.

Слава богу, дома я не один:
Туфелек слышится легкий постук,
Тихие вздохи колышут воздух.
Слава богу, я не один.