Дмитрий Михаловский - Поэты 1880–1890-х годов

           Молчанье, молчанье…
           Другого не будет
                        Ответа!
А кто-то так жаждет привета…
Нет, в сердце его не пробудит
                        Признанье…

           В холодной могиле
           Все чувства, все страсти
                        Былого!
И к жизни не вызвать их снова
Ничьей очарованной власти
                        И силе…

           О, если б желанье…
           Но нет, не пробудит
                        Желаний
Поэзия поздних признаний!
Ответом одним только будет
                        Молчанье…

…Жигули, Жигули!..
И — опять предо мной
К облакам вознесли
Горы лес вековой.

Взоры верхом скользят —
От скалы до скалы,
Где лишь тучки парят
Да ширяют орлы.

Люб им Волги простор —
Белопенная гладь,
Зеленеющих гор
Красота-благодать.

Здесь пред ними встает
За курганом курган,
Где (гуторит народ)
«Думу думал Степан»,

Где бессудным судьей
Разин правил свой суд,
Где о воле родной
Бури песни поют…

Под темным наметом сосны вековой,
Пронизанной солнца лучами,
Лежу я безмолвно… Ковер меховой
Пестреется всеми цветами.

В глуши благодатной, вдали от людей,
Недвижно — как мертвый — лежу я
И в ближний просвет из-за хвои ветвей
Любуюсь на высь голубую.

Кругом — тишина, тишина, тишина…
Как будто в истоме от зноя
Забылась природа, в объятиях сна
Неспящую жизнь успокоя.

Пролетное облачко держит свой путь;
За облачком думы несутся.
И хочется здесь мне заснуть, так заснуть —
Чтоб после вовек не проснуться!..

К пустынному приволью
Склонился небосклон;
Душистый воздух смолью
И зноем напоен.

Ни зверя и ни птицы
Среди прямых стволов;
Над ними — вереницы
Жемчужных облаков.

Пески, да мхи, да хвоя
В безлюдной стороне.
Предчувствие покоя —
В природе и во мне!..

В последней пристани… К затону
Их ловко «хватальщик» подвел…
Стоят по горному услону
На якорях… Весь лес дошел!..

Окончен плес… С плотовщиками
Свел счет приказчик кое-как…
И торопливыми шагами
С плотов побрел народ — в кабак…

Расчет — разгул… Бренчат казною…
Дешевка плещет через край…
Сошлись пред стойкою одною
Волгарь, пермяк и ветлугай…

«А ловко, братцы, обсчитали?..»
— «Куда ловчей! Народ лихой!..
Всё берегли, недоедали;
Осталось — разве на пропой!..»

Яр-хмель — давно свой брат в артели.
В соседстве с ним и бурлаки
Не то чтоб очень захмелели —
Поразвязали языки!..

«Хватили горя?!.» — «Было дело!
Чуть не пропали все за грош!..»
— «Аль жить на свете надоело?»
— «Не плыть, так по миру пойдешь!..»

«По чарке дай еще на брата!..»
— «Ну, со свиданьем!» — «Сто лет жить!..»
— «Бог спас… Спасет еще, ребята!..»
— «Как ни гадай, придется плыть!..»

И впрямь — хоть спорь не спорь с судьбою —
А нет другого им труда:
Погонят с новою водою
Они — плоты, а их — нужда!..

Наш вдохновенный бард, наш северный Баян…
Он был певец — воистину народный!
Как небо синее, что море-окиян,
Глубок его напев торжественно-свободный.

В годину смутную озлобленной борьбы
Сумел он овладеть святынь предвечных тайной.
Не поняли тогда пролётных дней рабы,
Что он в их стане был свободный «гость случайный»!

«Двух станов не боец» — входил он в пламя сеч
С одними гуслями да с вольною душою,
И под гуслярный звон могучею волною
Всплывала, пенилась разгарчивая речь.

Как мощный взмах орла в безоблачном просторе,
Как дружеский призыв на общего врага —
Звучала в ней «любовь, широкая — как море»,
И были тесны ей «земные берега»…

С повадкой княжею, со взором соколиным,
С душою пахаря в живой груди своей —
Он Змей-Тугарина разил словцом единым,
Как будто был рожден в века богатырей.

Нрав Муромца Ильи, стать статная Потока,
Алёши удаль-смех, Добрыни смелый склад —
Сливались в нем с тоской библейского пророка
И в песнях залегли, как заповедный клад.

И вот живая песнь, как солнце над землею,
Восходит из его пророческой мечты,
И тают перед ней весеннею водою
Снега над вечною святыней Красоты…

Я верю: вспыхнет тьма, зимы утихнет заметь,
Опять Весна пойдет родимой стороной.
Близка она, близка, — когда проснется память
О вешних пахарях поэзии родной!

О, если бы — вещий певец-богатырь —
Восстал он из гроба и кречета взором
Сверкнул через всю святорусскую ширь,
Над всем неоглядным привольем-простором!

О, если б весь гул перекрестных речей,
Стоп песен, рожденных мятущимся духом,
Всю смуту конца наших сумрачных дней
Услышал он чуждым смятения слухом!

Свои бы звончатые гусли он взял,
Стряхнул бы с них пыль, наметенную ложью,
И, кликнув свой клич по всему бездорожью,
Как в старую старь, по струнам пробежал.

Вся кровь расходилась бы с первых же слов,
Душа загорелась бы полымем-гневом,—
Наносную немочь с бессильных певцов
Спугнул бы он мощным, как буря, напевом…

«За честь нашей родины я не боюсь!» —
Грозою промчалось бы смелое слово.
Всяк вторил бы песне Баяна родного:
«Нет, шутишь! Жива наша русская Русь!»