Олег Ладыженский - Перекресток

Из дома в дорогу, из грязи в князья,
Из будней в затёртые праздники…
Так Галич писал: мол, уходят друзья.
Да что там друзья! –
Одноклассники.

Не видел, не слышал, давно позабыл,
По встречам отнюдь не печалился,
И вдруг, как звонок от индейки-судьбы:
Машиной, инфарктом, случайностью…

У старого снимка потерты края, –
Углы деревянного ящика –
И в ужасе смотришь, как прошлое "я"
Смеется в лицо настоящему.

Пади в объятья февраля –
Гуляки, пьяницы, враля,
Убийцы красноносого,
Шута седоволосого.

Теперь вас двое – феврали,
Метельной пляски короли,
С берлогами-утробами,
С коронами-сугробами.

Пляши, пляши, пляши,
Во тьме завьюженной души,
Пока не явится кошмар
Всех февралей на свете – март.

Пьяный и красивый,
На лихом коне,
Я скачу Россией,
Как в плохом кине.

Прянут злые тигры,
Упаду с коня –
И полезут титры
В небо из меня…

Здесь я лежу, а мог бы ты лежать,
Постели этой нам не избежать,
И глупо ждать, когда придет пора –
Ложись сегодня, как я лег вчера.

Мы, увы, не молодеем,
Не становимся бодрее –
Доктора и лицедеи,
Украинцы и евреи.

Мы живем и в ус не дуем,
Только ус, глядишь, седеет –
Мудрецы и обалдуи,
Арлекины и злодеи.

Что-то ночью скверно спится,
Кашель долог, нрав несносен,
И кружит, кружит как птица
То ли ангел, то ли осень.

А потом шальное солнце
Полыхнет в оконной раме,
Котофеев хор бесовский
Распоется меж дворами,

Бес в ребре ударит рогом,
Ангел в небе спляшет джигу,
И дорога-недотрога
Тихо спросит: «Эй, вы живы?»

Эй, мы живы? Смех, и только –
Платим смерти неустойку:
«Эй, мы живы!»
Эка малость –
Пополам хандра сломалась!

Я не умею о любви.
Беру ненюханную розу
И романтическую прозу,
«Шерше ля фам» и «Се ля ви»,

Охапку вздохов на скамейке,
Мгновенья чудного итог,
Аплодисменты шапито
И ужин старенькой семейки,

Ансамбль курских соловьёв,
Улыбку гладенькой мулатки,
Традиционные заплатки
Паяцев, кислое жнивьё

С пейзажа, писанного маслом,
Которым кашу, милый друг,
Нам то ли портить недосуг,
То ль настроение угасло,

Затем беру вчерашний суп,
Пасть рокового чемодана,
Колоду карт, где дура-дама
Валета-блудня тянет в суд,

Крыжовник, от дождя рябой,
Немного страсти, много лени,
И столбенею в удивленьи:
Любовь! Гляди-ка ты! – любовь…

Приснитесь мне таинственной и томной,
В колье из огнедышащих камней,
Приснитесь мне однажды ночью темной,
Приснитесь мне.

Приснитесь мне владычицей видений,
И неисповедимым колесом
Скрипичной лжи Вивальди – рыжий гений! –
Вкатитесь в сон.

Приснитесь мне нагой и беззащитной,
Вне страсти, вне томленья, в тишине,
Когда итог измерен и сосчитан –
Приснитесь мне.

Приснитесь мне в унылой тьме алькова.
О, легиона девственниц скромней,
Изнемогая в страсти, как в оковах,
Приснитесь мне.

Приснитесь мне нелепой, небывалой,
Невиданной нигде и никогда,
Предчувствием вселенского обвала
Шепните: «Да…»

Слова – оправа вечности резная.
Приснитесь мне, сама того не зная.

За окном танцует дождь,
Теплый, благостный, нездешний –
Дурачок, куда идешь?
Глупый, камо ты грядеши?

Горстка радостных минут,
Смех над гибнущим Содомом,
А потом тебя распнут
На асфальте перед домом.

Встав зеркальною стеной,
Дождь смеется надо мной:
"Посиди, прикован к креслу,
Обожди, пока воскресну!"

Ощутите старость в сорок,
Как звонок.
Пусть в избе хватает сора –
За окно!

По сугробам ветер свищет,
Что ж, зима…
Время – деньги, время вышло,
Пуст карман!

Ах, нелепая свобода –
Скоро в путь,
От обеда до забора,
Как-нибудь,

К тем заоблачным высотам
Вдалеке,
Клюквенным забрызган соком,
Налегке.

На Луне горят леса
И Луна мерцает красным,
А вокруг молчат, безгласны,
Небеса.

На Луне горят леса.
Лунный Заяц бросил спичку,
Как горящую жар-птичку.
Полчаса,

Полчаса гляжу в окно,
Царским пурпуром взволнован.
Век ли старый, миг ли новый –
Все равно.

Смейся, битый арлекин:
Век ли, миг ли, фигли-мигли,
Раз в овраге псы настигли –
Скаль клыки.

Потому что ночь темна,
Потому что очень жарко,
Потому что очень жалко,
И – Луна.

Тихий ангел с сигаретой,
Грустный ангел с дерзкой чёлкой,
В Праге осень дольше лета,
Поцелуй впечатан в щёку

Золотым листом осенним,
Знаком гибнущих вселенных.
В Праге осень – воскресенье
Из невинно убиенных.

Меж готических костёлов
Улочка – тесней оврага,
В Праге осень бьётся в стекла:
«Где ты, ангел?»
«Здесь я, Прага!»

На брусчатке параллелей
Солнца жирная сметана,
Как печать бен-Бецалеля.
В Праге осень – это тайна.

Ах, от тайны убегу ли?
Кровяным плющом увита,
В Праге осень – смех горгульи
На плечах святого Витта.

На часах – глухая полночь,
Ангел укатил в трамвае,
В Праге осень – это помощь.
К счастью, так еще бывает.

В тополином пушистом безумьи переулками шествует май,
Над Помпеей бушует Везувий, и как хочешь, его понимай,
Потому что весна на исходе, и вальсирует дева Земля,
А симфония близится к коде, где оркестр взорвут тополя –
Ах, фаготы, гобои, кларнеты, ах, пушинки вселенской гульбы,
То ли были мы, то ли нас нету,
То ли были вы, то ли не бы…

Дирижер в переулках смеется, тонкой палочкой режет углы,
А над городом яблоком – солнце, облака, как сугробы, круглы,
И цветущая вишня спокойна за грядущие чудо-плоды,
Потому что, скажите, на кой нам заметать за собою следы,
Уходить без остатка, без звука, без последнего хрупкого «до»,
Что висит, будто сладкая мука, над домами, над горной грядой,
Где антенны, и кошки, и хлопья уходящей до срока весны…
Я не верю, что сломаны копья.
Я не верю, что клетки тесны.

Люди, признайтесь, что я вам сделал?
Встав за столом, не сказал тоста?
Заперт душой в темноте тела,
Тихо прошу, неуклюжий, толстый:

Господи, не обдели смехом!
Смехом не обдели, Вышний!
Милостью, счастьем, удачей, небом –
Это как выйдет, но смехом…
Слышишь?

Мне судьба говорит: «Не лезь!»,
А я лезу.
И стоит судьба, словно лес
Из железа.

Мне судьба говорит: «Постой!»,
А я – ходу!
И судьба – осенней листвой
В непогоду.

Мне судьба говорит: «Дружок!..»
А я – в лоб ей.
И горит судьба, как ожог,
Хоть ты лопни.

Мне судьба говорит: «Ложись!»,
А я спорю.
И течет судьба, словно жизнь,
Прямо к морю.

Привет, Вергилий, хмурый проводник!
Сегодня я – ведущий, ты – ведомый.
На небесах – чужой, в аду – как дома,

Луч света в царстве тьмы, в песках – родник,
Чужой среди своих, сквозь слезы – смех,
Готов вести тебя я без помех

По всем гееннам мира. Друг мой милый,
Страх нас сопровождает до могилы,
А за могилой он уже не страх,

Сгорев дотла на гибельных кострах.
О, в пекле – тишь да гладь! Иное дело,
Когда душа – заложница у тела,

А тело хочет жить. И вопль души
Лишь подтвердит: все средства хороши
Для достиженья цели. Целься, друг мой,

Вздымай сиюминутные хоругви,
Освой архитектуру на песке,
Сегодня – весел, завтра же – в тоске,

Сейчас и здесь, где хоровод материй
Напоминает хоровод истерик
У дамочек нервических. Вперед,

Всегда вперед, кривя в улыбке рот,
За кругом кругом, за другом – враг, и снова,
Опять, всегда, в начале было слово,

В конце был жест, а в середине – мы,
На хрупкой грани вечности и тьмы,
На острие ножа воздвигся дом…

Мы, впрочем, заболтались. Что ж, идем.

И никто не позовет.
Я и сам бы не пошел бы
С вашей развеселой шоблой
В обезумевший поход,
Я и сам бы ни за что
Никуда ни с кем ни разу,
В драном драповом пальто,
С неоконченною фразой,
Исказив ухмылкой рот,
Изваляв в опилках душу…

Я бы зов, как песню, слушал,
Но никто не позовет.