Хаким Фирдоуси - Шах-наме

Так долго длился бой и среди стана
Так долго ждали с поля Тахамтана,

Что Завара решил войска привесть.
В груди его — тревога, в думах — месть.

Спросил иранцев: «Где Рустам? Скажите!
Что вы без дела в день такой сидите?

Как гордо шли на нас вы издали...
Куда пришли вы? К тигру в пасть пришли!

Еще вы руки нам связать хотели?
Попробуйте! Что медлить, в самом деле?»

Так Завара их тяжко оскорблял,
Так много злой хулы он им сказал,

Что не стерпел поносной речи ярой
Один из сыновей Исфандиара.

Горел в нем бурно юношеский жар,
То был прекрасный отрок Нушазар,—

Но в ярости похож на льва он стал,
И гневные бросать слова он стал.

Сказал: «Не знаешь ты, сагзи презренный,
Что каждый, чтящий бога во вселенной,

Своей души гордыню сокрушит,
А волю падишаха совершит!

Не повелела воля та святая
Вступать нам в бой с собачьей вашей стаей!

Достойно пса, а не богатыря
Ослушаться веления царя!

Но если вы на этот грех пойдете
И первые сражение начнете —

Узнаете, что значат когти льва
И что такое меч и булава!»

И Завара воскликнул разъяренный:
«Кровавой увенчайте их короной!

Смерть им взамен короны золотой!» —
И первый выехал пред ратный строй.

И поле брани огласилось кликом,
И вихрем пыль взвилась на поле диком.

Примчался Нушазар на вороном
Коне, с индийским огненным мечом.

И выпустила сторона другая
На поединок витязя Алвая.

Тут обнажил прекрасный Нушазар
Свой меч индийский и нанес удар.

И голова Алвая отлетела,
И под копыта покатилось тело.

Но разъяренный Завара тогда
Приблизился, как гибели звезда.

«Постой!—вскричал он.—Был Алвай не воин,
Он был с тобой сражаться не достоин!»

Он шаха поразил копьем в чело,
И опустело шахское седло.

Пал ратоборец молодой Ирана;
Заколебался бранный строй Ирана.

И вышел мстить за брата Михринуш,
Исфандиара сын, отважный муж.

Скакал он с пеной гпева на устах,
С кровавыми слезами на щеках.

Но Фарамарз — Рустама сын,— навстречу
Подняв индийский меч, ворвался в сечу.

Как слон, по виду был огромен он,
Неудержим в бою, как пьяный слон.

Вот сшиблись, львиной яростью горя,
Рустама сын и юный сын царя.

С клинков скрещенных искры полетели,
И кликом воинств дали загремели.

Но хоть в бою был шахский сын жесток,
Сравняться с Фарамарзом он не мог.

Когда взвился он яростнее барса,
Десницу занеся на Фарамарза,

Неловко меч с размаху опустил —
Коня он под собою зарубил.

И пешим стал он; и, лишен защиты,
Сраженный пал под конские копыта,

На камень, кровью алою политый...
И вот Бахман, увидев, что убиты

Два брата, поскакал во весь опор
Туда, где бился царь на склонах гор.

И закричал: «Эй, прозорливый мой
Отец! Властитель справедливый мой!

На нас Рустама воинство напало,
И сыновей твоих двоих не стало!

В страданиях померк их жизни свет.
Нет Нушазара, Михринуша нет!

Убили их! Лежат они в пыли,
Пока ты бьешься здесь от нас вдали!

Вот причинен, увы, неизгладимый
Нам всем урон, о наш отец любимый!»

Гнев горький сердце шахское обжег,
На щеки брызнул слез горючих ток.

Сказал Рустаму: «Эй, отродье дива!
Зачем свернул ты со стези правдивой?

Что войско ты привел — не ведал я.
Потеряна отныне честь твоя!

Гляжу, ты ни позора не страшишься,
Ни дня суда, ни бога не боишься!

Забыл, что нарушающим обет
В душе народа уваженья нет!

Сагзи двух сыновей моих убили!
Предательски детей моих убили!»

Затрепетал, как на ветру листва,
Рустам, услышав страшные слова.

Поклялся он мечом, и головою,
И солнцем, и своею сединою:

«Клянусь, я ничего не знаю сам!
А в бой вступать я запретил войскам.

Тебе я брата связанного выдам:
Убей в уплату всем своим обидам!

И Фарамарза — сына своего —
Свяжу и приведу к тебе его.

Пролей железом кровь моих родных!
Убей за дорогих детей твоих!»

Шах молвил: «Кровь змеи за кровь павлина
Пролить, раба убить за властелина —

То было б мерзко совести моей,
Священному достоинству царей!

Нет! Ты, порочный, о себе подумай!
Ты, лживый, о своей судьбе подумай!

Твои я ноги стрелами с конем
Соединю, как воду с молоком,—

Чтоб ни единый раб не смел потом
На властелина выходить с мечом.

Живой останешься — для горшей муки
Свяжу тебя, скую цепями руки.

А поражу стрелой тебя — ну что ж
За милых сыновей моих умрешь!»

Рустам ответил: «От таких речей
Лишь чести умаление твоей».

Они достали бронзовые луки,
Простерли к стрелам тополевым руки,—

И вылетало пламя, где стрела
Кольчугу к телу пригвоздить могла.

Нахмурилось лицо Исфандиара,
Взгляд омрачился ненавистью ярой.

И солнца лик в смятенье побелел
От посвиста его жестоких стрел,—

Где стрелы Руинтана попадали,
Кольчугу, как бумагу, разрывали.

В бою не ведал промаха стрелок,
Никто от рук его спастись не мог.

Он за стрелой стрелу пускал упрямо,
Изранил он и Рахша и Рустама.

Но ни одна Рустамова стрела
Царапины царю не нанесла.

Рустама ж ни одно не миновало
Исфандиаром пущенное жало.

Отчаялся, последнюю свою
Надежду потерял Рустам в бою;

И молвил: «Я — изранен... целый — он,
Воистину — бронзовотелый он!»

Бой продолжать был Тахамтан не в силе,
Изнурены и конь и всадник были.

И в первый раз за весь свой славный век
Он к выходу последнему прибег:

Быстрей, чем вихрь, Рустам с коня скатился
И на крутое взгорье устремился.

Ушел один домой скакун его,
Хозяина покинул своего.

А кровь из ран Рустамовых текла,
Вся содрогалась Бисутун-скала.

И смехом прояснился царский взор,
Увидев мужа славного позор.

Спросил он: «Где ж твоя слоновья сила?
Что мощь твою железную сразило?

Неужто стрел пернатых острия?
Где мужество, где булава твоя?

Что ж убежал ты на гору, едва
Услышал издали рычанье льва?

Неужто это ты — пред кем когда-то
Дракон заплакал, ужасом объятый?

Так кто ж слона в лисицу превратил,
Десницу сильную укоротил?»

Рахш, истекая кровью, той порой,
Понуря голову, прибрел домой,

Обломки стрел неся в боках могучих,
Текли по морде капли слез горючих.

И вот увидел Завара коня
При свете угасающего дня,

Увидел, что седло его пустое,—
И с воплем поскакал на место боя.

Всего в крови Рустама увидал
Неперевязанного и сказал:

«Брат! Поезжай домой без промедленья!
Здесь на меня ты положись в отмщенье!»

Сказал Рустам: «К Дастану воротись,
Утратили мы славу, честь и жизнь...

Пусть он изыщет, как бывало ране,
Чем исцелить от ран и от страданий

Меня и Рахша. Дорог каждый час.
Спасенье в том единое для нас!..

О, если в эту ночь я не умру,
Живым и здравым встану поутру,

Ты скажешь: «Вновь на свет мой брат явился,
Могуч, как сотни лет назад, явился!»

Поди за Рахшем пригляди моим.
Останусь жив — вернусь я вслед за ним!»

И Завара уехал молчаливый.
Исфандиар дождался терпеливо

Конца беседы и сказал: «Ну что ж?
Где твой защитник и чего ты ждешь?

Ты долго ль простоишь на скалах там?
Бросай свой лук и покорись, Рустам!

Сними броню и тигровый кафтан,
От кушака освободи свой стан!

Дай руки мне твои связать по чести!
Ты от меня не жди вреда и мести.

В цепях тебя я к шаху отведу,
Но там тебя не ввергну я в беду.

А если рвешься в бой опять со мною,
Назначь — кому владеть твоей страною.

Потом покайся, старый человек,
В грехах, что совершил в столь долгий век!

Быть может, примет бог тебя безгневно,
Когда ты мир покинешь пятидневный!»

Рустам ответил: «Поздняя пора.
Темно. Ни зла не сделать, ни добра.

Ночь переждем, пожалуй, до рассвета.
Ты в стан свой воротись на время это.

И я пойду немного отдохну,
Вернусь домой, на краткий срок усну;

Перевяжу я раны, кровь отмою
И созову под кровлею родною

Любимых — сына, брата и отца —
Честь и опору нашего дворца.

Предстану с ними пред тобой, великий,
На милость падишаха и владыки».

И Руинтан ему ответил: «Эй!
Надменный муж, негодный кознодей!

Не только тем, что храбр, могуч и ловок,—
Ты знаменит и тысячей уловок.

Ясна с начала хитрость мне твоя,
Теперь твое паденье вижу я.

Тебя на эту ночь лишь пощажу я,
Что выдумаешь завтра — погляжу я,

Не вздумай вновь обманывать меня.
Иди теперь — до завтрашнего дня!»

«Исполню все,— ответил Тахамтан,—
А ныне обессилел я от ран».

И долго шах на спину исполина
Глядел, как тот пошел, склонив седины.

Как медленно реку переходил...
Меж тем Рустам у господа молил

О помощи: «Владыка сил небесных!
Коль я теперь умру от ран телесных,

Кто гордым за меня отмстит в бою?
Кто правду унаследует мою?»

Когда он, как корабль, струи потока
Рассек и поднялся на брег высокий,

Исфандиар сказал ему вослед:
«Таких людей еще не видел свет!

Нет! То не муж, нам ныне предстоящий,—
То слон могучий, ужас наводящий!

Его таким всевышний сотворил,
Он землю им и время озарил».

Когда же в стан вернулся шах Ирана,
Услышал вопль и стоны среди стана,

Убитых увидал своих сынов,
С их лиц откинул пурпурный покров.

Мертвы! И воскресить их нет надежды!
И шах со стоном разодрал одежды,

Главу посыпал прахом, наземь пал,
И обнимал убитых, и взывал:

«Мои возлюбленные, вы ли это?
Кто погасил живой источник света?

Куда ушли вы от юдоли сей?»
Сказал Пшутан: «Эй, брат мой, слез не лей!

Над невозвратным что рыдать напрасно?
Сердца свои зачем терзать напрасно?

Все — стар и млад — подвластны смерти мы,
Пусть разум нас ведет пред ликом тьмы!»

Встал Руинтан, в табуты положил их —
Детей своих, к Гуштаспу проводил их,

И написал отцу: «Возрос твой сад,
И ветви дум твоих плодоносят:

На волны ты спустил корабль упрямо,
Потребовал покорства от Рустама,—

И нет в живых двоих сынов моих!
Но ты не плачь, в табу те видя их,—

Крепки бока быка Исфандиара,
Не устрашатся вражьего удара».

И скорбный сел Исфандиар на трон,
И все слова Рустама вспомнил он...

Сказал Пшутану-брату: «Лев степной
Не устоит пред мужеской рукой.

Я в поле повстречался с Тахамтаном,
Залюбовался богатырским станом —

И восхвалил царя небесных сил,
Что он таким Рустама сотворил.

Прославлены везде — до моря Чина —
Деяния Рустама-исполина.

Акул из волн рукой хватает он,
В ущелье тигра настигает он.

Но все ж я так изранил мужа славы,
Что лег за ним в пустыне след кровавый.

Ушел он, скалы кровью орося,
Обломки стрел меж ребер унося.

Хоть, может, он вернется в дом отца,—
Боюсь, уйдет к Кейвану из дворца...»{50}