Гамзат Цадаса - Мудрость

Иной на службе сделавший карьеру
Жену с детьми бросает в тот же год
И, одурев от важности не в меру,
Напудренную в дом к себе ведет.

Вы пишете в газетах о Гамзате, —
А вдруг ему хвала не по плечу?
Зазнается поэт, и в результате
Я, старая, отставку получу.

Его звезда находится в зените,
Гордится им не только вся родня.
Но как бы он прославился, скажите,
Когда бы рядом не было меня?

Когда б в Талгах тарелок я не била,
Не сочинил бы он стихов о том.
Киркой, лопатой, не жалея силы,
Я привела в порядок бедный дом;

Работать сядет – я подам бумагу;
Во всем – подмога мужу своему;
Он без меня не сделает и шагу.
За что ж такие почести ему?

Он – юбиляр. От телеграмм с утра
ведь
Покоя нет, – летят к нему, спеша.
Мне лет не меньше, но меня
поздравить
Не догадалась ни одна душа.

День знамен победоносных,
Собиратель силы нашей,
Зачинатель битвы нашей —
Светлый праздник всей страны.

В ночь, когда ты к нам приходишь,
Распускаются деревья, —
Их сиянием весенним
Улицы озарены.

И давно ль дожди шумели
На дорогах наших горных
И хлестали в берег волны,
Белой ярости полны?

Точно призраки былого,
Здесь развалины лишь были.
А теперь дворцы повсюду —
Ярче солнца и луны.

Для врагов ты – кубок яда,
Кровопийц могильщик грозный.
Здравствуй, день победы нашей,
День Свободы и Весны!

Как будто гром над нами прогремел
И у меня открылась в сердце рана, —
Нет, не Ашага-Сталь осиротел,
Осиротели все аулы Дагестана.

Когда падет боец, другой боец
Встает на место павшего героя, —
Но кто заменит нам тебя, певец?
Кто голосом твоим заговорит со мною?

Каким бы ясным ни был мысли ход,
Какие б ни возникли в сердце звуки,
Поэт берет перо, бумагу в руки,
И песнь из-под пера его течет.

А Сулейман к бумаге не привык,
В сердцах людей свою черпал он силу.
Ему пером был собственный язык,
И кровь ему чернилами служила.

Неграмотен он был, старик седой
(Что делать, бедняки учились мало!),
Неграмотность была его бедой,
Но и она его бессмертьем стала.

Хоть и познал он почести и славу,
До солнца нашей властью вознесен, —
Не изменил крестьянскому он нраву,
На туфли не сменил чарыков он.

Я размышлял о жизни вечно новой,
Текли, как волны, думы в тишине,
Когда от стихотворца молодого
Письмо со штемпелем вручили мне.

Я стал читать. Походный – не парадный
Передо мною строй стихов возник.
И запах одаренности отрадной
Мой старый нюх почуял в тот же миг.

И в сердце мне вошли без проволочки,
На доступ пропусков не предъявив,
Чеканные отточенные строчки,
В себе печать и радость воплотив.

О юноша, сумевший вызвать смело
К стихам своим живейший интерес,
Мое перо состарилось, как тело,
Его ты зря возносишь до небес.

Не воздавай почета мне, не надо,
Я о былом, о прошлом вел рассказ.
И нынче дар мой гаснет, как лампада,
В которой масла кончился запас.

Хозяин оскудевшего амбара,
Я на хромом уже плетусь коне,
А твой – горяч, он моему – не пара,
Скачи вперед и не завидуй мне.94

Дерзай, покуда над порогом сакли
Гнездиться голубь получил права,
Спеши, покуда силы не иссякли
И не сидит на темени сова.

Не относись ко времени беспечно
И не ленись работать до утра.
Знай, мыслей острота недолговечна,
Как острота и самого пера.

Я проложил в горах свою дорожку
И дорогую кладь по ней готов
Еще тянуть, хоть ставят мне подножку
Все шесть десятков прожитых годов.

Водой студеной горного колодца
Лечил свои недуги я досель.
Чем жизнь вперед стремительней несется,
Тем мне страшней становится постель.

Нам бесплатные путевки
Дали нынешней весною.
Я в Талги на отдых прибыл
С Хандулай – моей женою.

Принимаю ванны, грязи —
Нет свободной ни минутки.
И притом обильно кормят
Нас четыре раза в сутки.

Отдаленное имел я
Представление о спорте, —
А теперь волейболистом
Стал заядлым на курорте.

Москвичи сюда частенько
Приезжают на леченье,
Наш курорт Талги имеет
Всесоюзное значенье.

Привезет больных автобус,
И, поверь, свершится чудо —
Он увозит через месяц
Их здоровыми отсюда.

Вот возьми Али, к примеру:
Он приехал с костылями,
А теперь обгонит ветер,
Что проскачет над полями.

Привезли Бику, я помню,
В санмашине, дышит еле, —
Ревматизм водой талгинской
Смыли ей за три недели.

Здесь врачей немало; каждый
Ходит с трубочкою черной,
Вежлив, ласков он с больными,
Как с гостями житель горный.

Нас обслуживает стая
Медсестер простых и милых,
Что всегда напоминают
Мне голубок белокрылых.

А товарищей здесь сколько!
Юны те, другие – седы,
И пускай в Талгах на разных
Языках звучат беседы, —

Мы одной семьею дружной
Каждый день проводим вместе,
И поем одни и те же
О стране любимой песни.

Часы идут. Я жду рассвета молча.
Часы ползут, не сделав ночь короче.
Так приняло меня ущелье Волчье,
Такой служил я бесконечной ночи!..

Был чабаном при звездах, как при стаде,
Стерег миры, за ними в оба глядя.

Хоть я, как вы знаете, здесь не впервые, —
Такой изобильной не видел Москвы я:
Какие хлеба, сколько мяса и жира,
И рыбы, и масла, и меду, и сыра!

И красным товаром полны все прилавки, —
Смотри, выбирай – без толкучки, без
давки:
Хоть ситца, хоть шерсти, хоть шелка, хоть
плюша —
Отмерят, отрежут за милую душу.

Мужского и женского платья как много!
Сапог и ботинок на всякую ногу,
Калоши и валенки, бурки и кеньги…
Чего тут не купишь – лишь были бы
деньги!..

В роскошной гостинице номер мне дали, —
Картины, фигуры, ковры и так дале.
Не знаю порой – на земле я, на небе ль:
Какие удобства, какая тут мебель!

Есть письменный столик с чернильницей,
с ручкой,
И стопка бумаги, и разные штучки.
Кровать – вы поверите ль? – целая
площадь:
С трудом сам себя нахожу в ней на ощупь.

А рядом есть кнопка: нажми только
пальцем —
И чай подадут и обед постояльцам.
Холодной водой и горячей – не шутки! —
Могу я тут мыться хоть круглые сутки.

Из бронзы, на каменной плитке богатой, —
Олень на столе предо мною рогатый.
От нечего делать с большим оживленьем
Часами беседую с этим оленем…

Стихи мои очень тут ценятся. Кстати,
Выходит мой сборник на днях из печати,
А двадцать седьмого мой творческий вечер.
Как видите, быть недовольным мне нечем.

Но все же, мои дорогие, не скрою,
По вас я скучаю вечерней порою:
Все чаще мне снятся ручьи, перевалы,
Все чаще мне снятся цадинские скалы.

У той бы мне печки погреться немножко,
В духовке которой печется картошка!
Подняться б на крышу, любимые дети,
Родной наш аул наблюдать на рассвете!

Но что же влечет меня прочь из столицы,
В которую каждый сердечно стремится?
Мне ярче ль в Цаде, чем из окон
московских,
Сиять будут звезды на башнях
кремлевских?

О мать нашей родины! Ты дорога мне
От звезд на Кремле до последнего камня!
Словами любовь не измеришь такую, —
Влюбленный в Москву, о Цаде я тоскую.

Горную воду наука в аул привела!
Радуйтесь, женщины – жены, и сестры,
и дочки!
Прочь уберите веревки с кувшинов своих.
Можете выбросить даже запасные бочки!

Новый тебе открывается мир, Жавгарат!
Кран поверни – наливай себе сколько
потребно!
Шумный источник поет под окном из
трубы, —
Спишь – и во сне этот шум тебе снится
волшебный.

Видите, что может сделать простая кирка,
Если и воля и руки народа – едины.
Всем уж ясно теперь: перед силой такой
Скалы развалятся, горные рухнут вершины.

Вот: шесть десятков хозяйств – мы прорыли
канал,
И ведь на пять километров его протянули!
Дикий родник, растекавшийся зря по камням,
Взятый за шиворот, служит нам верно
в ауле.

Сколько невзгод приходилось терпеть без
воды:
Снег собирай да вытапливай воду в морозы;
Тучка надвинулась – бочку под желоб
скорей!
То вся надежда на снег, то на краткие грозы.

Девушек сколько калеками стало у нас:
Воду за два километра таскали в кувшинах.
Женщины наши, пожалуй, полжизни своей
Жили, согнувшись под грузом кувшинов на
спинах.

В старое время кто думал о нашей нужде?
Мало ль о чем там овечка худая заблеет!
Чести и долга начальство не знало тогда:
Волк – это волк и овец никогда не жалеет.

Но когда Ленина имя прошло по земле,
Новая жизнь распахнула ворота народу.
Много чудес мы творить научились – и вот:
В горы по трубам в аул притянули мы воду.