Хаким Фирдоуси - Шах-наме

Они достали бронзовые луки,
Простерли к стрелам тополевым руки,—

И вылетало пламя, где стрела
Кольчугу к телу пригвоздить могла.

Нахмурилось лицо Исфандиара,
Взгляд омрачился ненавистью ярой.

И солнца лик в смятенье побелел
От посвиста его жестоких стрел,—

Где стрелы Руинтана попадали,
Кольчугу, как бумагу, разрывали.

В бою не ведал промаха стрелок,
Никто от рук его спастись не мог.

Он за стрелой стрелу пускал упрямо,
Изранил он и Рахша и Рустама.

Но ни одна Рустамова стрела
Царапины царю не нанесла.

Рустама ж ни одно не миновало
Исфандиаром пущенное жало.

Отчаялся, последнюю свою
Надежду потерял Рустам в бою;

И молвил: «Я — изранен... целый — он,
Воистину — бронзовотелый он!»

Бой продолжать был Тахамтан не в силе,
Изнурены и конь и всадник были.

И в первый раз за весь свой славный век
Он к выходу последнему прибег:

Быстрей, чем вихрь, Рустам с коня скатился
И на крутое взгорье устремился.

Ушел один домой скакун его,
Хозяина покинул своего.

А кровь из ран Рустамовых текла,
Вся содрогалась Бисутун-скала.

И смехом прояснился царский взор,
Увидев мужа славного позор.

Спросил он: «Где ж твоя слоновья сила?
Что мощь твою железную сразило?

Неужто стрел пернатых острия?
Где мужество, где булава твоя?

Что ж убежал ты на гору, едва
Услышал издали рычанье льва?

Неужто это ты — пред кем когда-то
Дракон заплакал, ужасом объятый?

Так кто ж слона в лисицу превратил,
Десницу сильную укоротил?»

Рахш, истекая кровью, той порой,
Понуря голову, прибрел домой,

Обломки стрел неся в боках могучих,
Текли по морде капли слез горючих.

И вот увидел Завара коня
При свете угасающего дня,

Увидел, что седло его пустое,—
И с воплем поскакал на место боя.

Всего в крови Рустама увидал
Неперевязанного и сказал:

«Брат! Поезжай домой без промедленья!
Здесь на меня ты положись в отмщенье!»

Сказал Рустам: «К Дастану воротись,
Утратили мы славу, честь и жизнь...

Пусть он изыщет, как бывало ране,
Чем исцелить от ран и от страданий

Меня и Рахша. Дорог каждый час.
Спасенье в том единое для нас!..

О, если в эту ночь я не умру,
Живым и здравым встану поутру,

Ты скажешь: «Вновь на свет мой брат явился,
Могуч, как сотни лет назад, явился!»

Поди за Рахшем пригляди моим.
Останусь жив — вернусь я вслед за ним!»

И Завара уехал молчаливый.
Исфандиар дождался терпеливо

Конца беседы и сказал: «Ну что ж?
Где твой защитник и чего ты ждешь?

Ты долго ль простоишь на скалах там?
Бросай свой лук и покорись, Рустам!

Сними броню и тигровый кафтан,
От кушака освободи свой стан!

Дай руки мне твои связать по чести!
Ты от меня не жди вреда и мести.

В цепях тебя я к шаху отведу,
Но там тебя не ввергну я в беду.

А если рвешься в бой опять со мною,
Назначь — кому владеть твоей страною.

Потом покайся, старый человек,
В грехах, что совершил в столь долгий век!

Быть может, примет бог тебя безгневно,
Когда ты мир покинешь пятидневный!»

Рустам ответил: «Поздняя пора.
Темно. Ни зла не сделать, ни добра.

Ночь переждем, пожалуй, до рассвета.
Ты в стан свой воротись на время это.

И я пойду немного отдохну,
Вернусь домой, на краткий срок усну;

Перевяжу я раны, кровь отмою
И созову под кровлею родною

Любимых — сына, брата и отца —
Честь и опору нашего дворца.

Предстану с ними пред тобой, великий,
На милость падишаха и владыки».

И Руинтан ему ответил: «Эй!
Надменный муж, негодный кознодей!

Не только тем, что храбр, могуч и ловок,—
Ты знаменит и тысячей уловок.

Ясна с начала хитрость мне твоя,
Теперь твое паденье вижу я.

Тебя на эту ночь лишь пощажу я,
Что выдумаешь завтра — погляжу я,

Не вздумай вновь обманывать меня.
Иди теперь — до завтрашнего дня!»

«Исполню все,— ответил Тахамтан,—
А ныне обессилел я от ран».

И долго шах на спину исполина
Глядел, как тот пошел, склонив седины.

Как медленно реку переходил...
Меж тем Рустам у господа молил

О помощи: «Владыка сил небесных!
Коль я теперь умру от ран телесных,

Кто гордым за меня отмстит в бою?
Кто правду унаследует мою?»

Когда он, как корабль, струи потока
Рассек и поднялся на брег высокий,

Исфандиар сказал ему вослед:
«Таких людей еще не видел свет!

Нет! То не муж, нам ныне предстоящий,—
То слон могучий, ужас наводящий!

Его таким всевышний сотворил,
Он землю им и время озарил».

Когда же в стан вернулся шах Ирана,
Услышал вопль и стоны среди стана,

Убитых увидал своих сынов,
С их лиц откинул пурпурный покров.

Мертвы! И воскресить их нет надежды!
И шах со стоном разодрал одежды,

Главу посыпал прахом, наземь пал,
И обнимал убитых, и взывал:

«Мои возлюбленные, вы ли это?
Кто погасил живой источник света?

Куда ушли вы от юдоли сей?»
Сказал Пшутан: «Эй, брат мой, слез не лей!

Над невозвратным что рыдать напрасно?
Сердца свои зачем терзать напрасно?

Все — стар и млад — подвластны смерти мы,
Пусть разум нас ведет пред ликом тьмы!»

Встал Руинтан, в табуты положил их —
Детей своих, к Гуштаспу проводил их,

И написал отцу: «Возрос твой сад,
И ветви дум твоих плодоносят:

На волны ты спустил корабль упрямо,
Потребовал покорства от Рустама,—

И нет в живых двоих сынов моих!
Но ты не плачь, в табу те видя их,—

Крепки бока быка Исфандиара,
Не устрашатся вражьего удара».

И скорбный сел Исфандиар на трон,
И все слова Рустама вспомнил он...

Сказал Пшутану-брату: «Лев степной
Не устоит пред мужеской рукой.

Я в поле повстречался с Тахамтаном,
Залюбовался богатырским станом —

И восхвалил царя небесных сил,
Что он таким Рустама сотворил.

Прославлены везде — до моря Чина —
Деяния Рустама-исполина.

Акул из волн рукой хватает он,
В ущелье тигра настигает он.

Но все ж я так изранил мужа славы,
Что лег за ним в пустыне след кровавый.

Ушел он, скалы кровью орося,
Обломки стрел меж ребер унося.

Хоть, может, он вернется в дом отца,—
Боюсь, уйдет к Кейвану из дворца...»{50}

Приблизился Рустам к родному дому,
Израненный — предстал отцу седому.

Все родичи и толпы верных слуг
Рыдали, наземь падали вокруг;

Мать волосы рвала свои, кричала
И в кровь лицо ногтями раздирала.

И распоясал брат Рустамов стан,
Кольчугу снял, тигровый снял кафтан.

И престарелый слезы лил Дастан,
Касаяся щекой сыновних ран,

И говорил: «Вот жили век мы в счастье —
И дожили до гибельной напасти!..»

Рустам сказал: «Что пользы плакать нам?
Знать, так угодно было небесам;

Труднейшее нам предстоит в грядущем:
Как ведать, что судьба таит в грядущем?

Подобного Исфандиару-льву —
Врага не знал я, сколько ни живу.

Я побывал в семи частях вселенной,{51}
Коснулся тайны мира сокровенной;

Диви-Сафида, духа адских сил,
В бою, как ветку тополя, сломил;

Я сталь пронизывал стрелой моею,—
Был щит любой бессилен перед нею!

Но сколько ни пускал я грозных стрел,
Царя я даже ранить не сумел.

Казалось, что с утесами крутыми
Сражался я колючками сухими.

А меч мой если бы увидел лев,
За камни бы укрылся, оробев;

Меч ни его кольчуги, ни шелома
Не рассекал — ломался, как солома...

Перо блистало над его челом,
Но я не сбил его своим мечом.

И снова я взывал к нему, и снова
Не просветлил души его суровой:

Надменный, он не выслушал ни слова,
Для нас для всех он хочет лишь дурного.

И я всевышнего благодарю
За то, что в небе погасил зарю!

За то, что в сумрак землю погрузил он,
Что от врага во тьме меня укрыл он.

И вот исхода мне другого нет,
Как только оседлать коня чуть свет

И ускакать, чтоб не сыскать и следа...
Противника пусть радует победа,

Пусть подвигом насытится своим,
Хоть он в желанье зла ненасытим».

Заль молвил: «Сын мой! Выслушай, не сетуй!
Все может измениться ночью этой.

А в мире — кроме смерти, есть врата.
Нам дверь еще к спасенью отперта.

Симурга вызову я этой ночью,
Симург увидит нашу скорбь воочью.

Коль нам поможет он в сей грозный час,
Страна и жизнь останутся у нас.

А если нет — не отвести удара:
Погибнем все от рук Исфандиара».