Георгий Раевский - Одинокий прохожий

Ты помнишь ли как в царскосельском парке,
Вдоль всей екатериниской аллеи,
Вдоль синих окон белого дворца
В сентябрьском воздухе кружились листья,
То желтые, то красные, и мягко
Ложились на траву и на скамейки,
На плечи белых мраморных богов.
Стояли дни, когда не только воздух,
Но самый мир становится прозрачным
И звуки и цвета приобретают
Какую-то особенную ясность.
В них было что-то царственное, в этих
Дубах и кленах, так они спокойно
Свое роняли золото на землю.
Империя тогда уже клонилась
К ущербу, но безмолвие и холод
Ничем не нарушимые царили
В те годы там, в торжественных садах,
Чуть тронутых осенним увяданьем.
А посреди пруда с большой колонны
Орел чугунный, крылья распластав,
Летел — напоминание о славе —
Пронзительным не нарушая криком
Предгибельной и полной тишины.

Я вспомнил листья золотые —
Под небом Царского Села,
Где свет увидел я впервые,
И снова память мне дала
С неизъяснимою отрадой
Увидеть ясно, как сейчас,
Деревья и решетку сада
В воскресный, ранний, светлый час.
Один на площади открытой,
Чуть повод трогая рукой,
В черкеске синей, ловко сшитой,
Скакал конвоец верховой;
И вдоль дворца зеркальных стекол,
Вдоль бронзовых кариатид,
Горячий конь ритмично цокал
Подковой звонкой о гранит.
Империя уже клонилась
К ущербу, мглой окружена,
Но чудным блеском золотилась
Садов вечерних тишина;
И на дворцовую ограду,
И на чугунного орла
Ночная поздняя прохлад
С печальной музыкой текла.
Но нам — далекий, музыкальный
Непрекращающийся шум
Мелодией казался бальной.
Беспечно жили мы, без дум
И без тревог; мелькали зимы
Бесшумно-белой чередой,
Кружились, проносились мимо, —
И только помнился порой
Девичий смех и снег хрустящий,
И мех на розовой щеке,
И медный, плавный и щемящий
Вальс на серебряном катке.
О, как блаженно мы кружились
По синему ночному льду,
Тенями легкими носились,
Вновь появлялись на свету.
Так листья с шумом возникают
В прямоугольнике окна,
И мечутся, и пропадают, —
И снова мрак и тишина.
Но сердце помнит благодарно
Виденье отроческих лет:
Снег вьющийся и круг фонарный,
На льду конька мгновенный след.

Дыханье осени в природе,
Пустое поле. Там, вдали
Стреноженная лошадь бродит,
Как будто на краю земли.
С крутого, темного обрыва
Река вечерняя видна;
Ее две утки торопливо
Пересекают. Тишина
В прозрачном воздухе такая,
Что ясно слышен каждый звук:
Крик журавлиный долетает,
Телеги раздается стук.
Рубеж. Ракита у дороги
Близ пограничного столба, —
И взором пристальным и строгим
В лицо смотрящая судьба.
Когда на гибнущую Трою
В последний раз глядел Эней,
В изгнанье унося с собою
Виденье родины своей,
Должно быть, каждый малый камень,
Пучок травы береговой
Ловил он жадными глазами,
Вбирал ревнивою душой.
Прощай! — Надолго ли, кто знает?..
Проходят вереницы лет.
Во мгле, в тумане пропадает,
Теряется далекий след.

Дом подожгут или разрушат,
И в груду щебня превратят,
И птицу певчую придушат,
И вырубят плодовый сад.

Что ж, значит, может быть, не стоит,
Не стоит с жадностью такой,
Так страстно ставить на земное:
Ты не возьмешь его с собой.

Все отпустить, все бросить в ветер:
Пускай летит, пускай плывет.
Блажен, кто ничего на свете
Своим ревниво не зовет:

Ему открыты все дороги,
Земная жизнь ему легка,
И дни проходят без тревоги,
Как в синем небе облака.

He мне воспеть вас, смелые вожди,
В грозу народ ведущие к победе,
Сметая вражьи полчища с пути:
Нет в голосе моем державной меди.

Но вижу я другие времена,
И мирный труд, и злаки изобилья,
Которые взрастит моя страна
Ценою небывалого усилья.

В крови и в муке, в муке и в крови,
Неслыханною страшною ценою
Ты добываешь, родина, свои
Права на годы счастья и покоя.

Свободным человека создал Бог,
Везде, всегда, в подъеме и в паденье,
Чтоб к высшей он идти свободе мог
Дорогой огненного очищенья.

В этот день мы увидели снова,
Вдруг, отчетливо, как наяву,
Полосу рубежа родного,
Перелески, кусты, траву,

И полки врагов, наступавших
В предрассветной туманной мгле,
В утро Дня Всех Святых, просиявших
От начала на русской земле.

Да, какие пространства и годы
До тех пор ни лежали меж нас,
Мы детьми одного народа
Оказались в смертельный час.

По ночам над картой России
Мы держали пера острие
И чертили кружки и кривые,
С верой, с гордостью за нее.

Мы увидели: тот, кто ворвался,
Чтоб убить нашей родины плоть,
Встретил дух. Он дрогнул, смешался, —
И не смог его побороть.

Так всегда в роковые годы
Выпрямлялась наша страна,
Явной памятью тайной свободы
И не силой, а правдой сильна.

Широкий ветер заметет,
Песок засыплет, дождь размоет,
Зеленым мохом обрастет
Дом, что за камнем камень строит,
Трудясь упорно, человек.
И в окон выбитых глазницы
Влетать зимою будет снег,
Звездами легкими кружиться.

Сменяют смерть и тишина
Земного шума быстротечность. —
Но для чего-то нам дана
Простая, мирная беспечность.
Так пахарь на зеленый склон
Везувия спокойно всходит,
Меж тем, как медленно уходит
Дымок его под небосклон.

В небе синем и бездонном
Сколько миллионов лет
С легким звоном, с чистым звоном
Мчится чистый звездный свет.

На холмы и на долины
Падает — и на поля…
Музыке неуловимой
Внемлет бедная земля.

Отчего бы ей, как прочим,
Не вступить в согласный хор,
Не запеть во мраке ночи
Средь серебряных сестер?

Отчего, когда смеются
И ликуют небеса,
Лишь с нее одной несутся
Жалобные голоса?

Отчего мы так угрюмо,
О высоком позабыв,
Отвечаем грубым шумом
На таинственный призыв?

Мы каждый день встречаем чудо:
Цветок раскрывшийся в саду,
На крыльях ласточка отсюда
Взлетающая в высоту,

Прохладный шум, и плеск, и пенье
На солнце блещущей реки;
Улыбка матери, движенье
Оберегающей руки.

Но равнодушными глазами
Мы смотрим и не сознаем,
Какие образы пред нами
Проходят в облике земном.

Как от роду слепым сказать о белом цвете:
Что он, как молоко? Как снег? Как полотно?
И разве объяснишь ты, что такое — ветер,
На ветку показав, стучащую в окно?

Но очевидностью прямого откровенья
Порой, как молнией, душа поражена,
И совершенный слух, и огненное зренье,
Как некий чудный дар, в себе несет она.

И сразу гаснет свет. И ропотом, и мглою
Мы вдруг окружены. Лишь память шепчет нам:
Вот здесь дорога шла, за этою стеною,
Здесь был крутой обрыв, а небо было — там.