Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2
Искренне Ваш
Л. Гомолицкий.
На бланке Меча.
47. Гомолицкий – Бему
Варшава, 10 декабря 1934
Дорогой Альфред Людвигович,
очень благодарю Вас за книжки Головиной. Сейчас пишу о ней статью[298]. Одну книжку я уже продал большому любителю русской поэзии – Слободнику (он нынче утром в своей библиотеке – у него библиотека – декламировал мне на память гумилевских «Капитанов» и отбивал такт кулаком по столу). Продадутся ли две другие книжечки, я не знаю. Жена просит передать Вам поклон.
Пользуюсь случаем, чтобы послать Вам марки – не знаю, нужны ли Вам?
Искренне Ваш Л. Гомолицкий.
На бланке Меча.
48. Гомолицкий – Бему
Варшава, 31/XII 1934
Многоуважаемый
Альфред Людвигович,
эти праздничные, а для нас предпраздничные, недели было столько работы, что некогда было ни на чем сосредоточиться как следует. Нынче, в первый выдавшийся тихий день сел писать письма и пишу Вам прежде всего, т<а>к к<а>к давно уже меня мучила совесть: книжки А. Головиной продались и надо послать деньги. 2 книжки продал я и решил послать деньги международными купонами, так как купоны эти я имею возможность купить в Редакции, а не на почте, т.е. по себестоимости. 4 купона приблизительно так и будет – цена двух книжек, как Вы назначили, по 1 зл. 20 гр. 3-ю книжку взял Г.Г. Соколов, и расплотится за нее уже он через «Меч».
Очень хорошее издание. Жаль, что только много опечаток и что поправки на таком уродливом листке.
Не знаю, как Вы, Альфред Людвигович, праздники празднуете – если по старому стилю, то я еще успел поздравить Вас. Жена просит передать Вам поклон. Мы часто с ней вспоминаем Ваш приезд в Варшаву.
Почти ничего не пишу сейчас, но много рисую.
Хочу спросить у Вас, если Вы прочли тот мой сборничек, что я передал Вам в Варшаве («Цветник»), мнение Ваше о нем – по существу и стоит ли его пускать в свет.
Жду вестей из Праги в связи с нашим замыслом (журнал). Кнут ответил (сейчас писать ему буду). Он советует лучше издать сборник статей или вроде альманаха.
Искренне Ваш
Л. Гомолицкий.
Как Вы сами судите о сборнике Головиной?[299] В печати, да еще в сборнике стихи всегда меняются – иногда к худшему, иногда к лучшему...
На бланке Меча.
49. Гомолицкий – Бему
Варшава, 11 янв<аря> 1935
Я боялся за свою рецензию о Головиной, Альфред Людвигович! Взял на себя очень много. Иваск из Ревеля к тому же обрушился на меня, как смел я сокращать стихотворение «всё же поэта». Неужели это преступление...[300] Но Вы ободряете меня и мне уже легче. Головина не очаровала меня. У нее нет легкости, свободы. Но писал я о ней совсем искренне и там, где хвалил. Неужели она огорчилась моей рецензией? Я не думал об этом и мне неприятно.
«Новь» седьмую Вы, верно, уже получили. Мне Иваск развивал целую теорию о необходимости беспредметности в поэзии. Освоить нового мира мы не в силах (он это как-то связывает с нашим отрывом от живого языка в России), значит, остается культивировать архаизмы прелестного прошлого русской поэзии и совершенно освободить стихи (свой словарь) от названий вещей, среди которых мы живем в зарубежьи. Выходит какой-то мир абстракций. Опыт «Скита» опредметнить поэзию он считает «героической неудачей». Но и опыт «Нови» мне кажется неудачей и даже не героической. Новосадов и Нарциссов там всё же недурны.
О Ските я недавно писал для польской печати. М<ожет> б<ыть>, вскоре напечатают[301].
(Я, между прочим, Иртелю предлагал отказаться от системы замыкания в своем тесном кружке. Советовал соединиться с Прагой и Варшавой. М<ожет> б<ыть>, и на той почве что-нибудь еще удастся сделать.)[302]
Запоздало отвечаю на Вашу открытку, что новогодний Меч запоздал к Вам, так как вышел на день позже, а потом были праздники (во вторник – Новый Год). О подписке новой я сообщил тотчас же конторе.
Спасибо большое за привет мне и жене моей. А я такой невежа – Вас с Новым Годом вовремя не поздравил. Как раз составляли Рождественский Номер – было много работы, хлопот, беготни.
Я написал новую поэму – на этот раз пытался освоить Пушкинскую октаву, а с формой и идею пушкинских октав[303]. Мне крайне мило погружаться в мир Пушкина и сквозь влагу его поэзии из этой прозрачной глубины смотреть на наше сегодня. Именно наше – во времени и на своем месте. Когда окончу совсем – пришлю Вам в рукописи (м<ожет> б<ыть>, рукописно издам, а м<ожет> б<ыть>, удастся и в Мече напечатать).
Искренне Ваш
Л. Гомолицкий.
На бланке Меча.
50. Гомолицкий – Бему
Варшава, 19 января 1935
Многоуважаемый Альфред Людвигович,
узнал нынче от Г.Г. Соколова, что Барт забраковал рецензию Мансветова[304]. В редакции никто ее и не видел. Стихи же Т.В. Голубь напечатаны будут[305].
Гонорар: за время Меча-газеты Вами напечатана в нем 1641 строка. Принятая Вами подписка (30 крон = 6 зл. 50 гр.) засчитана как гонорар по 8 гр. строка, т.е. за 81 строку. Оставшиеся 1560 строк ввиду трудного положения В.В.Бранд считает по 5 гр., что составляет 78 зл. Подсчет – включая № 2 – 1935.
От Домика в Коломне: помните, Альфред Людвигович, Вы обещали прислать (хотели, предлагали прислать) доклад. Сейчас мы составляем программу дальнейших собраний. Если не трудно Вам, сообщите тему и срок, когда могли бы доклад прислать[306].
27 января.
Письма отложил по просьбе Бранда – ради экономии он хотел заодно и свое послать. Нынче, не дождавшись его, посылаю сам, один. Пользуюсь случаем, чтобы дописать еще несколько строк.
Вчера в субботу я читал доклад в Домике о эмигрантской молодой литературе. Доклад вызвал очень оживленную и долгую беседу, хотя были почти одни поляки, эмигрантскую литературу знающие больше чем плохо. Доклад свой я либо напечатаю в Мече, либо разошлю по молодым объединениям (и в Скит тоже), ибо читал ведь больше для эмиграции, чем для иностранцев[307]. Это начало выполнения того плана, который мы с Вами обсуждали в Варшаве. Адамовичу тоже попало. Слышали ли Вы, какое несчастье у Кнута?[308] Терапиано написал мне, что синяк был в два пальца шириной на лбу, кроме того, была рвота кровью и желчью. Боюсь очень, как бы не имело это последствий. Я как раз очень тревожился (к<а>к-то бессознательно) за Кнута. А за несколько дней до того, как получили первое известие о несчастном случае, жена ночью разбудила меня – : «узнай, что с Кнутом, я видела дурной сон». Я тогда же написал ему, прося убедить меня ответить, что всё у него благополучно – и письмо это пришло уже после и, когда он был в госпитале, лежало на квартире у консьержки. И вышло так, что, прочтя о несчастьи, я не удивился, точно знал заранее. Я верю только в совпадения, а жена моя человек на редкость трезвый – но: тем это всё было неприятней... Жена просила передать Вам поклон – она очень тронута, что Вы ее помните и так хорошо. Очень, очень благодарен Вам за всё, Альфред Людвигович.
Ваш Л. Гомолицкий.
На бланке Меча.
51. Гомолицкий – Бему
22.II.35
Многоуважаемый
Альфред Людвигович,
расчет для Русского Очага[309] следующий: три месяца с № 31 это до 1 марта и три месяца вперед до 1 июня – 10 крон, да пересылка комплекта №№ 31-7 и дополнительных (22, 28 и 29) еще 5 крон, всего 15 крон.
Доклад (как только перепишу) и письмо пошлю на будущей неделе. Жена благодарит Вас за привет и просит передать поклон. Поклон передает и Евгения Семеновна[310], приветы до нее, наверно, не доходили. Мы часто вспоминаем Вас. Большое спасибо Вам за статью о Гронском[311]. Весь Ваш Л. Гомолицкий.
Открытка.
1. Русская читальня в Праге, выписывавшая газету Меч.
2. Вебер-Хирьякова.
3. А.Л. Бем, «О Н.П. Гронском и его поэме “Белладонна”», Меч, 1935, № 6, 10 февраля; Альфред Людвигович Бем. Письма о литературе (Praha: Euroslavica, 1996), стр. 201-205.
52. Гомолицкий – Бему
Варшава, 18 марта 1935
Многоуважаемый Альфред Людвигович,
с Мечом едва ли что-нибудь выйдет: поэма Гронского велика[312], а газетный набор для отдельного издания не подойдет – столбцы в газете слишком узки (это я о прозе – статьях). Лучше бы прямо издать, тем более что это не так дорого. Страниц 30 (думаю, поместится) в 500 экз. размером сборника Головиной – обойдется 150 злотых (на кроны это, кажется, около 700). Я с большим удовольствием возьму на себя все труды по этому изданию. Искренне хотел бы, чтобы оно осуществилось. Считаю это очень важным и нужным.
