Новелла Матвеева - Мяч, оставшийся в небе. Автобиографическая проза. Стихи

Давно ли, старый друг Четырнадцатистрочник,
Мы вдаль с тобой брели под пыли пеленой?
И ты на замок свой глядел, король-заочник,
Из-за наружных рвов за крепостной стеной!

И мог придраться к нам по прихоти шальной,
И за нос дёрнуть нас любой прохожий склочник,
И щебнем завалить, кривляясь, всяк источник,
Откуда черпали мы воду в летний зной…

И что ж? Ты вознесён! Твоей воскресшей славе
Ведь, кажется, и я порадоваться вправе?
Пусть там, где праздник твой, меня сегодня нет,

Но я, твой преданный, бессрочный твой придворный,
Что был слугой тебе в изгнанья день твой чёрный,
Кричу издалека: «Да здравствует сонет!»

В долгах мы. Как Сервантес! В виде шутки —
Кому он должен был — давай считать:
Жене-пройдохе. Дочери-малютке.
Гутьерресу, умеющему ждать.

Родителям. Дали-Мами — пирату.
Царя Гассана властной пятерне.
Казне. Святому Братству Просто брату.
За хлеб и воду в долговой тюрьме.

За путаницу при налогосборе.
За свет в окошке. За корабль в море.
Ну а ему? За подвиги его?

За ту, в боях простреленную, руку?
За «Дон Кихота»? За добро и муку?
Ужель никто не должен ничего?

Личность под тентом,
В качалке, с курортной газетой,
Мне намекнула, что стих мой
                  «от жизни оторван».
Я удивилась! Задумалась я:
                                       от которой
Жизни меня оторвали?
От той или этой?

Перебирая в уме всевозможные темы
(И, как всегда, надрываясь
                  под жизненной ношей),
Я догадалась:
От жизни оторваны — ВСЕ МЫ!
Только ведь кто — от плохой,
А ведь кто — от хорошей…

Братьев Чириблов тропинка
(Так уж я её зову)
Складки старческой улыбки прячет в жёсткую траву.
Здесь гуляет чёрный самый, сдав манжеты в дымоход,
Вечным Ваською да Гамой путешествующий кот.

       Здесь почти провинциальный подорожников уют.
       Голуби в кругах сияний жёлтое зерно клюют,
       А над ними (и над нами) в знак защиты и журьбы
       Мощными опекунами мощно клонятся дубы,

Чтоб от жара не ослепли дети скопищ городских,
Чтобы, в крыш алжирском пекле взмывший, в маревах, кривых
От зернистости карнизов, — август высказался весь
В зёрнах жёлтых, в крыльях сизых, в синей зелени древес.

       Вот крадётся наш Василий (о мошенник!), сделав вид,
       Будто голубя хромого хищно сцапнуть норовит!
       Но едва мы отвернёмся, сделав вид, что не глядим,
       Зверь зевнёт: де — «и не думал я охотиться за ним…»

Братьев Чириблов тропинка. Так уж я её зову.
Кто пройдёт по ней за нами — сны увидит наяву.
Тут живут воспоминанья.
И витает здесь мечта
По охотничьим угодьям Васьки, чёрного кота.

       Помнишь старые страницы?
       Братья честные, вдвоём
       О чужом пекутся благе и о счастье (не своём!).
       За конторкою высокой пишет добрый старый клерк…
       Этот след не затерялся. Этот образ не померк.

Но уж вновь заполыхали комментаторов очки, —
Дескать: «Неправдоподобны филантропы-добрячки!
Только в склоке, только в драке, в уголовщине сплошной,
Передравшись, как собаки, люди хлеб добудут свой!

       Мы считаем, что такой-то недостаточно свиреп:
       Чего доброго — без драки заработает на хлеб!
       Ведь «борьбу» предаст, каналья, раньше времени поев,
       Никого ни покалечить, ни прикончить не успев…»

Кровожадные! Уймитесь;
Что за радость — множить зло?
Как бы злыдничество ваше вас самих ни подвело!
Слишком противоречивы и напоминают чушь
К благоденствию призывы при неверье в щедрость душ.

       Коли зол от сотворенья человек (ведь вот стервец!),
       Киньте, бросьте негодяя, — пусть погибнет наконец.
       Если добр от Сотворенья человек (а это так!),
       Отчего бы его долю не вернуть ему — без драк?

Только что там понапрасну к лютым извергам взывать…
…Снег пошёл.
                    Мороз подкрался. Будем зиму зимовать.
Быстро сумерки спустились. Лёг зелёный зимний час.
Лишь глядят с небес прозрачных братья Чириблы на нас.

На каждом шагу оскорбляющийся,
Властителем мира являющийся,
А попросту молвить — валяющийся
На всех перекрёстках, вкус,
Наверное, нас не похвалит,
Но это нас мало печалит.
Давайте-ка лучше
                           песню споём,
Споём про китовый ус!

       Китовый ус — королеве!
       А прочим — китовый жир,
       Чтоб ворвань варить
       И вслух говорить
       Про наш океанский мир!

Но ворвань, слыхал я, не варят
И с хлебом её не едят,
А в пламя светилен её,
Точно филин,
Из тьмы, не мигая, глядят.
И так мы упорно глядели,
И так мы лупились во мрак,
Что старую Англию мы проглядели —
Сами не знаем как…

       Китовый ус — королеве —
       И сто сундуков похвал.
       А нам — бродить —
       Серебром обводить
       Зеленобурый вал.
Пока мы носились по бурным волнам,
Чтоб земли открыть, неизвестные нам, —
Родину предков утратили мы,
И не дали к родным берегам
Пристать нам дельцы-живодёры,
Банкиры, жуиры, обжоры,
А законодатели
Законопатили
Выход наш к лучшим дням.

       Китовый ус — королеве,
       А кит — из цветных пластмасс!
       Кто вспомнит — когда
       Живого кита
       Глядели в последний раз?

Мы были народом — страной моряков,
Единым и славным во веки веков,
Но вихрь нас умчал от родных берегов…
Ты, Англия, — помнишь ли нас?

       …Чу! — Стража ли где прокричала?
       (Завыл ли в снастях ноябрь?) —
       Чтоб нам не бросали причала,
       Что призрачный — наш корабль,
       Что нет в нас ни капли толка,
       Что зрительный мы каприз,
       Что все мы когда-то привиделись только
       Глазам сухопутных крыс…
Катается с грохотом бочка, — смотри:
Как будто в ней кто-то хохочет внутри!
А ветер за пирсом качнул фонари
И снова, зевнув, замолчал
В глубинах безвестных подводных могил…
Ту песню мне вспомнить — быстрей помоги!
Тогда сторожа нам зажгут маяки
И нам Англия бросит причал!

       Мы песни старые помним. Но, жаль, —
       Не вспомним концов и начал…
       И снова нас в море
                                   на палубах чёрных
       «Летучий голландец» умчал.

Китовый ус — королеве,
А ворвань жаркая — Деве
Для ста лампад золотых!
«Китовый ус — королеве…»
И в моря яростном чреве
Последний ропот затих…