Уильям Блейк - Поэзия английского романтизма XIX века

Канун Святой Агнессы. Холода.
Сове — и то в лесу не сладко было.
Траву в полях одела корка льда.
В овчарне стадо смолкшее застыло.
Монах поклоны отбивал уныло,
Он мерз. И словно хладный фимиам,
Всплывающий от ветхого кадила,
Неслось его дыханье к небесам,
И достигало их, и оставалось там.

Он дочитал молитву терпеливо.
И, босоног, и немощен, и свят, —
Берет светильник и неторопливо
Вдоль нефа темного[456] бредет назад,
Минуя изваяний длинный ряд,
Которые, во мраке замерзая,
Коленопреклоненные, стоят, —
И думает старик, изнемогая,
О том, как их томит одежда ледяная.

Свернул на север, в боковую дверь.
Шагни вперед — и лаской музыкальной
Он был бы сладко опьянен теперь.
Но колокол зовет его прощальный,
Над ним обряд свершая погребальный.
Бредет монах, соблазны гонит прочь,
Он выбрал путь недальний и печальный:
Лег наземь, чтобы слабость превозмочь.
За грешников молясь, монах не спал всю ночь,

Он все же слышал нежный звон прелюдий
Сквозь множество распахнутых дверей, —
Там, в переходах, суетились люди.
Вот музыка становится слышней,
И зала, принимавшая гостей,
Могла б явить монаху блеск соблазна.
Лепные ангелы висят над ней,
Держа карниз; глаза таращат праздно,
На животе крыла сложив крестообразно.

Смех серебром звенит, и счету нет
Цветам, нарядам, перьям и алмазам.
Здесь рыцарских романов сладкий бред,
Который в юности дурманит разум.
Но отойдем, и обратимся разом
К мечтательнице-деве у окна,
Поверившей доподлинным рассказам,
Что слышала от старых дам она, —
И нынче ждет весь день, надеждой пленена.

В канун Святой Агнессы дева может
Во сне вкусить пленительных услад
С любимым, — сна ничто не потревожит —
Так опытные дамы говорят;
Лишь соверши магический обряд:
Не прикасайся к лакомствам и хлебу,
Ложись в постель, не оглянись назад,
Не шевелись, глаза подьемли к небу —
И у небес всего, чего ты ждешь, потребуй.

И Маделина юная сейчас,
Погружена в мечты, в тени стояла, —
Потуплен взор ее девичьих глаз,
Наскучил блеск торжественного бала,
И музыка ее не волновала —
Вот кавалер влюбленный подойдет,
За ним другой, — не внемля им нимало,
Она сладчайших сновидений ждет, —
Святой Агнессы ночь — одна за целый год.

Священный час так близок. Каждый танец
Томителен был деве, полной грез:
Глаза в тумане, на щеках румянец.
Средь разговоров в шутку и всерьез,
Любовных объяснений и угроз —
Одну мечту скрывала дева свято,
Ждала, чтоб сон блаженство ей принес,
Заранее восторгами объята:
Святой Агнессы ночь и белые ягнята.

Но медлила она, полна мечтой…
Меж тем через холодную равнину
Сюда пришел Порфиро молодой,
Тая в душе любовную кручину, —
И у портала стал, наполовину
Укрывшись от луны в прозрачный мрак.
Он молится: увидеть Маделину
Хотя б на миг, приблизиться на шаг
И на колени пасть. Да, это было так.

Но если здесь, при всей его отваге,
Он будет узнан — то тогда беда,
Порфиро знает: засверкают шпаги.
Два благородных дома навсегда
Разъединяет кровная вражда.
Кругом готова к драке и разбою
Холопов кровожадная орда:
Он будет оскорблен любым слугою.
Одна старушка здесь к нему добра порою.

Счастливый случай! Вот она с клюкой
Приковыляла темным коридором
Туда, где он стоял, окутан мглой,
Не обольщен ни музыкой, ни хором.
Ее объял испуг, но тусклым взором
Она его окинула тотчас
И прошептала юноше с укором:
«Спеши домой, Порфиро, скройся с глаз —
Весь кровожадный род пирует здесь как раз!

Здесь карлик Гильдебранд, — в припадках бреда
Он часто проклинает в эти дни
Тебя, и твоего отца, и деда,
И даже землю всей твоей родни;
Лорд Морис тут, старик, — и все они
Тебе враги! Беги, мой мальчик милый!»
«Нет, тетушка, присядь и объясни
Сначала все». — «О пресвятые силы!
Коль не пойдешь за мной — ты на краю могилы».

Он двинулся за нею, низкий свод
Плюмажем задевая то и дело.
Старушка молвила: «Пришли, ну, вот», —
И в комнатку войти ему велела
Под лестницей. В окно луна смотрела.
«Где Маделина? — сдерживая страсть,
Спросил Порфиро. — О, скажи, Анджела,
Во имя дев, которым Божья власть
Дозволила кудель Святой Агнессы прясть?»

«Святая ночь! Невинная Агнесса!
Но эта ночь опасностей полна.
Нет, не иначе, молодой повеса,
Ты носишь воду в сите колдуна
И с феями знаком. Изумлена
Твоей отваге я. Помилуй, Боже!
Где Маделина? Тешится она
Игрою в заклинательницу. Что же,
Ей весело — позволь и мне смеяться тоже».

Искрится смех в чертах ее лица.
Растет вниманье в юном господине —
Так завлекает бабка сорванца,
Мешая угли в гаснущем камине
И сказку оборвав на середине.
В глазах Порфиро светится вопрос:
Что хочется увидеть Маделине —
И, расспросив, сдержать не в силах слез:
Как сладко спит она в плену бесплотных грез.

Вдруг, сердце озарив желанным светом,
На ум уловка дерзкая пришла, —
Но, услыхав от юноши об этом,
Старушка в изумленье обмерла:
«Мне предлагать подобные дела
Как ты посмел, исчадье преисподней?
Я госпожу оберегу от зла —
Прочь, нечестивец, я не стану сводней;
Я думала, что ты гораздо благородней».

«О нет, — воскликнул юноша, — О нет!
Клянусь душой — греха не приумножу;
Пусть больше не взгляну на Божий свет,
Коль дивный сон на миг один встревожу
И хоть на шаг к ее приближусь ложу.
Анджела, сжалься, или я теперь
Последний путь к спасенью уничтожу
И криком разбужу весь дом, поверь —
Пусть каждый из врагов страшней, чем дикий зверь».

«О, горе мне, несчастной! Неужели
Приблизить хочешь ты последний час
Старухи немощной? Не о тебе ли
Я истово молилась каждый раз —
Чтобы тебя Господь хранил и спас?»
Но в голосе Порфиро зазвучала
Такая страсть, что выполнить наказ
Старушка наконец пообещала:
Все сделает она во что бы то ни стало.

В опочивальню к девушке тайком
Он проскользнет, не проронив ни слова;
Там спрячется за полог и потом
Красавицу увидит без покрова;
И, может быть, блаженства неземного
В ночь волшебства добьется господин.
Подобного свидания ночного
Влюбленный не изведал ни один
С тех пор, как заплатил свой страшный долг Мерлин.[457]

«Ну, будь что будет! Ночь Святой Агнессы! —
Старушка молвила. — На пир ночной
Все лакомства и все деликатесы
Я принесу. За створкою дверной
Увидишь лютню ты. Господь с тобой!
Я так слаба и для устройства пира
Не больно-то гожусь. Обет святой
Ты дашь, что женишься на ней, Порфиро, —
Иль нет покоя мне до преставленья мира!»

Она ушла. Взволнованный юнец
Прождал минут неизмеримо много,
Пока она вернулась наконец
И позвала. Вдоль галерей дорога
Во тьме вилась. Кругом жила тревога.
Но вот они ступили на порог
Одетого шпалерами чертога,
Где молодой Порфиро скрыться мог,
Старушку отпустив, не чуявшую ног.

Анджела шла по лестнице старинной,
Держась рукой дрожащею своей,
Когда из тьмы кромешной Маделина,
Как ангелок, предстала перед ней
С узорною свечой. Вдоль галерей
Старушку тихо отвела девица
В ее покой. Теперь держись смелей,
Порфиро, — дева скоро возвратится:
Она уже идет, она летит, как птица!

Свеча клонила пламень голубой.
В лучах луны скользил дымок лениво.
Девица дверь закрыла за собой,
Молчанье соблюдая терпеливо;
Но сердце… сердце стало говорливо,
Стучит в груди лилейной все сильней, —
Так бьется, умирая от надрыва,
В орешнике зеленом соловей,
Внезапно онемев пред гибелью своей.

В алькове девичьем высокой аркой
Венчалось многоцветное окно,
Диковинной, необычайно яркой,
Тончайшею резьбой обрамлено:
В ней прихотливо было сплетено
Бесчисленное множество прекрасных
Цветов — а в центре, алый, как вино,
Был щит с эмблемой королей всевластных
Средь тысячи гербов и надписей неясных.

В окне сияла полная луна, —
И сверху падал отблеск багрянистый, —
Когда молиться начала она.
Он длани превращал в рубин лучистый,
Вправлял в нагрудный крестик аметисты,
И вкруг чела, как некоей святой,
Соткал ей нимб. Казалось, ангел чистый
Стоит — бескрыл, но окрылен мечтой.
Порфиро обомлел пред этой красотой.

Но вскоре ожил. Дева молодая
Прочла молитву до конца — и вот,
Шелка и драгоценности бросая,
Она почти нагою предстает,
Как нереида, вставшая из вод.
Воображенье деве рисовало
Агнессу — и теперь пришел черед
По ритуалу лечь под покрывало.
Но коль скосишь глаза — все волшебство пропало.

Она, дрожа, на ложе возлегла —
И тело девичье тотчас сомлело
От нежного, снотворного тепла;
И, словно мысль, ее душа от тела
До утренней денницы отлетела, —
Так девушку сковал блаженный сон,
Так древний свиток спит осиротело,
Песком и солнцем надписей лишен,
Так роза под дождем спит, превратясь в бутон.

Порфиро, в этот рай проникший тайно,
В мечтах смотрел на брошенный наряд
И слушал каждый вздох, когда случайно
Вздыхала девушка, — и был он рад
В молитвах возводить влюбленный взгляд
При каждом вздохе. Но, страшась открыться,
Ступил вперед, волнением объят, —
Взглянул — и сердце стало чаще биться:
Как безмятежно спит прекрасная девица.

И расстелил Порфиро в полумгле,
У края ложа, скрытого от света,
Парчовый плат на маленьком столе —
Сей плат, имевший свойства амулета
Был ярко-красного, как пламя, цвета.
Издалека донесся звук рожка,
Литавры, приглушенный тон кларнета
Коснулись слуха юноши слегка, —
Но миг прошел, и вновь тревога далека.

А дева все спокойнее, все тише,
Спала в сорочке, тонкой, как туман, —
Пока Порфиро доставал из ниши
Пунцовые, как солнечный шафран,
Сладчайшие плоды из дальних стран;
Душистый мед, искрящийся и жидкий.
И Самарканд, и Смирна, и Ливан
Благоухали здесь, прислав в избытке
Дары своих садов и пряные напитки.

Из темной ниши на парчовый плат
Явилась драгоценная посуда.
И разливался пряный аромат
В ночной, прохладной тишине, покуда
Порфиро яства разложил на блюда.
«Теперь проснись, мой чистый серафим,
Открой глаза, пускай свершится чудо, —
О, пробудись! Твой друг тоской томим —
Иль он заснет сейчас последним сном своим».

Так прошептав, рукою осторожной
Коснулся он ее закрытых век, —
Но нет — разрушить чары невозможно,
Их растопить трудней, чем горный снег,
Чем лед, сковавший гладь широких рек;
А лунный свет бледнел. Сказать короче,
Казалось, не откроются вовек
Девичьи зачарованные очи —
Во власти колдовства необычайной ночи.

Порфиро лютню в руки взял тогда,
Коснулся струн. Аккорд раздался длинный,
Молчанье разрушая без следа:
La belle dame sans merci[458] — напев старинный
Встревожил слух прекрасной Маделины.
Она во сне вздохнула — и напев
Умолкнул. Оборвался сон невинный, —
Сверкнули очи, в миг один прозрев, —
А юноша застыл, как мрамор, побледнев.

Того, кто ей приснился, несомненно,
Перед собой увидела она:
Мучительно свершалась перемена,
Почти прогнав очарованья сна —
Красавица была изумлена
И поскорей заснуть желала снова,
Но медлила, волнения полна,
Столь робким видя юношу младого,
Что перед ней стоял, не говоря ни слова.

Она сказала: «Милый, что с тобой?
В моих ушах еще не отзвучали
Те клятвы, что шептал мне голос твой.
И не было в твоих глазах печали —
Они огонь прекрасный излучали…
О, возврати, верни свой голос мне,
Таким же стань, каким ты был вначале —
Еще побудь со мной, в прекрасном сне,
Не покидай меня в холодной тишине».

Такою речью сладостной Порфиро
Был зачарован и воспламенен.
Как яркая звезда среди эфира
Сверкнет, спеша взойти на небосклон,
Как в аромат, что розой порожден,
Вплетет фиалку нежную природа, —
Так он вошел в ее прекрасный сон.
А за окном — бушует непогода,
И медленно луна спустилась с небосвода.

Темно. Зернистый снег стучит в стекло.
«Нет, я не сон, мой ангел светлоокий!»
Темно. Метелью все заволокло.
«Да, ты не сон! Зачем же в путь далекий
Пустился ты? Кто так погряз в пороке,
Что нас оставил в комнате вдвоем?
Но знай, что покидаешь ты, жестокий,
Лишь горлинку с надломленным крылом, —
Тебя не прокляну… Но ты оставь мой дом!»

«О Маделина! Милая невеста!
Моих очей светлейшая звезда!
Я лишь затем проникнул в это место,
Чтоб стать твоим вассалом навсегда, —
Я пилигрим, и на пути сюда
Мне встретились тревоги и ненастья,
Но ничего из твоего гнезда,
Кроме тебя самой, не стану красть я, —
Молю, доверься мне — пред нами годы счастья!

Чу! Слышишь голос вьюги колдовской, —
Он нас зовет. Вставай, моя родная!
Заря близка, и день не за горой, —
Спеши за мной, сомнения не зная, —
Скорей, в дорогу! Братия хмельная
Не в силах ни подняться, ни взглянуть,
Над кружками рейнвейна засыпая.
Сквозь снег и вереск предстоит нам путь
На юг, где замок мой, где сможем отдохнуть».

И подчинилась Маделина. Скоро,
Превозмогая робость и испуг,
Она шагнула в темень коридора,
Хотя чудовищ видела вокруг.
За ней ступил ее влюбленный друг,
И в сумраке рассвета мутно-сером
Не доносился ни единый звук —
Лишь сквозняки скользили по шпалерам,
По вытканным на них галантным кавалерам.

Как призраки, в широкий темный зал
Они прошли к железным балюстрадам
У входа, где привратник мирно спал
С огромною пустой бутылкой рядом;
Он приподнялся и окинул взглядом
Свою хозяйку, снял с дверей замок,
Откинул цепь — и вот конец преградам:
Свирепый страж у двери снова лег,
И юная чета ступила за порог.

О, сотни лет, должно быть, пролетели, —
Следы влюбленных стерты, сметены…
В ту ночь барон метался по постели,
И всех его гостей душили сны:
Вампиры, черти, ведьмы, колдуны.
Анджела утром умерла от страха,
Над ней молитвы были прочтены…
Сто тысяч «Ave»[459] не спасли монаха,
И он заснул навек средь ледяного праха.