Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2
О Терапиано (и Мандельштаме) не могу писать. Не могу понять, в чем тут дело – хорошие стихи, есть даже очень хорошие, но общее впечатление какой-то ненужности. Ни к чему книжки[313].
Книжку Г<оловиной> можно предложить варшавским магазинам – Россике, Добру, Страхуну. Они берут на комиссию безо всяких гарантий, предупреждая, что покупателя вообще нет. Хотят 40-45%. Соколову о деньгах напомнил. Купон заменяю. Книгу, Вами присланную, В.В.[314] передал Е.С.[315] – она сейчас хворает и не была даже на докладе Д.В. в Домике[316]. Просила передать Вам поклон. (По просьбе Сергиевской[317] посылаю Вам для Морковина[318] ее письмо, а несколько недель тому назад послал номера «Журнала Содружества». Там же для Вас был номер брюссельского Вестника – как Вам понравились выпады против Меча Терапиано и других?[319] «Журнал Содружества», выходящий в Выборге, просит меня указать, с кем они могли бы списаться, наладить связь в Праге – я дал им адрес Ваш – Скита. Посылаю также бумажку от Союза Писателей – Скиту.)
Вы так и не ответили, Альфред Людвигович, какой доклад хотели бы и когда могли бы прислать в Домик в Коломне.
Жена просит передать Вам благодарность за доброе отношение и память о ней.
Сердечно Вам преданный
Л. Гомолицкий.
Расчет по книжке гонораров:
в № 21-44 было Вами напечатано всего 1988 строк.
Вами получено наличными и подпиской (50 кр.ч.)
с 6/VI-34 г. – 114.48 зл., что составит
по 8 гр. за строку 1431 строк
––––––––
остается 557 стр.
и новых (№ 45) 260 (считаю по набору, газеты еще нет)
––
817
1851 по 5. – 105 зл. 55 гр.
817 стр. по 5 гр. – 40.05 зл.
–––––––––
–––––––––
это наш долг.
На бланке Меча.
53. Гомолицкий – Бему
22.III.35.
Альфред Людвигович, простите – я ошибся: Вам следует не 40, а 105 зл. 55 гр. Я посчитал гонорары, полученные Вами за прежнее время. Расчет же таков: получено Вами только подпиской 50 крон = 11 зл., что составит, если считать по 8 гр. 137 стр. 1988 строк (№№ 21-44) – 137 = 1851 стр. по 5 гр. даст 92 зл. 55 и новые (№45) за 260 стр. – 13 зл, всего 105 зл. 55 гр.
Следуемый с меня международный почтовый купон я дошлю, когда в редакции будут получены такие купоны от представителей, п<отому> ч<то> так купить его на почте стоит дороже.
Ваш Л. Гомолицкий.
Открытка.
54. Гомолицкий – Бему
20.IV.35
Дорогой Альфред Людвигович,
Я проболел всю последнюю неделю. И вот, благодаря этому в прошлом номере «Меча» была напечатана рецензия Барта о Т<ерапиано>, по-моему, сделана по отношению к вам большая бестактность. Обычно все-таки весь литературный материал идет через меня – во всяком случае, я о нем знаю; тут же меня не предупредили потому, что Барт на меня дуется (по своей же вине) и боится (совсем неосновательно), что я буду против его материала – ищет обычно обходных путей. Приблизил к себе Соколова и действует через него. Барту же Т<ерапиано> нужен, п<отому> ч<то> он просил его сделать услугу за услугу – рецензию за рецензию. Видите, какая здесь тонкая сеть «интриг». Ну, да в конце концов это не важно. Считаться-то в конце концов будут с Вашей статьей[320]. Очень верно (вернее того, что писал Ходасевич)[321] и впервые точно определили Вы здесь самое главное. Сказали слово, которое принесет плод. Ах, к<а>к я жалею, что нет такого журнала, где можно было бы подобрать сотрудников – сделать всё это ударным. А так всё разрозненно, голоса разбиты. И потому вам надо бы свои статьи о лит<ературе> издать отдельным сборником. Неужели нельзя это никак сделать!
О журнале я мечтал всё время. Если ничего не вышло до сих пор, то отчасти и Вы в этом виноваты, Альфред Людвигович. Ведь я совсем один и чтó могу сделать! Все-таки если б у меня в руках был уже материал, я как-нибудь да сумел найти способ журнал выпустить (номер один хотя бы – а все-таки действие свое бы сделал). В «Новь» (не знаю, списались ли они со Скитом) я послал нечто, назвав это, как тогда мы решили, «Священною Лирой» – вроде манифеста. Не знаю – напечатают ли: они очень боятся Адамовича[322].
Иваск писал мне, что написал статью о Гронском[323] и что в Юрьеве отец П.П. Гронский печатает сборник памяти Г<ронского>. Меня смущает только одно – Г<ронского> хвалил Адамович. Все-таки это что-то должно значить.
В заключении еще раз не могу не сознаться Вам, что уже несколько раз перечитываю статью Вашу и завидую Т<ерапиано>. Если бы иметь Вас своим критиком (будучи Вам лично незнакомым и таким, чтобы Вы обратили внимание и избрали своею темой)!
Всегда искренно Ваш
Л. Гомолицкий.
Жена просит обязательно передать Вам привет. Я непростительно забыл и спешу свою ошибку исправить.
Л.Г.
Перевод Кнута в одном польском журнале напечатали. Первый из эмигрантской поэзии! Для меня как праздник (хотя и неважный перевод – Слободника)[324].
В мае появится, наконец, моя статья о эмигр<антской> лит<ературе>, но не в самих Wiad. Lit., а в Скамандре[325], который теперь подновлен (ведь W.L. и родились из Скамандра. Группа скамандритов – это Тувим, Вежинский, Слонимский и др., уже ныне «старички» в литературе, и Скамандр выглядит мумией раскрашенной).
Глубокоуважаемый Альфред Людвигович!
Очень хочется Вас поблагодарить за внимание ко мне (ничем не заслуженное) и память, а главное за Ваше доброе отношение к Льву Ник<олаевичу>. Каждое Ваше письмо для него – неоценимо. У него очень много энергии и желания работать, но он здесь одинок (в самом буквальном смысле: редакция – тесный кружок, связанный каким-то общим интересом – может быть, политикой – а Лев Ник<олаевич> в стороне, потому что весь ушел только в литературу), печататься ему тоже негде – в «Мече» теперь минимальное место отводят литературе, – а последствием всего этого является вредное сознание, что никому не нужен. Ваши статьи и письма всегда в нем поддерживают то, чем он внутренне горит, возбуждают желание продолжать работу, именно сейчас очень нужную.
От всего сердца Вас благодарю за него и за себя и поздравляю с Светлым Праздником.
Ева Г.
Поздравляю Вас с праздниками. При случае передайте мой привет «Скиту». Л.Г.
55. Гомолицкий – Ремизову
Варшава 12 мая 1935
Глубокоуважаемый Алексей Михайлович,
благодарю Вас за память и радость, которую мне всегда приносят ваши письма. Я уже думал, что так надоел своим Союзом, что Вы и отвечать боитесь. Нет, «Оли» у нас нет – буду очень благодарен за нее, особенно – за приписки[326]. То, что говорите («похвастаться нечем»), к печали нашей – верно. Всё – объяснимо, но от этого не легче. Всё же, из всех молодых – нельзя не признать несколько имен. Отрадно, что и в таких условиях есть у нас Ладинский, Кнут, Фельзен, Газданов. Новь, действительно, больна страхом перед сильными. Даже упоминание имени Адамовича (и в соглашательном тоне) там отвергается. Но опять-таки, хорошо, что и такая Новь есть[327]. Там, впрочем, люди сидят благожелательные и милые. О лотерее я здесь кое-кого расспрашивал. В общем, это возможно. Не знаю, 20 ли, но около этого продать билетов можно. Только в варшавской практике обычно цена билетов назначается по 1 злотому, а 5 франков это получается почти 1 зл. 60 грошей? Но пришлите и напишите, на каких условиях Вы устраиваете лотерею (беспроигрышная? а если нет, то где происходит жеребьевка?).
Хотел предложить Вам: здесь, кажется, недороги были бы фототипич<еские> издания (я теперь хочу попробовать): страница – 2 злотых (6 фр.) и печать от 5 до 15 зл. (в зависимости от размера издания) (от 15 до 45 фр.). Вот бы воспроизвести какие-ниб<удь> Ваши рукописные издания! (Моя заветная мечта – учиться грав<ировать> на меди или по дереву – и так догутенберговски издаваться.)
Искренно Ваш
Л. Гомолицкий.
На бланке Меча.
56. Гомолицкий – Бему
19 мая 35 г.
Дорогой Альфред Людвигович,
я все-таки думаю, что письма Ваши издать надо[328]. Может быть, не все, а избранное. Не помню всех, хочу на будущей неделе перечесть и подобрать их комплект. Кажется мне, что последнее, особенно то, что было уже в Мече – «современнее». Что Вы скажете о новой статье Адамовича о Кирсанове? Он иногда (Адамович) совсем безответствен; правда, иногда ему удается сказать и умное, но оно совсем отдельно у него выходит[329]. Видели ли Вы Полярную Звезду? Право, это еще хуже Чисел, хотя, казалось бы, ведь идейно вернее и ближе. Один там порок, какая-то искусственно культивируемая бездарность. Искусственно, п<отому> ч<то> Смоленский все-таки талантливый человек, а какая пропасть между его Закатом[330] и «проклинаю» из этой Звезды[331]. Не принимаю чем-то Парижа. Чем – не знаю еще до конца, но не принимаю. В Нови они тоже очень на Адамовича оглядываются, а уж новый Смоленский им совсем должен быть по вкусу. Посмотрим, что принесет новая Новь. Впрочем, я всё становлюсь равнодушнее и равнодушнее. Бороться мне совсем не хочется. Проповедывать – тоже. Чувствую, что должен отдохнуть. Устал, как следует даже не потрудившись. Посылаю Вам отрывки из поэмы (новой, своей)[332]. То, что было напечатано[333], должно войти во вступление. Как еще кончу, не знаю. Я никогда не делаю заранее законченных планов, оставляя за собою полную свободу. Идея – эмиграция для нас стала призванием. Сказать это можно в любой форме. Я пробовал уже разные. Меньше всего удается мне – рассказ, повествование в духе Казначейши[334], Цыганки (Баратынского). Кажется, род этот уже окончательно завоеван прозой; стихи, посягающие на него, неизбежно прозу и напоминают. Возможны тут какие-то соседние формы – описательная, всякие лирики, скорее лирика гражданская, что уже блестяще доказал Блок в Возмездии. Воскрешение эпической поэзии, однако, всё же сейчас стоит на очереди, и неужели утерян секрет свободного поэтического повествования в стихах и, напр<имер>, Граф Нулин уже невозможен? Напишите, Альфред Людвигович, что вы об этом думаете и как представляете дальнейшее развитие моей поэмы. Возможно ли тут действие, прямой рассказ, или лучше, не напрягая себя, смиренно остаться только лириком. – Сейчас достал Молодец Цветаевой и нынче запоем прочел. Хочется мне, оставив Тредьяковского, отдаться русским народным размерам. Ближе мне только не «песни западных славян»[335], не хоровые и плясовые Цветаевой, а сектантская поэзия, духовные стихи. (Четырехстопный ямб мне надоел![336]) Увлекаюсь сейчас Баратынским. Как-то только сейчас его понял. Так бывает с поэтами. Долго читаешь ничего не понимая, а потом вдруг откроешь. Так у меня было с Пушкиным и Блоком. А вот те, что нравились в юности и сразу, те теперь совсем отошли – Гумилев, Есенин, Лермонтов.
