Михаил Лопатто - Сердце ночи

Косметика космоса, ты
Слоем золотистой пыли
Легла на обветшалые листы,
И ветер шелестит поблекшею бумагой.
Твои слова, как демоны сухие,
Застыли
За летаргическим стеклом.
Четыре стихии —
Воздух, огонь, земля, влага,
В едином множество, одно во всем,
И в мире, радостью объятом,
Дух проросший плоти разрушенье,
И как последнее освобожденье,
Все разложивший, неделимый атом,
Все течет, все мгновенно,
Души томленье в чуждом теле,
И ты, возврата круг блаженный,
Круг повторений, ритм бессменный, —
Вы истлели!
С прекрасного таинственного Лика
Вы сходите, вчерашние румяна,
Для новых игр, шелков, румян.
С зарею так царица Береника
Окутала кудрями звездный стан,
Роняя плащ, как роза, рдяный.
Ты шепчешь, Демон вечных изменений,
Пророча юность навсегда,
Открывши мне слепительное «да»
В лунных чарах скользких отражений,
В весеннем плене,
В расточенье без счета.
Не всем ли, радостью гонимым
В желанной пристани ворота,
Дано быть ясным и неутомимым?

Хрупкая Хина, раковина луны,
Все корни зыби и покоя
В тебе блаженно сплетены.
Ты — гул набухшего прибоя
Из мрака льдистой глубины,
Ты — тамариск душистый рано,
Ты — гладкое, гибкое тело
В сонных объятьях моих,
И ты в кудрях цветок шафрана.
Я — твой незаемный, слепительно белый
Источник сиянья.
Твой сумрак душно, сладостно затих,
Тебе не остудить смертельного пыланья.
Оранжевой, лиловой, голубою
Радугой умирая,
Я завтра не вдохну чужое,
А ты будешь всегда купать золотистые члены
В маленьком озере у подножия Пайа,
Ничего не зная, ничего не помня.
Но что мне
Твои измены?
Завтра заря не моя — чужая,
Осиянней не будет,
Когда прохлада вздохами разбудит
Твоего попугая,
Над морем голубым и ясным:
Одно сегодня мы зовем прекрасным!

Бывает, Леты сладки нам долины,
Зачатий влажность, мертвенность и жуть.
В студеность вод и в лихорадку тины
Всю солнечность отрадно окунуть.

В бесплодье пыль пустынь томится жаждой,
Природа пламени суха, мертва,
Но ливнем облак пал, и в капле каждой
Рождаются живые существа.

Как все пленительно и томно в бане:
Горячий пар, бассейны и тела;
Из крана бьет струя, гремят лохани,
Стекают капли с потного стекла.

Порою отрока крылами тронет
Перед рассветом чуткий полусон.
Он в мути вод, захлебываясь, тонет,
А поутру и нежен и смущен.

Ты ли, сердце, полное веселья,
Разбилось в кристаллы-комочки?
Все огнистей, осиянней
Радужные грани
Ярких звезд, видных в окно моей кельи.
В хрупкой оболочке
Любви ты билось,
И вот распылилось
В ледяном разреженном пространстве.
Ты забывалось в сладком постоянстве,
Верило с любовью,
Любило верно,
Вливалось биеньем, дыханьем, кровью
В сердце чужое,
А после в покое
Облака-рая,
На родной груди засыпая.

Сердце мое ночное,
Гонимая сворой серна,
Бьется четко и безнадежно.
Пустынна, безмерна,
Мятежна
Фосфорическая сыпь
Зияющего зева.
Кровавый щит Марса, мертвенность Рыб,
Охотник и Дева,
Как собрать и слить вас воедино
В тесный комочек
Сердца, жаркого рубина?

Из лопнувших почек
Слетает бессонный мотыль —
Огромное сердце ночи,
Роняя с крыльев серебряную пыль.
Что же, ты был светлей и кротче
И стал пустынным?
В сердце золотом винным
Намечен твой путь золотой!

Вставая с ложа ласк, Аврора
Шафранной рукой
Приподняла бледнеющего неба окрай.
Радуйся, скоро
Поблекнет звездный рой!
Осиянна голубизна,
И лишь одна
В поле золотом золотая звезда…
О сияй мне, сияй
Всегда, всегда!

Громады ущелий,
Горячие скалы — вход в Аид.
Как волчья шкура, по камням сухая трава.
Солнце печет, пьянит, слепит,
Разлив лучей истому в теле.
Ветер вздохнет едва-едва,
А море плоское — там.
Шелест, шлепки, ропот, урчание, гам,
Разноголосые, все мятежней.
Из полой сердцевины
Раковины, зеркала радуг,
Знакомый голос легкий, прежний
Так сладок,
Но слаще, звонче, неизбежней
Забвение.
Не слово пленное — дуновение,
Легче паутины
Забвение.

В чаще сухих маслин
Звонок стрекот цикад.
Сзади белеют каймой стены Афин.
Пьяней, чем от крепких вин,
От крепкой тоски
Алкивиад.
«Прочь, помятые венки!
Слепые волны, вернитесь назад,
Время — назад!
Вся твоя мудрость, Сократ,
Забвение».
Бежит вдоль прибоя, пьяный и жалкий,
Разрывает плащ, упав на песок.
Волны разлетаются пылью у ног,
Лепечут, плещутся, шуршат,
Цикады верещат,
И — сладкое тление —
Смешали с йодом запах свой фиалки.
Тигель, реторты, маленький горн, пожелтелые свитки,
Фальшивого золота слитки.
Сицилийский граф,
Маг, музыкант, кондотьер,
Бредит музыкой сфер,
В кресло упав.
На огне сопит и лопается пузырями коричневый сплав,
Стекая в граненые флаконы.
Солнце малиновым диском,
Золотя спелые лимоны,
Прохладно в дымное золото село.
Огласила филомела
Рокотом, трелью, писком
Рощи блаженный приют.

Кто мы, скитальцы?
Сколько лет, часов, минут
Цепко частицы этого тела —
Горло, мускулы, пальцы —
Будут держаться, одна другую питая?
Что для мертвых музыка рая?

Словно тысячи тысяч стеклянных иголок
Ломались с шорохом и звоном,
И каждый радужный осколок
С живым сливался снова лоном,
Чтоб глухо зазвенеть опять,
Чуть всколыхнуться, засиять,

Уже утопая в взволнованном хоре,
В зеленой плесени отлива,
В пустыне зыбких плоскогорий,
Под легкий лепет, вздох счастливый,
Роняя волн косматых ткань
В эфирно радостную рань.

Шорох волн в нарастании длительном гула,
Песок с налетом влажной соли,
И море близко вдруг блеснуло
Сквозь листья лаковых магнолий.
Текуче — все. Покоя нет!
И, словно зарево побед,

Тысячи тысяч жемчужных скорлупок,
Упав на синь, зарозовели,
И ропот грозен, и шелест хрупок,
И сладострастно пухнут мели —
Чтоб в муке замереть на миг,
Из вод являя рдяный Лик.

Из пустыни, сожженной и знобимой
Бесовской, похотливой лихорадкой,
Бежал я ночью, тайно одержимый
Желанием коснуться жизни сладкой,
Как пояса или волос любимой.

Я поцеловал землю у городских ворот.
Свежий воздух прозрачной рани
Смешался с запахом гари, рыб и нечистот.
Изможденные женщины предместий
Выливали на улицу лохани
И развешивали на заборах белье.
Все было на прежнем месте,
Но все уже было не мое,
Десять лет
Искуса, молитв и бдений
Отделяли меня от конских побед,
Пирушек, стихов и праздничной лени,
Малиной пахнущих губ
И речи щебечущей, звонкой, картавой
Спутницы прелестной и лукавой.
Мой лик был темен, голос дик и груб,
И песни так пустынно величавы.
И только в сердце, радостном и кротком,
Иная с миром связь восстановлялась.
Была ли это нежность или жалость?
Из рдяных зорь ему покров был соткан,
И сладко, отрекаясь, сердце сжалось.

Я сбросил истлевшую милоть,
Сменив ее на простое платье.
Казалось, в одно объятье
Заключил я солнечную плоть
И дух, подобный восковой свече,
Благословив и святость и грех,
И лилий белизну и золото павлина.
Послышались шаги и легкий смех
Женщины в лиловом плаще:
«Если ты носильщик, снеси корзины».
Я сказал: госпожа, я готов.
Воздух был прозрачен и звонок,
Веял холодом мрамор домов.
В нише голубей стерег котенок.
Пройдя колонн воздушный строй,
Вступили мы в прозрачный садик,
Где поливали дорожки фиалковой водой
И розы жались к ограде…