Борис Чичибабин - Стихотворения
Обзор книги Борис Чичибабин - Стихотворения
Чичибабин Борис
Стихотворения
Борис Чичибабин
Стихотворения
Стихотворения Б.А.Чичибабина (1923-1994)
Отобраны вдовой поэта Лилией Семеновной Карась-Чичибабиной.
x x x
Кончусь, останусь жив ли,чем зарастет провал? В Игоревом Путивле выгорела трава.
Школьные коридоры тихие, не звенят... Красные помидоры кушайте без меня.
Как я дожил до прозы с горькою головой? Вечером на допросы водит меня конвой.
Лестницы, коридоры, хитрые письмена... Красные помидоры кушайте без меня.
1946
СМУТНОЕ ВРЕМЯ
По деревням ходят деды, просят медные гроши. С полуночи лезут шведы, с юга - шпыни да шиши.
А в колосьях преют зерна, пахнет кладбищем земля. Поросли травою черной беспризорные поля.
На дорогах стынут трупы. Пропадает богатырь. В очарованные трубы трубит матушка-Сибирь.
На Литве звенят гитары. Тула точит топоры. На Дону живут татары. На Москве сидят воры.
Льнет к полячке русый рыцарь. Захмелела голова. На словах ты мастерица, вот на деле какова?..
Не кричит ночами петел, не румянится заря. Человечий пышный пепел гости возят за моря...
Знать, с великого похмелья завязалась канитель: то ли плаха, то ли келья, то ли брачная постель.
То ли к завтрему, быть может, воцарится новый тать... И никто нам не поможет. И не надо помогать.
1947
МАХОРКА
Меняю хлеб на горькую затяжку, родимый дым приснился и запах. И жить легко, и пропадать нетяжко с курящейся цигаркою в зубах.
Я знал давно, задумчивый и зоркий, что неспроста, простужен и сердит, и в корешках, и в листиках махорки мохнатый дьявол жмется и сидит.
А здесь, среди чахоточного быта, где холод лют, а хижины мокры, все искушенья жизни позабытой для нас остались в пригоршне махры.
Горсть табаку, газетная полоска какое счастье проще и полней? И вдруг во рту погаснет папироска, и заскучает воля обо мне.
Один из тех, что ну давай покурим, сболтнет, печаль надеждой осквернив, что у ворот задумавшихся тюрем нам остаются рады и верны.
А мне и так не жалко и не горько. Я не хочу нечаянных порук. Дымись дотла, душа моя махорка, мой дорогой и ядовитый друг.
1946
"" x x x
До гроба страсти не избуду. В края чужие не поеду. Я не был сроду и не буду, каким пристало быть поэту. Не в игрищах литературных, не на пирах, не в дачных рощах мой дух возращивался в тюрьмах этапных, следственных и прочих.
И все-таки я был поэтом.
Я был одно с народом русским. Я с ним ютился по баракам, леса валил, подсолнух лускал, каналы рыл и правду брякал. На брюхе ползал по-пластунски солдатом части минометной. И в мире не было простушки в меня влюбиться мимолетно.
И все-таки я был поэтом.
Мне жизнь дарила жар и кашель, а чаще сам я был нешелков, когда давился пшенной кашей или махал пустой кошелкой. Поэты прославляли вольность, а я с неволей не расстанусь, а у меня вылазит волос и пять зубов во рту осталось.
И все-таки я был поэтом, и все-таки я есмь поэт.
Влюбленный в черные деревья да в свет восторгов незаконных, я не внушал к себе доверья издателей и незнакомок. Я был простой конторской крысой, знакомой всем грехам и бедам, водяру дул, с вождями грызся, тишком за девочками бегал.
И все-таки я был поэтом, сто тысяч раз я был поэтом, я был взаправдашним поэтом И подыхаю как поэт.
1960
ВЕРБЛЮД
Из всех скотов мне по сердцу верблюд Передохнет - и снова в путь, навьючась. В его горбах угрюмая живучесть, века неволи в них ее вольют.
Он тащит груз, а сам грустит по сини он от любовной ярости вопит, Его терпенье пестуют пустыни. Я весь в него - от песен до копыт.
Не надо дурно думать о верблюде. Его черты брезгливы, но добры. Ты погляди, ведь он древней домбры и знает то, чего не знают люди.
Шагает, шею шепота вытягивая, проносит ношу, царственен и худ,песчаный лебедин, печальный работяга, хорошее чудовище верблюд.
Его удел - ужасен и высок, и я б хотел меж розовых барханов, из-под поклаж с презреньем нежным глянув, с ним заодно пописать на песок.
Мне, как ему, мой Бог не потакал. Я тот же корм перетираю мудро, и весь я есть моргающая морда, да жаркий горб, да ноги ходока.
1964
КЛЯНУСЬ НА ЗНАМЕНИ ВЕСЕЛОМ
Однако радоваться рано и пусть орет иной оракул, что не болеть зажившим ранам, что не вернуться злым оравам, что труп врага уже не знамя, что я рискую быть отсталым, пусть он орет,- а я-то знаю: не умер Сталин.
Как будто дело все в убитых, в безвестно канувших на Север а разве веку не в убыток то зло, что он в сердцах посеял? Пока есть бедность и богатство, пока мы лгать не перестанем и не отучимся бояться,не умер Сталин.
Пока во лжи неукротимы сидят холеные, как ханы, антисемитские кретины и государственные хамы, покуда взяточник заносчив и волокитчик беспечален, пока добычи ждет доносчик,не умер Сталин.
И не по старой ли привычке невежды стали наготове навешать всяческие лычки на свежее и молодое? У славы путь неодинаков. Пока на радость сытым стаям подонки травят Пастернаков,не умер Сталин.
А в нас самих, труслив и хищен, не дух ли сталинский таится, когда мы истины не ищем, а только нового боимся? Я на неправду чертом ринусь, не уступлю в бою со старым, но как тут быть, когда внутри нас не умер Сталин?
Клянусь на знамени веселом сражаться праведно и честно, что будет путь мой крут и солон, пока исчадье не исчезло, что не сверну, и не покаюсь, и не скажусь в бою усталым, пока дышу я и покамест не умер Сталин!
1959
x x x
Меня одолевает острое и давящее чувство осени. Живу на даче, как на острове. и все друзья меня забросили.
Ни с кем не пью, не философствую, забыл и знать, как сердце влюбчиво. Долбаю землю пересохшую да перечитываю Тютчева.
В слепую глубь ломлюсь напористо и не тужу о вдохновении, а по утрам трясусь на поезде служить в трамвайном управлении.
В обед слоняюсь по базарам, где жмот зовет меня папашей, и весь мой мир засыпан жаром и золотом листвы опавшей...
Не вижу снов, не слышу зова, и будням я не вождь, а данник. Как на себя, гляжу на дальних, а на себя - как на чужого.
С меня, как с гаврика на следствии, слетает позы позолота. Никто - ни завтра, ни впоследствии не постучит в мои ворота.
Я - просто я. А был, наверное, как все, придуман ненароком. Все тише, все обыкновеннее я разговариваю с Богом.
1965
ПАСТЕРНАКУ
Твой лоб, как у статуи, бел, и взорваны брови. Я весь помещаюсь в тебе, как Врубель в Рублеве.
И сетую, слез не тая, охаянным эхом, и плачу, как мальчик, что я к тебе не приехал.
И плачу, как мальчик, навзрыд о зримой утрате, что ты, у трех сосен зарыт. не тронешь тетради.
Ни в тот и ни в этот приход мудрец и ребенок уже никогда не прочтет моих обреченных...
А ты устремляешься вдаль и смотришь на ивы, как девушка и как вода любим и наивен.
И меришь, и вяжешь навек веселым обетом: - Не может быть злой человек хорошим поэтом...
Я стих твой пешком исходил, ни капли не косвен, храня фотоснимок один, где ты с Маяковским,
где вдоволь у вас про запас тревог и попоек. Смотрю поминутно на вас, люблю вас обоих.
О, скажет ли кто, отчего случается часто: чей дух от рожденья червон, тех участь несчастна?
Ужели проныра и дуб эпохе угоден, а мы у друзей на виду из жизни уходим.
Уходим о зимней поре, не кончив похода... Какая пора на дворе, какая погода!..
Обстала, свистя и слепя, стеклянная слякоть. Как холодно нам без тебя смеяться и плакать.
[1962]
x x x
Живу на даче. Жизнь чудна. Свое повидло... А между тем еще одна душа погибла.
У мира прорва бедолаг,о сей минуте кого-то держат в кандалах, как при Малюте.
Я только-только дотяну вот эту строчку, а кровь людская не одну зальет сорочку.
Уже за мной стучатся в дверь, уже торопят, и что ни враг - то лютый зверь, что друг - то робот.
Покойся в сердце, мой Толстой не рвись, не буйствуй,мы все привычною стезей проходим путь свой.
Глядим с тоскою, заперты, вослед ушедшим. Что льда у лета, доброты просить у женщин.
Какое пламя на плечах с ним нету сладу,Принять бы яду натощак принять бы яду.
И ты, любовь моя, и ты ладони, губы ль от повседневной маеты идешь на убыль.
Как смертью веки сведены, как смертью - веки, так все живем на свете мы в Двадцатом веке.
Не зря грозой ревет Господь в глухие уши: - Бросайте все! Пусть гибнет плоть. Спасайте души!
1966
x x x
И вижу зло, и слышу плач, и убегаю, жалкий, прочь, раз каждый каждому палач и никому нельзя помочь.
Я жил когда-то и дышал, но до рассвета не дошел. Темно в душе от божьих жал, хоть горсть легка, да крест тяжел.
Во сне вину мою несу и - сам отступник и злодей безлистым деревом в лесу жалею и боюсь людей.
Меня сечет господня плеть, и под ярмом горбится плоть,и ноши не преодолеть, и ночи не перебороть.
И были дивные слова, да мне сказать их не дано и помертвела голова, и сердце умерло давно.
Я причинял беду и боль и от меня отпрянул Бог и раздавил меня, как моль чтоб я взывать к нему не мог.
1968
x x x
