Борис Чичибабин - Собрание стихотворений

* * * У слабых вечно сильный виноват{481}.
Кто сердцем скуп, тех радость не касалась.
Есть чудаки, кому дорогой в ад
Тропа их лет чудесная казалась.

И кто из нас в героях не бывал,
Не корчил губ трагической гримасой,
Покуда, смехом ранясь наповал,
В конце концов не шлепался, промазав?

Я не хочу ничьих играть ролей:
Ни школяра, ни циника, ни Будду, —
Тем паче здесь, тем более при ней,
Кого любил и век любить я буду.

Такой как есть, не мал и не велик,
Я жил как все, трудился, как и каждый,
А хохотал, а пел за четверых
И был исполнен ярости и жажды.

Любил в полях цветение хлебов,
Здоровье, женщин, музыку и все то,
Что есть душа, что есть сама любовь:
Всю прелесть мира, собранную в соты,

И знать не знал про белые снеги,
Про пенье вьюг над плеском ополонок,
Как мяса клочья падают с ноги
И птицы в небе гибнут, захолонув.

Когда ж мой час единственный настал
Любви-судьбы, несбыточной и грозной,
Я бросил все, в те гиблые места
Бежал на лед, на ветер тот морозный.

Из десен кровь бежала по зубам.
Согрев нутро махоркою и песней,
Я серой солью хлеб мой посыпал
И засыпал под твердию небесной.

Пусть не нажил в скитаньях ни гроша,
Но не с кем мне меняться и делиться,
И жизнь была ясна и хороша,
Когда теплели лесорубов лица.

И сто соленых, рубленых раззяв
Ко мне тянулись и смотрели в рот мой,
И, улыбаясь найденным друзьям,
Стихи стояли крепко и добротно…

Как набивают ягодой бутыль
Для полученья славного настоя,
Так, в дыме вьюг, от счастья, от беды ль,
Я был такой бутылью непростою.

Чтоб людям в мире не было темно,
Чтоб милой ласке жечь, не остывая,
Сияй, мой свет высокий, надо мной,
Сердца и щеки смехом раздувая.

* * * Когда почуют северные сосны{482}
Приход своей весны,
Я вспоминаю прожитые вёсны,
Приснившиеся сны.

Из весен тех, далеких и прекрасных,
Одна была такой,
Что свет ее сияет, не погаснув,
И светит далеко…

Облиты тьмой прохладные аллеи.
Одна к одной тулясь,
Стоят в цвету акации, белея,
И смотрит вниз Тарас.

А мы идем и счастья не скрываем,
Не разнимаем рук,
Полны любви к деревьям и трамваям
И ко всему вокруг.

Мальчишки чертят классы на асфальте,
Толкаясь и галдя,
И в волосах твоих сверкают капли
Чудесного дождя.

За этот дождь, за твой любимый лепет,
За ту, в цветах, зарю,
Благодарю за все, мой грешный лебедь,
Навек благодарю.

* * * Я рад, что мне тебя нельзя{483}
назвать своею милой.
Я рад, что я тебя не взял
ни нежностью, ни силой…

Стрясись подобная беда,
давно б истлел в земле я,
сильней поплакала б тогда,
забыла б веселее,

забыла б голос мой и лик,
потом забыла б имя,
потом сказала б: «русский бык»
и спутала б с другими.

В объятьях многих и чужих
не вспомнила б до смерти,
что был один такой мужик,
длиной подобный жерди.

А так через десятки лет
в нечаянную полночь
найдешь на чем-нибудь мой след
и по-иному вспомнишь.

Назло трагическим ночам
и прописной морали
я рад, что ты была ничья,
когда меня забрали.

* * * Мне без надежды в горе помнить легче{484}
Не то, что сердцу дорого навек,
А только стан твой, волосы и плечи,
Ярмо колен и боль закрытых век,

И горечь губ, которые вначале,
Стыдясь игры, на все кладут запрет,
И жар, и стыд, и долгими ночами
Горячий, нежный, сумасшедший бред.

Мне легче так. Но если бы могла ты
Понять, на сердце руку положа,
Какой тоске, чистейшей и мохнатой,
Обречена безумная душа,

Какая боль, ужасная на ощупь,
Родится в ней от малости любой,
Ото всего, что было нашим общим,
Что нас роднило больше, чем любовь,

Как страшно все, что не делю с тобой я,
Как жаль тех дум, и счастья, и нужды,
И милых книг, что мы читали двое,
И что теперь одна читаешь ты.

О, если б можно было все, что порознь
Прожили мы, как порванную нить
Собрать по часу, радуясь и ссорясь,
И каждый миг вернуть и разделить.

Когда ж случайно и на миг летучий
На грудь прильнет родная голова,
Я горькой лаской, темною и жгучей,
Перебиваю жалкие слова,

Чтоб снова руки нехотя сплела бы,
И волоса б упали на чело,
И губы губ, дыша, искали, лишь бы
Одной душе не помнить ничего.

* * * Еще снега не стаяли{485},
Не выросла трава,
Под певчатыми стаями
Не стали дерева.

И словно теоретики
О страсти говорят,
Заладил дождик реденький
На сто ночей подряд.

Бегут, поют в снегу ручьи,
Звенят их голоса.
А у тебя снегурочьи
Заплаканы глаза.

Ах, ночи не легко тебе
Весною коротать,
Когда такая оттепель,
Такая благодать,

Что чуть ли не о севе ли
Брехня у горожан.
Весна у нас на севере
Безумно хороша.

И я, влюбившись по уши,
Неделю сгоряча
Бродил с утра до полночи
По рощам, по ручьям.

Божился, и допрашивал,
И, ревностью томим,
Дежурил под оранжевым
Окошечком твоим,

Пока, обнявши ночи ствол
С листвою из планет,
Гадала, с одиночеством
Расстаться или нет.

Наверно, скоро сбудется
Знакомая беда…
Ах, оттепель-распутица,
Веселая вода!

* * * Снег да ветер… ели да осины…{486}
Белый пар над темною рекой…
Не такого счастья мы просили,
О судьбе гадали не такой…

Мне б навек красе твоей молиться,
До зари шатаясь по лугам,
Где костер, тревожный и смолистый,
Сквозь туман и темень полыхал.

Но сквозь горький чад очарованья
Сердце чует холод и метель.
Будет страшный праздник расставанья.
Ухожу за тридевять земель.

Но и там ручьями золотыми
Запоет сияющий родник:
Голубое, ласковое имя,
Свет очей, печальных и родных,

Трепет рук, натруженных и теплых…
Постарев от горя и обид,
Мне приснится весь твой милый облик,
Нестерпимой мукою облит.

Как тогда, измучась и озябнув,
В зареве горящих губ и щек,
Ты войдешь сиянием внезапным,
Музыкой, неслыханной еще.

А когда в душе наступит полночь,
Тишиной и ужасом даря,
Я один приду к тебе на помощь
Через реки, горы и моря.

Все равно, куда б ни убежала,
Сердцем я к рукам твоим приник,
Благодарной бурей обожанья
Обожгу потупившийся лик,

Насмешу, утешу и поверю,
Понесу по ягодным садам,
Не отдам ни лешему, ни зверю,
Ни беде, ни смерти не отдам.

* * * Я верен темной речи хвой{487}
И тишине речных излучин,
И мне не надо ничего,
Чем я любимую измучил.

Я рад, что я России сын,
Что рос у леса в колыбели
Был только корень той красы,
Чьи ветви в небе голубели;

Что лишь начало написал
Из песни той, кем был я полон;
Что не из книжек небеса
И землю вычитал и понял;

Что был всегда веселью рад
И хохотал как ненормальный,
Когда стучали дождь и град
В лопатки родича норманнов;

Что в простоте чужих домов,
Среди различных лиц и наций
Мне было долею дано
с друзьями дружески обняться;

Что, став над бурею любой,
Над речью разъяренных станов,
Я стану нежность и любовь
Беречь и славить неустанно.

             КАЙ[12]{488}

Названье будто римское,
О сладостный обычай.
По лесу волки рыскают
За чуемой добычей.

Гуляют девки по лесу,
Галдят у ополонок,
У вод, дыханьем полюса
Певуче опаленных.

Болота да овражины,
Овражины, болота…
А девки те отважные
Еще зовут кого-то.

Свежо березке тоненькой,
Дрожит без полушалка.
В моем дощатом домике
И то ничуть не жарко.

Как будто мыши белые
В моей унылой келье,
У ног по полу бегая,
Шершмя шуршат метели.

Тружусь, читаю Пришвина,
Не плачу, не бушую…
Зачем была ты призвана
На грусть мою большую?

* * * Ни черта я не пришелец{489},
Не страдалец никакой,
Плотью слушал леса шелест,
Запах рек, полей покой.

Воды сонные синели,
Лик румянился земной,
Кошки, птицы, пчелы, ели
Крепко ладили со мной.

В седине и в блеске Север
Обступал меня вокруг,
Он на землю вьюги сеял,
Елки выросли из вьюг.

Я любил плоды и зерна,
Пыль дорог и даль над ней,
В глубине воды озерной
Видеть камушки на дне.

И в хохочущем полете,
Свечи вечера задув,
До зари дышал у плоти
В бело-розовом саду.

Щеки жалил холод зимний,
Были весны хороши.
Заползая под трусы мне,
Копошились мураши.

Я пугал веселых белок,
Нюхал зелень, Берендей,
Капал сок с березок белых,
Тек, липуч, по бороде.

Что мучения, Иосиф[13]?
Что обман очей иных?
Шел я в шелесте колосьев,
Был веселья ученик.

Солнце — брат мой, звезды — сестры.
Хорошо громам под стать
Шумной шуткой, солью острой
Хлеб насущный посыпать.

Чтобы сердце не скудело,
Не седела голова,
Нам давай живое дело,
А не мертвые слова.

Нам побольше пыла, жара,
Чуда жизни, чуда ласк,
Чтобы плоть не оплошала,
Чтобы радость удалась!

Пой, лесная Лорелея,
Низость смерти отрицай,
Что улыбка дуралея
Стоит грусти мудреца.

              ЛЕШИЙ{490}

Я — безумный и добрый леший.
У меня лесные глаза.
С волосатых моих предплечий
По ладоням течет роса.

Я люблю смоляные чащи
И березы в сиянье зорь,
И дареных обедов слаще
Черный хлеб и морская соль.

А в лесах запевают птицы,
И когда, потрудясь, поем,
Без смущения рву страницы
Знаменитых людских поэм.

Простираю до солнца лапы,
Ненавижу людской обман.
Не стыдясь, богатырь и слабый
Приникают к моим губам.

Все люблю и храню, а паче
Ребятишек наивный быт,
Запах детский да смех ребячий.
Никому не чиню обид.

Налетай, мой любимый ветер,
Раздувай нутряной костер!
Все мне братья на белом свете,
Исключая младых сестер.

И не мне, и не мне отпираться
От всего, чему сердцем рад,
От бессонницы, от пиратства,
От великих моих утрат.

* * * С благодарностью всем, кого любим{491},
Мы в певучие трубы вострубим.
Мы прославим как редкостный дар
Лесоруба удачный удар,
И торжественный труд земледельца,
Чтобы Север в колосья оделся,
И учителя в дальнем селе,
Чтобы людям жилось веселей, —
С благодарностью всем, кого любим,
С благодарностью северным людям,
Кто, с морозу на пальцы подув,
Как железо ломает беду,
Кто глухой и неласковый Север
Полюбил, приукрасил, засеял.