Хаким Фирдоуси - Шах-наме

Приблизился Рустам к родному дому,
Израненный — предстал отцу седому.

Все родичи и толпы верных слуг
Рыдали, наземь падали вокруг;

Мать волосы рвала свои, кричала
И в кровь лицо ногтями раздирала.

И распоясал брат Рустамов стан,
Кольчугу снял, тигровый снял кафтан.

И престарелый слезы лил Дастан,
Касаяся щекой сыновних ран,

И говорил: «Вот жили век мы в счастье —
И дожили до гибельной напасти!..»

Рустам сказал: «Что пользы плакать нам?
Знать, так угодно было небесам;

Труднейшее нам предстоит в грядущем:
Как ведать, что судьба таит в грядущем?

Подобного Исфандиару-льву —
Врага не знал я, сколько ни живу.

Я побывал в семи частях вселенной,{51}
Коснулся тайны мира сокровенной;

Диви-Сафида, духа адских сил,
В бою, как ветку тополя, сломил;

Я сталь пронизывал стрелой моею,—
Был щит любой бессилен перед нею!

Но сколько ни пускал я грозных стрел,
Царя я даже ранить не сумел.

Казалось, что с утесами крутыми
Сражался я колючками сухими.

А меч мой если бы увидел лев,
За камни бы укрылся, оробев;

Меч ни его кольчуги, ни шелома
Не рассекал — ломался, как солома...

Перо блистало над его челом,
Но я не сбил его своим мечом.

И снова я взывал к нему, и снова
Не просветлил души его суровой:

Надменный, он не выслушал ни слова,
Для нас для всех он хочет лишь дурного.

И я всевышнего благодарю
За то, что в небе погасил зарю!

За то, что в сумрак землю погрузил он,
Что от врага во тьме меня укрыл он.

И вот исхода мне другого нет,
Как только оседлать коня чуть свет

И ускакать, чтоб не сыскать и следа...
Противника пусть радует победа,

Пусть подвигом насытится своим,
Хоть он в желанье зла ненасытим».

Заль молвил: «Сын мой! Выслушай, не сетуй!
Все может измениться ночью этой.

А в мире — кроме смерти, есть врата.
Нам дверь еще к спасенью отперта.

Симурга вызову я этой ночью,
Симург увидит нашу скорбь воочью.

Коль нам поможет он в сей грозный час,
Страна и жизнь останутся у нас.

А если нет — не отвести удара:
Погибнем все от рук Исфандиара».

С семьей своей, когда сгустилась тьма,
Заль поднялся на крутизну холма.

Там три больших курильницы стояли.
Сандаловые угли в них пылали.

Стал на горе и из сумы своей
Перо Симурга вынул чародей.

Когда пришла полночная пора,
Он опалил в огне конец пера.

Вот время первой стражи миновало —{52}
И небо, словно мускус, черным стало.

И в непомерной высоте тогда
Возник Симург бессмертный, как звезда.

Огонь курильниц увидала птица
И, опускаясь, начала кружиться.

Когда Дастан Симурга увидал,
Ниц перед ним он пал и зарыдал,

Струящие благоуханный дым
Курильницы поставил перед ним.

На землю птица с высоты спустилась:
«Эй, пахлаван,— спросила,— что случилось?

Зачем тебе позвать пришлось меня
Ночной порой, до наступленья дня?»

И Заль ответил: «Горе в доме Сама!
Боюсь, что потеряли мы Рустама.

Так тяжело врагом изранен он,
Что лишь тобою может быть спасен.

И Рахшу враг нанес такие раны,
Что лег он в стойле, словно бездыханный.

В наш мирный край ворвался, как пожар,
Принес нам кровь и смерть Исфандиар.

Взалкал он, ненасытный, полный гнева,
С корнями и плодами вырвать древо».

Симург ответил: «Сына приведи!
Терзать свой дух напрасно погоди!

И Рахша покажите мне. Быть может,
Спасу обоих, если бог поможет».

Поднять руки не в силах, той порой
Рустам лежал в мученьях под горой.

Но Заль велел мужам из дома Сама,
Чтоб подняли и привели Рустама,

А также он домой послал людей,
Чтобы пригнали Рахша поскорей.

Вот Заля сын предстал перед Симургом
И на колени пал перед Симургом.

И вопросил Симург: «Эй, мощный слон,
Кем так жестоко стан твой сокрушен?

Что вам с Исфандиаром воевать,
Чужой огонь за пазуху совать?»{53}

Заль отвечал: «О повелитель наш!
Коль ты сейчас нам помощи не дашь,

Коль ты теперь не исцелишь Рустама,
Мы все умрем и рухнет дом Нейрама!

Погибнет корень наш, Забул падет,
Добычей тигров будет наш народ!»

Взглянул Симург на раны Тахамтана —
Не тело, видит, а сплошная рана.

Сто шестьдесят кровавых жал стальных
Он острым клювом вытащил из них.

Он крыльями коснулся ран Рустама —
И дивно исцелился стан Рустама:

Как прежде, стал прекрасен и силен
Седой Рустам, шестисотлетний слон!

Сказал Симург: «Повязки ты наложишь.
Через неделю только снять их можешь.

Помажешь ран рубцы пером моим —
И будешь ты, как прежде, невредим».

Потом он взор на Рахша обратил
И клюв свой в раны Рахша погрузил.

Извлек из ран обломанные стрелы
И крыльями его коснулся тела.

И громко Рахш заржал. И, обуян
Весельем, засмеялся Тахамтан.

И вопросил Симург: «Эй, несравненный,
Слоноподобный, первый муж вселенной!

Ответь — зачем искал войны с царем,
С бронзовотелым ты богатырем?»

Рустам сказал: «Склонился б я покорно,
Но он связать меня желал упорно.

Меня в позоре хочет видеть шах...
Но легче умереть, чем жить в цепях».

Сказал Симург: «В том чести нет урона,
Коль ты падешь, рукой его сраженный.

Он беспорочный твой владыка, он
Благоволеньем неба осенен.

Ты поклянись мне именем моим,
Что мысли отвратишь от боя с ним,

Что превзойти его не пожелаешь,
Что злобой на него не воспылаешь,

Что вновь его ты будешь умолять,
Чтоб грозный гнев сменил на благодать.

Он лишь тогда мольбы твои отринет,
Когда сама судьба его покинет.

Я ныне средство дам тебе одно,
В последний час тебя спасет оно...»

Внимал Рустам Симурга речи вещей,
И таял в сердце скорби мрак зловещий.

Сказал: «Зову в свидетели творца,—
Твою исполню волю до конца!»

Сказал Симург: «Любя тебя, открою
Я ныне тайну неба пред тобою:

Кто кровь Исфандиарову прольет,
Того раздавит мстящий небосвод.

И пусть из бездны выйдет невредимый —
Покоя не найдет, тоской томимый...

Здесь — целый век несчастным будет он,
Там — на мученья будет обречен.

Коль примешь это страшное решенье —
Спасешь свой дом, избегнешь униженья».

Ему Рустам: «На все согласен я.
И воля да исполнится твоя!

Мир только вечен. Наша жизнь мгновенна.
Но имя остается во вселенной:

Лишь добрые деяния народ
Прославит. Остальное — все умрет».

Сказал Симург: «Ты в путь немедля выйдешь
И вещи сокровенные увидишь.

Садись на Рахша, острый меч бери.
Поспеть далеко нужно до зари.

Скачи отсюда прямо к морю Чина,
Где лес навис над плещущей пучиной.

Там — в чаще леса — древо гяз растет,
Корнями — в топях ядовитых вод.

То дерево, подобное судьбине,
Защитой сыну Заля будет ныне!

На Рахша сел великий Тахамтан.
Конь полетел, как птица, сквозь туман.

А в высоте Симург парил... И вскоре
Лес показался, зашумело море.

И в тот дремучий, нелюдимый лес
Симург спустился с сумрачных небес,

Увидел древо гяз среди вершин,
И опустился неба властелин.

Рустаму путь, водою не покрытый,
Он указал средь топи ядовитой.

Благоуханьем мускуса полна
Была ночного леса глубина.

Крылом коснувшись головы Рустама,
Симург сказал: «Иди тропинкой прямо.

Вот древо гяз. Срежь из его ветвей
Одну, что прочих тоньше и прямей.

Мечей и стрел она тебе нужней:
Душа Исфандиара скрыта в ней.

Ты выпрями ее, разогревая,
Чтоб, как стрела, она была прямая.

Двойным железным жалом заостри,
Пером ее орлиным опери».

Ту ветку срезал Тахамтан могучий
И поспешил назад тропой зыбучей.

И огненной крылатою звездой
Симург кружился над его главой.

Сказал: «Как встанут люди на молитву,
С зарей Исфандиар придет на битву.

Ты милости проси и правоты,—
Быть может, правды и добьешься ты,

Быть может, вспомнит воин непреклонный,
Чем славен ты, главою убеленный,

Как много в жизни ты свершил трудов,
Мук перенес из-за его отцов.

Проси упорно. Если ж он не примет
Мольбы твоей и вновь свой лук подымет,

Тогда и ты двужалою стрелой,
Что ядовитой взращена водой,

В глаза ему прицелься, медный лук
Напрягши силой всей обеих рук.

Падет он, не тобою ослепленный,—
Падет самой судьбою ослепленный».

И, к дому проводив, где ждал их Заль,
Симург простился и унесся вдаль.

Умчался вещий, кроясь в тучах черных,
К высокому гнезду на кручах горных.

И сел тогда Рустам перед огнем
И ветку гяза выпрямил на нем;

Потом оправил жалом двуконечным,
Как было велено Симургом вечным.