Макс Армай - 33 Буквы

Неба обманчивый лик
Ныне задумчив и строг.
Даже солнечный блик
Сидит возле огненных ног.

Холод враждебный небес
Безукоризненно прям.
И всё, что имело вес,
Навек перешло к пустякам.

И хочется бросить флаг. —
— Бесплодны усилия рук.
Давно бы я сделал так,
Но думаю. — Ну а вдруг?

Словно старую, не нужную одежду,
Всыпав рифму, вместо нафталина,
Я сложил, всё то, что было прежде,
В лист бумаги, капелькой чернила.

И задвинув в самый пыльный угол,
Не тревожу больше прах былого.
И пусть жизнь идёт, пока что туго,
Не хочу того, что было — снова.

День наступил. И плод налился горький,
Дозрев страданием и холодом судьбы.
Я стал другим, и стал другим настолько,
Что равно жду — и счастья и беды.

И птицу вольную, как не было б мне больно,
Из сердца выпущу, едва наступит срок.
Но лишь тогда. Ну а пока, спокойно,
Живу и жду, что выдумал мне бог.

Но я отравлен вовсе не смиреньем,
Не обольщается пусть в этом наш господь.
Я изменил лишь только точку зренья,
Судьбу презрением надеясь побороть.

Пусть день любой, что хлеба крошки,
С проворством тащат воробья,
Секунд прожорливые мошки,
Единство разрушая дня.

И жизнь, лишь мелкою монетой,
Сдаёт, с усмешкой, суета.
Я чувствую, сквозь бред весь этот,
Как дышит глубоко судьба.

И знаю, что я не отпущен —
— Как рыба, на конце крючка.
Ведь даже в этой бреда гуще,
Наверно, что-то ждёт меня.

Я не нашёл, чего искал,
Пусть и уютна эта бездна.
Я знаю то, чего и знал,
А что я знал — всё бесполезно.

И холодом больна земля.
И пропасть — за любым порогом.
Кто в мире не терял себя,
Тот был лишь с дьяволом, не с богом.

Хоть, право, это всё равно,
Пусть ищущий, да не обрящет!
У бездны — призрачное дно,
А жизнь — совсем не ангел спящий.

У истины — кривой оскал,
Что душу режет острым краем.
Того, себя кто не терял,
Поздравить можно с затхлым раем.

Мы живём в параллельных мирах.
Мы не знаем не радость, ни страх.
Мы лишь чувствуем неба дыханье,
Да земли, под ногой содроганье.

Где судьбы вековечная тьма.
Где вопрос, как проклятье врага.
И где смысл ускользающий слова,
Водит за нос, от века, любого.

Бесконечно всё то, чего нет.
В этом скрыт самый главный ответ.
И исполнен мир счастья и грусти
Полнотою божественной сути.

Всё ушло в этот мир до конца.
И у бога нет даже лица.
Ни души, ни судьбы, ни сознанья —
— Стало всё лишь чужим дыханьем.

Но чем бешеней песня вен,
Чем труднее, порой, встать с колен,
Тем яснее для тонкого слуха
Песня этого вечного духа.

Дрожу, как осиновый лист:
Здесь пламя застыло в лёд.
Но я в душе нигилист —
— Упрямо иду вперёд.

Пусть мне говорят, что нельзя.
Но знаю — там суть вещей.
Взгляну лишь судьбе в глаза,
Да так и останусь ничей.

Но рухнуло время вниз:
Ни бога, ни бытия.
Здесь только извечный визг,
Но, к счастью, кричу не я.

И взбух пустотою сосуд —
— То рвётся ещё один мир.
Опять миллиарды иуд
Затеют всё тот же пир.

— Пора уходить — опустел уже город,
Запружены ленты дорог.
И близок предвечный, безжалостный морок,
Неотвратимый, как рок.

— Да, да! Я иду… Но в закате все крыши.
И с ангелом светится шпиль.
И птицы щебечут. Ты разве не слышишь?
А морок — за много миль!

— Ну хватит, пожалуй! А то будет поздно! -
— Обрушены стены в ров.
И с той стороны не видны уже звёзды:
Всё скрыл тьмы тяжёлый покров.

— Иду! Но взгляни — в окнах свет, словно слёзы.
И видишь? — Трещит телеграф.
Я знаю, уверен, что вовсе не поздно.
Вот солнце! — Я разве не прав?

— Да нет же, упрямец! Вон толпы созданий,
Чей дом, без сомнения ад!
Не время, поверь мне, сейчас для мечтаний:
Сдан город, и сброшен флаг!

— Ну что ж! Коли так… Только помощь, возможно,
Близка уже, как никогда.
А стены крепки, так что, с помощью Божьей,
Они остановят врага!

— Безумец! Бежим! Не то, будешь ты проклят:
Тень метит уже навсегда.
Ведь стены твои, как скорлупку, расколят!
Не враг это — а судьба!

— Нет. Я не могу… Ты иди, пока можно.
А я загляну в подвал
И там, в бочках порох где тесно уложен,
Огня вниз швырну опал.

Ведь это мой дом! Я здесь жил, сколько помню…
Как можно отдать всё врагу?
Иди… Не смотри так. Себя не неволю.
Пора… Ну, прощай, мой друг!

Нет, к дьяволу все инфернальные дебри!
Трещит, как орех, голова.
Я влез в тёмный мир, аж по самый докембрий,
И вывернул душу, до дна.

Но знаю теперь, дальше жить сколь непросто. —
Молила всё бросить душа:
К судьбе я прикован болезнями роста,
Всё — там, а во вне — ни шиша.

Но разве уйдёшь? — Сам себе я темница,
Сам узник, и сам же палач.
К тому же, хотя жизнь — ещё та девица!
Я тоже ведь — тёртый калач.

Небо взорвалось закатом,
Оплавив краешек дня.
А я, как блуждающий атом,
Сквозь тело несусь бытия.

Не знаю, что будет завтра.
Мне даже не нужен ответ.
Сегодня я — просто, атом,
А мир — только звук и цвет.

А жизнь — как толща тёмных вод.
И тонкой плёнкой — небосвод.
И трупами усталых рыб
Отмечен путь земных орбит.

Плыву, пуская пузыри.
А вместо звёзд — лишь фонари.
Да как безликая беда,
Уныло смотрит вниз луна.

Безмолвно шевеленье губ:
Здесь каждый — лишь оживший труп.
И как вода, пусты слова,
У бездны илистого дна.

Там, на краю обрыва,
Где мир безнадёжно пуст,
Смотрит на бездну уныло
Один лишь терновый куст.

Лишь шёпот невнятный ветра,
Тревожит его листву.
До пропасти — меньше метра.
Куда и зачем я иду?

Я помню: белая луна
Из черноты небес.
И ветки тонкая дуга
По ней — наперерез.

Мерцали листья по краям,
И призрачен был свет.
И блеском следущего дня
Набух уже рассвет.

Я подводною лодкой залягу на дно.
Затаюсь, пережду — слишком стало темно.
Погружусь в тишину неподвижных глубин,
Приобщусь, хоть на время, к судьбе субмарин.

Время сжалось, под тяжестью давящих вод.
Я тихонько лежу — ни назад, ни вперёд.
Я тихонько лежу и гадаю о том,
Затаился я, всё ж, или просто утоп?

Жизнь идёт наверху, где плывут корабли,
Где дыханием бури пропитаны дни.
Ну а я, до поры, скрылся в холод и тьму.
Может, что-то сумею, может что-то пойму…