Гамзат Цадаса - Мудрость

Несчастье с песнею моей
Произошло нежданно.
Ее в газету я послал
На праздник Дагестана.

Гляжу – она, как толокно,
Размолота, измята
Так, словно встретилась в пути
С дубинкой суковатой.

Столкнулась, может быть, она
С оравой горьких пьяниц,
Чьи лапы на ее спине
Сплясали буйный танец?

А может, на кулачный бой
Попала к чондотлинцам
И еле ноги унесла,
Не рада их гостинцам?

Четверостишиям иным
Так по загривку дали,
Что их первоначальный смысл
Теперь поймешь едва ли.

А в довершение, видать,
Им плеткою досталось.
Агонизируют они,
В них жизни не осталось.

О, бедный череп! Ведь на нем
Не счесть рубцов и вмятин.
Мне этот случай роковой,
Признаться, непонятен.

У песни ребер целых нет,
Взирает мутным взглядом,
Как наш гуляка Мустафа,
Побитый камнепадом…

________

Коль в каждом номере у вас
Подобных «жертв» десяток,
То вы прославитесь, везде,
«Герои» опечаток.
Но самокритика всегда
Вину загладить может.
И эту песню, я прошу,
Опубликуйте тоже!

Отошли давно назад
В жизни нашей стороны
Многие, как говорят,
Пережитки старины.

В поле, убыстряя ход,
Строем тракторы идут.
С неба самолет – и тот
Облегчает людям труд.

От арбы народ отвык, —
В горы едет грузовик.
Молотилки на гумне.
А плуги!.. Куда уж мне!

Я могла пахать, пока
Было поле бедняка,
А в колхозе ширь полей
Не для силушки моей.

У дубовых старых сох
Дуб потрескался, засох,
Нам свой век докоротать
На задворках по углам.
Все забыли, как нас звать,
Называют просто: «хлам».

Пусть сдадут меня в музей,
Чтоб потом в музейный зал
Педагог привел детей
И меня б им показал.

О прошедших временах
Ваши дети знать должны.
Пусть останусь я как прах
Отошедшей старины.

Мое дыханье, песня моя,
Куда ты уходишь, едва рождена?
Ты, голос мой чистый, мой нежный напев,
Крадет вас, прислушиваясь, стена?

Такого капкана не видывал я:
Чуть вымолвишь слово – поймали его.
И вора такого не видывал я:
Чуть вымолвишь слово – угнали его.

Поставил бы стражу – не знаешь, куда:
Мой глаз провода оплетают кругом.
Замок бы повесил, да только – на что?
Язык мой украл ты, ворующий ртом!

Хитер, как лиса, ты: взобрался на столб —
И носишь мой голос над всею страной!
Зачем ты шпионишь за каждым
словцом —
Иль договор джинн заключил с тобой?

Два слова, Товарищ! (Прости, перебью!)
Но всю мою жизнь, до последнего дня,
Тебе рассказать я правдиво хочу,
Чтоб вором не называл ты меня.

Незримое на престоле моем,
В природе царило я тысячи лет.
Народ, не ведая обо мне,
Задумывался, увидев мой свет.

Мне скрыть от народа не удалось
Таинственный блеск моего огня,
Свое убежище он выдавал,
И стали преследовать люди меня,

И цепкой мыслью схватили меня,
И выволокли из мрака на свет.
Казалось, людям меня не найти,
Но верной дорогой привел их мой след.

Правительства были без языка,
Пока моего не присвоили рта.
Холодным ковали строптивый металл,
Пока не блеснула моя теплота.

И вот я двигаю грузный фургон,
Чтобы крестьянских сберечь лошадей.
На тракторе я вращаю мотор,
Освобождая силы людей.

Я улицы вам освещаю в ночи, —
Огнями ламп города расцвели.
Я на заводах плавлю металл,
И богатеют народы земли.

И слово твое, и песню твою
До всех доношу я в родном краю.
Я каждому твой задушевный напев
Невидимой силой передаю.

Ты слово сказал – уже с ним я в Москве,
Другое поешь – возвращаюсь за ним.
В мгновение ока я путь прохожу,
Что за год для поезда недостижим.

Дивится стремительный самолет:
Я пыль никогда не взмету из-под ног.
Пернатых царь, величавый орел,
Меня бы догнать и решиться не смог.

Соперник мой – только солнечный свет,
Он горы единым лучом обойдет.
Да зоркое око весь видимый мир
Обнять успевает в один поворот.

Меня, великое сердце страны,
Назвал ты коварной лисой на столбе,
И речь государства ворующим ртом
Назвал ты, – ну разве не стыдно тебе!

Так вот благодарность!
Для славы твоей
Ловлю я развеянный вихрями звук,
Храню твою песню и к людям несу —
А ты меня вором считаешь, мой друг!

Покрась лицо, потупь смиренно взгляд,
Стань коммунистом, помолясь аллаху,
Сядь на собранье в самый первый ряд
И красным бантом разукрась папаху.

Теперь ты ласков и хорош на вид,
И, правда, заподозрить невозможно,
Что твой кинжал остер и ядовит,
Хоть он и скрыт в посеребренных ножнах.

Не ты ль держал свечу в полночный час,
Имущим власть дорогу озаряя,
Ты к нам пришел, подкрасившись под нас,
Не к пахоте – ко сбору урожая.

Но волк не стал овцой, хоть к ним пролез,
И ты чужой, хоть ловко перекрашен.
Ты до сих пор украдкой смотришь в лес,
Прислушиваясь, не идут ли ваши.

Ты клялся белым, что пред ними чист,
Ты ел хинкалы, сидя с лжеимамом.
Теперь ты – самый первый активист,
Стал самым правильным и рьяным самым.

Но в чем бы ни клялись твои уста,
Мы знаем, что в душе твоей творится.
И о тебе с газетного листа
Нам правду говорит передовица.

Разве на свете нет верности, дружбы?
Кто их саманом зажженным зовет?
Разве зависит от чина и службы
Людям оказываемый почет?

Если посмотришь на друга иного —
Голос не тот, и окраска, и рост,
Сердце его распластаться готово
Перед занявшим ответственный пост.

Тот, кто знакомством со мною
гордился, —
Ныне ко мне обернулся хвостом;
Тот, с кем вчера я совместно
трудился, —
Ныне меня замечает с трудом;

Тот, кто папаху снимал предо мною,
Даже когда меня видел во сне, —
Тот наяву почему-то спиною
Вдруг поворачивается ко мне.
……………………………………………….

Нет для вас рассказов новых,
Ни стихов, ни новостей.
Расскажу, как в переделку
Я попал с женой моей.

Говорить не буду много,
Будет короток рассказ.
Все поведаю как было —
Не судите строго нас.

Нам сказали на курорте
Дружелюбные слова:
«Прежде чем располагаться,
Пообедайте сперва».

Тут жена моя сробела,
Тихо шепчет мне: «Беда!»
За столом не приходилось
Ей обедать никогда.

Все едят в столовой дружно,
Принесли котлеты нам,
Но жена сидит смущенно
И глядит по сторонам.

Вилку правой взяв рукою,
Ножик в левую взяла
И с котлетою возиться
Неумело начала.

Не по правилам, как видно,
Вилка встретилась с ножом,
И котлету эти штуки
Не разрежут нипочем.

Встали люди, пообедав,
Погулять пошли они.
Но с котлетами в столовой
Остаемся мы одни.

Стала тут жена смелее:
Не уйдешь теперь, – шалишь!
И котлету придавила,
Словно кошка давит мышь.

Беспощадной быть решила,
Сил откуда-то взяла,
Но злосчастная тарелка
Полетела со стола.

Тут жена, всплеснув руками,
Потрясенная бедой,
Неожиданно смахнула
Голубой графин с водой.

И горчичницы не стало —
Лишь осколки под столом,
Покатились с жалким звоном
Два стакана с молоком.

Блюдце с солью разлетелось
(Блюдце тоже из стекла) —
Все расколото, разбито,
Вот такие-то дела!

Подошла официантка,
Стало чисто все вокруг,
«Ничего», – жене сказала,
Увидав ее испуг.

Люди русские тактичны,
Не смеялись над женой.
Наш Расул, давясь от смеха,
Веселился б день-деньской.

Сколько дней с упрямой вилкой,
С неподатливым ножом
Мы согласия искали, —
Долго речь вести о том!

Не найдя здесь деревянной,
Длинной ложки суповой,
Хандулай моя в обиде
Собралась уже домой.

Тут дивчина с Украины
К нам на выручку пришла
И «орудия обеда»
Изучить ей помогла.

Сразу все переменилось,
И, уменьем дорожа,
Есть жена моя решила
Только с помощью ножа.

Городской франтихой стала,
С головы сняла чохто,
Гребешок воткнула в косы —
Не поверишь ни за что.

С горожанками сдружилась,
И они с женой моей
Перед ужином гуляют
В тишине густых аллей.

Мать родная не узнает!
Молодеет на глазах.
Жить по-новому решила,
Возвратясь в родной Хунзах.

И наглядно доказала
Всю бесхитростную ложь
Нашей старой поговорки:
«Кем родился, тем помрешь».