Хаким Фирдоуси - Шах-наме

Увидел Тахамтан: он молит тщетно,
Душа Исфандиара безответна.

И взял свой лук и страшную стрелу,
Взращенную к возмездию и злу.

Взложил стрелу на тетиву тугую
И поднял к небу голову седую,

К предвечному зеницы обратил
И так сказал: «Воззри, о боже сил!

Ты, милосердный,— вождь мой и защита,—
Вся жизнь моя перед тобой открыта!

Ты видишь: сколько я ни говорил —
Не убедил царя, не умирил.

Вот он — руководимый волей дива,
Неумолимый царь, несправедливый!

Так отпусти мне страшную вину,
О ты, создавший солнце и луну!»

А царь, Рустама видя непокорство,
Что медлит он вступить в единоборство,

Сказал: «Эй, муж прославленный! Видать,
Пресытился, устал ты воевать.

Так испытай Гуштаспову стрелу,
Алмазную Лухраспову стрелу!»

Тогда, как повелел Симург премудрый,
Лук натянул Рустам сереброкудрый,

Стрелу в глаза Исфандиару вверг,—
Мир пред царем прославленным померк.

Как гибкий тополь, стан царя склонился.
Дух величавый тьмою омрачился.

На грудь поникла гордая глава,
Лук Чача выпал из десницы льва.

Схватился он за гриву вороного —
И грива стала мокрой и багровой.

И молвил тихо скорбный Тахамтан:
«Вот, ты пожал плоды своих семян.

А говорил, что ты бронзовотелый,—
Луну с небес твои повергнут стрелы...

Сто шестьдесят ты стрел в меня вогнал,
Но от бесчестья я не застонал...

А что же ты, сражен стрелой одною,
Без сил поник над гривой вороною?

Сражен одной стрелой из древа гяз,
Ты все утратил в этот миг и час...

Душа твоей родительницы милой
Сгорит от горя!.. Ждет тебя могила!»

Свой стан, как стебель срезанный, клоня,
Исфандиар без чувств упал с коня.

Лежал он время некое; потом
На локоть поднялся и сел с трудом,

Мучительно в сознание вступая,
Тревожный слух упорно напрягая...

И взял рукой стрелу из древа гяз
И вырвал прочь, кровавую, из глаз!

И вот явилось тут очам Бахмана,
Что омрачилось счастье Руинтана.

И он к Пшутану побежал, вскричал:
«Бог нашу битву горем увенчал!

Отец лежит поверженный, в пыли...
Для нас теперь затмился лик земли!»

И пешие, полны тоски и страха,
Спешат, стеная,— не спасут ли шаха?

Глядят: лежит повергнутый во прах,
Стрела окровавленная в руках...

И пал Пшутан, одежды раздирая,
И темя осыпал, землей, рыдая.

И пал Бахман перед своим отцом,
На кровь его горячую лицом.

Сказал Пшутан: «Не мощны властелины
Предотвратить таинственной судьбины!

Вот был Исфандиар — властитель сил,
Что мести меч за веру обнажил,

Кумиров мрака в мире сокрушил,
Несправедливости не совершил.

И вот — во цвете лет своих убит он,
В пыли главой увенчанной лежит он!..

О, зло вселенной вечное — война!
Земля слезами от тебя полна!

О, долго ль будет полной крови чашей
Кипеть враждой юдоль земная наша?»

Бахман, лицом упавши на песок,
Рыдал, не отирая кровь со щек,

Пшутан взывал: «О брат любимый мой!
О богатырь с увенчанной главой!

Кто сокрушил колени исполину,
Поверг слона могучего в пучину?

Кто солнце наше светлое затмил,
Скалу воинственную повалил?

Кто наш светильник яркий погасил,
Пожаром горя нас испепелил?

Кто сглазил нас? Кто нам принес бесчестье?
Кто выступит за нас во имя мести?

О милый брат! О светоч бытия!
Где разум, счастье, истина твоя?

Где мощь твоя в боях, мой ясный шах?
Где голос твой прекрасный на пирах?»

Пшутану отвечал Исфандиар:
«То не Рустама, то судьбы удар.

Не плачь! Все это небом и луною
Предрешено — свершенное со мною!

Вот буду мертв и буду я зарыт,
Но ты не плачь о том, что я убит.

Куда Хушанг и Фаридун пропали?
Из ветра созданные — ветром стали!

Где предки величавые мои?
Где корни нашей славы и семьи?

Ушли! Исчезли все пред небом гневным!
Никто не вечен в мире пятидневном...

Вот сколько явно, да и тайно, я
Трудился в сих пределах бытия

Во исполненье божьего завета,
Во имя правды, разума и света!

Когда ж мой подвиг в мире воссиял
И руки Ахримана я связал —

Судьбина лапу львиную простерла,
Клыками львиными впилась мне в горло!

Но ведаю, хоть умираю я,
Что не напрасно жизнь прошла моя...

Пусть слава дел моих навек затмится,
Посев мой для потомства всколосится.

Вот видишь, как сучком от древа гяз
Предательски меня лишили глаз,

И жизни, и могущества, и славы
Симург бессмертный и Рустам лукавый!

Опоры сокрушил судьбы моей
Заль, Сама сын, великий чародей...»

Услышал те слова стоявший в поле,
Согнулся, зарыдал Рустам от боли,

Приблизился к Исфандиару он,
Склонил седины, горем потрясен,

Потом сказал Бахману: «Вот отныне
Жизнь будет мне мученьем, мир — пустыней.

Дух властелина, твоего отца,
Правдив, велик и светел — до конца.

Но был раздор наш злого дива делом!
Отныне муки станут мне уделом!

С тех пор как стан я препоясал свой,
С тех пор как завершил свой первый бой —

Мне ратоборец не встречался равный!
И вот мне встретился воитель славный...

Беспомощным я стал; жестокий лук
Его почувствовал и силу рук.

Я выхода искал! И вот, увы,
Ему не отдал сразу головы!

И участь шаха я решил стрелою —
В день, что ему назначен был судьбою.

Когда б ему помочь судьба пришла,
Что сделать бы стрела моя смогла?

Но скорбь моя пребудет сокровенна
В обители земной, где все мгновенно.

А я останусь памятью о зле —
О сей из гяза сделанной стреле...»

И молвил шах Рустаму-Тахамтану:
«Настал мой час. Йездану я предстану.

Так подойди, не стой же в стороне!
Теперь — иные помыслы во мне.

Бесценное тебе я завещаю:
Тебе судьбу Бахмана поручаю.

Как сына, в сердце заключи его!
Премудрости ты научи его!»

Исфандиару внял Рустам могучий,
Он слезы проливал рекой горючей.

Согбен бедой, раскаяньем томим,
Пал пред царем и плакал он над ним.

Узнал Дастан: свершилось роковое!
И вихрем полетел на поле боя.

Услышал Завара: «Стряслась беда!» —
И, как безумный, поскакал туда.

С ним — Фарамарз, не слезы — кровь глотая.
Стон встал над полем, солнце омрачая.

Заль повторял: «О сын любимый мой!
О мой Рустам! Я плачу над тобой!

Собрал я звездочетов и мобедов.
Они сказали, правду мне поведав,

Что будет сам судьбой погублен тот,
От чьей руки Исфандиар падет,

Что в мире этом горя не избудет,
А в мире том злосчастен вечно будет!»

Сказал Рустаму тут Исфандиар:
«Нанес не ты смертельный мне удар!

Так было волей суждено небесной,
А тайна неба людям неизвестна.

Рустам невинен... Не его стрела
Жизнь у меня внезапно отняла.

Погублен я Гуштаспа волей злою!
И я Гуштаспу не воздам хвалою.

Он мне велел: «Сожги Систан дотла,
Чтоб впредь земля Нимруза не цвела!»

Великое Гуштасп явил коварство,
Чтоб не отдать мне войско, трон и царство,

И вот — в печали умираю я.
Тебе Бахмана поручаю я.

Последнее мое запомни слово,—
Бахману замени отца родного.

Пусть он в Забуле в радости живет,
Вдали от лжи и низменных забот.

Ты научи его сражаться в битве
И богатырским играм, и ловитве,

Играть в чоуган, мужами управлять,
Вести беседы, чинно пировать.

Предрек Джамасп,— да будет это имя
Навеки проклято людьми живыми! —

Что мой Бахман для славных дел рожден.
Что всей вселенной править будет он,

Что слава мира процветет в Бахмане,
Великим будет Кеев род в Бахмане!..»

И внял ему, встал из последних сил
Рустам и руку к сердцу приложил;

Сказал: «Слова твои приму, как душу!
Исполню все! Веленья не нарушу!

Я сына твоего в свой дом возьму,
Венец его до солнца подыму!»

Исфандиар, услыша речи эти,
Сказал: «О муж, звезда шести столетий!{54}

Свидетель в том Йездан, зиждитель мой.
Защитник мой, руководитель мой,—

Хоть много добрых ты свершил деяний
И нет тебе ни западней, ни граней,—

Но станет слава добрая дурной
И злой молвой наполнит мир земной.

Увы, Рустам! Ты сам погибнешь скоро.
То воля звезд, с ней не подымешь спора».

И молвил брату: «Умираю я!
Теперь лишь саван нужен мне, друзья.

Когда уйду из жизни невозвратно,
Ты — брат мой, уведи войска обратно.

Ты передай слова мои отцу:
«Вот — свиток дней моих пришел к концу...

Все по твоим желаньям совершилось,
Печатями твоими утвердилось!

О царь, что ты задумал — то случилось,
А сын твой не надеялся на милость.

Был мной оплот неверья сокрушен
И светоч правосудия зажжен.

Когда Зардушта веру восприял ты,
Мне власть и трон Ирана обещал ты.

На подвиги меня ты посылал,
А втайне погубить меня желал.

Отец, добился ты всего,— будь счастлив!
Убил ты сына своего — будь счастлив!

Теперь не страшен целый мир тебе.
Веселье подобает, пир тебе.

Тебе — престол, мне в бой идти упрямо!
Тебе — венец, мне гибель, смерть и яма.

Сказал мудрец: «Что людям гром хвалы?
Все сгинет — даже острие стрелы».

Ты, гордый шах, на трон не полагайся,
В пути грядущем чутко озирайся.

Умрешь — предстанем вместе мы с тобой
Пред вечным справедливым судией!»

И так еще он говорил Пшутану:
«Все кончено... Я скоро прахом стану.

Ты молви слово матери моей:
«Я был силен, судьба была сильней.

Противоборца мощь моя не знала,
Булатный щит стрела моя пронзала.

Мы в небе скоро встретимся с тобой.
Так не томись напрасною тоской!

Пусть скорбь твоя от всех сокрытой будет,—
Тебя никто на свете не осудит!

Молю на лик мой мертвый не смотреть,
Зачем печалью тщетною гореть?..»

Снеси поклон жене и сестрам милым.
Ведь в жизни я всегда защитой был им!

Скажи зиждителям, чья мысль тверда,
И мудрецам: «Прощайте навсегда!

Из-за тщеты, из-за короны пал я.
Ключом ворот сокровищницы стал я.

Пусть будет ключ Гуштаспу возвращен.
Пусть черным сердцем устыдится он!»

Смолк Руинтан. И тяжко застонал он:
«Отцом убит я!.. Если б это знал он!..»

И рухнул наземь витязь, не дыша,
И к небу унеслась его душа.

Рустам свои одежды раздирал,
Рыдал, землею темя осыпал,

Взывая: «О мой шах! Воитель славный!
Где в мире муж тебе найдется равный?

Я горд был добрым именем своим,—
И мой позор теперь неизгладим!»

И долго плакал он, и молвил слово:
«Ты был как солнце бытия земного!

Твой дух к престолу вечного пойдет,
А враг твой жив, он твой посев пожнет!»

И Завара сказал: «О брат любимый,
Щадить врагов природных не должны мы.

Ты помнишь — вещий нас учил мобед,
А это — древней мудрости завет:

Кто львенка в доме у себя взлелеет,
Пусть помнит тот, что лев заматереет.

В стальную клетку ты запри его,
Иль разорвет тебя он самого!

Вражда — не заживающая рана —
Источник бедствий будущих Ирана,

Ведь был тобой Исфандиар убит,
И о тебе душа моя скорбит.

Умрешь ты — нас постигнет месть Бахмана;
Он истребит мужей Забулистана.

Не успокоится душою он,
Пока отец не будет отомщен».

Рустам сказал: «Когда судьба восстанет,
Ни злой, ни добрый не противостанет.

Я поступаю, как велит мне честь.
Постыдна добрым низменная месть.

Кто зло творит — падет, сражен судьбою...
Ты не крушись над будущей бедою».