Михаил Лопатто - Сердце ночи

Из пустыни, сожженной и знобимой
Бесовской, похотливой лихорадкой,
Бежал я ночью, тайно одержимый
Желанием коснуться жизни сладкой,
Как пояса или волос любимой.

Я поцеловал землю у городских ворот.
Свежий воздух прозрачной рани
Смешался с запахом гари, рыб и нечистот.
Изможденные женщины предместий
Выливали на улицу лохани
И развешивали на заборах белье.
Все было на прежнем месте,
Но все уже было не мое,
Десять лет
Искуса, молитв и бдений
Отделяли меня от конских побед,
Пирушек, стихов и праздничной лени,
Малиной пахнущих губ
И речи щебечущей, звонкой, картавой
Спутницы прелестной и лукавой.
Мой лик был темен, голос дик и груб,
И песни так пустынно величавы.
И только в сердце, радостном и кротком,
Иная с миром связь восстановлялась.
Была ли это нежность или жалость?
Из рдяных зорь ему покров был соткан,
И сладко, отрекаясь, сердце сжалось.

Я сбросил истлевшую милоть,
Сменив ее на простое платье.
Казалось, в одно объятье
Заключил я солнечную плоть
И дух, подобный восковой свече,
Благословив и святость и грех,
И лилий белизну и золото павлина.
Послышались шаги и легкий смех
Женщины в лиловом плаще:
«Если ты носильщик, снеси корзины».
Я сказал: госпожа, я готов.
Воздух был прозрачен и звонок,
Веял холодом мрамор домов.
В нише голубей стерег котенок.
Пройдя колонн воздушный строй,
Вступили мы в прозрачный садик,
Где поливали дорожки фиалковой водой
И розы жались к ограде…

Нас ужас вяжет сталью паутины,
Забыли мы о радостях земли.
Буравят высь бескрылые машины,
И мясом пушечным полки легли.

Но павшие под одурь трескотни,
К земле пришибленные черным градом —
Что в миг последний обрели они —
Свой рай, кафешантан с открытым садом,

Ночь без зари иль в сладостных мечтах,
Где голос нежен, а стихии хрупки,
Герой воскреснет и убудет страх
И пир картонные запенит кубки?

Наш рок и труден и туманен,
И свежей далью дух пленен,
Неутомимый англичанин,
Тебя любил я, Робинзон.
Беспечно все мы уплываем
До света в розовый туман
И вольной грудью разрезаем
В соленых брызгах океан,
Но берег дик, необитаем,
И видим мы в пустыне лет
Все ту же неба синь, и дюны,
И волн зеленый караван,
Порой обломки мертвой шхуны, —
А в Англию возврата нет,
Виденья все неуловимы,
И к зову дальний парус глух.
В тревогах закалится дух
Упрямый и неутомимый.
И только детства призрак нежный,
На Темзе вечер золотой
В твой сон безгрезный и мятежный
Вплетется сладостно порой.

Города проплывают в тумане —
Золотистые арки и башни.
По холмам между лестниц и зданий
Виноградники, рощи и пашни.

Понемногу сгущается вечер.
Не грусти! в синеве за горами
Ждет усталого путника встреча
После долгой разлуки с друзьями.

Кукушка за холмом кукует.
Прошли снега, дожди, циклоны,
Зазеленели нежно склоны,
И непокорно мысль кочует.

Там за холмами — воздух синий,
А за равниной — море, волны,
Весь мир, движеньем жизни полный,
Долины, реки, Аппенины.

Охвачен путник новой дрожью
Предчувствий светлых и счастливых,
Благословляет землю Божью,
И облака, и гнезда в ивах.

Как встарь, о жизни быстро тающей
Люблю я в сумерки грустить.
Мечтаю, словно утопающий,
Спасясь, по-новому зажить.

Как скопидомы-собиратели,
Мы в ящик мира не запрем.
Одни бездомные мечтатели
Везде находят отчий дом.

Восторг и нежное волнение
Не просветляют гордеца,
Но перед смертью примирение
Нисходит в кроткие сердца.

В теснине войн, в пути, в изгнании
Я веры бодрой не терял.
Я видел ангелов в сиянии
И каждый день благословлял.

От прежних дней — пустыни сладкой,
Что сохранил стыдливо ты?
Немного в сердце теплоты,
Портрет поблекший, да закладкой
Давно засохшие цветы.

Дни тают, словно дуновенье,
Друзья редеют что ни год,
И одиночество растет.
Но вечно каждое мгновенье,
Все, что трепещет и цветет.

Преодолей свои печали,
Болезнь, разлуку, темный труд.
В тебе ушедшие живут.
Сияют солнечные дали
И обещают и зовут.

Я вздрогнул, встретив на витрине
Рекламной радости слова.
Блеснул наклонно купол синий
И отразилась голова.

Звонок прозвякает ненужный,
Кровь хлынет в мозг, в ушах звеня.
Но ты над ниткою жемчужной
Уже забыла про меня.

Мне не припомнить, стоя рядом,
Где мы встречались и когда.
И, обменявшись быстрым взглядом,
Мы разошлися навсегда.

Повисла жужжащая птица.
Недвижна эфирная стужа,
И море, как мертвая лужа,
В пустынное небо глядится.

Земля — отвлеченная схема.
Нет радости дикой полета.
Здесь люди — безличные кто-то —
Растеряны, жалки и немы.

Стрекочет биением сердца
Минутная стрелка столетий.
Порвать бы тоскливые сети,
Вернуться на землю, согреться!

О формы хрупкие руки,
Прозренья кротости в морщине!
Как нежно радостны, легки
Соединенья чутких линий!

Одна — доверие судьбе,
А в этой пленено пространство.
Моя рука, есть на тебе
Упрямство и непостоянство.

Печаль — случайна. Разожмешь
Ладонь — стирается унынье,
И лень, и ложь, и злобы дрожь,
И обольщение павлинье.

Мне сладко вместо дневника
Иметь попутчика такого.
Но выдает моя рука,
Чего назвать не смеет слово.

Ни звезд, ни звука. Воздух влажный
Дохнет порой из темной чащи.
Лес полон жизни шелестящей,
Ползучей, робкой и отважной.

Покинул зверь свою берлогу,
И гриб встает, взрывая хвою.
К любовному готовясь бою,
Выходит жаба на дорогу.

Скользит змея; на лапах ели
Притихла белка осторожно.
Гроза надвинулась тревожно,
Застыв в угаре серной прели.

Спешит к ночлегу путник редкий,
Расставшись вдруг с мечтою нежной:
Как призрак смерти неизбежной,
Сорвалась птица с черной ветки.