Нелли Закс - Звездное затмение

В старости
тело обматывают
слепецкими повязками
и оно кружится
беспомощное
в солнечной тьме.

В глубине
волн морских
беспокойство вздымается
и никнет
скрещенными крыльями.

Смерть
едва успев созреть
уже вновь оплодотворена
из могил

миропомазание

Созвездия
воскресая
поджигают мрак.

Снова Б-г в путь готов.

Неприступна
ваша воздвигнутая лишь благословением
крепость
вы мертвые.

Не моим ртом
где
земля
солнце
весна
молчание
произрастают на языке
свет возжигать
вашего исчезнувшего
алфавита.

И не моим
глазам
где творение исчезает
цветком тепличным
от волшебного корня
забывшим пророчества.

Встать мне пришлось
и пронизать эти утесы болью
пока я из праха
в подвенечной фате
не нашла к душам доступ
где семя набухает вечно
первою раной
тайны.

Давид
избранный
во грехе еще
приливом заплясав
согнутый
тайными лунными фазами
перед кивотом завета
корень вырванный из почвы
пеной морской тоска по родине.

Но
в огненном горшке земли
со зверьем и растениями
чресла вверх
оставались еще пророки
но вглядывались уже
сквозь камень
в Б-га.

Огонь
Земля
Вода
пошли на убыль
во Христе
создавшем из воздуха
еще один крик
и свет
в загадочно черной листве
самого одинокого часа
глазом стал
и глядел.

Некто
отнимает мяч
у играющего
в страшную игру.

У звезд
свой огненный закон.
Их урожай —
свет.
Их жнецы
не отсюда.

За пределами досягаемости —
их амбары.
Даже солома
одно мгновение светится,
разрисовывает одиночество.

Некто придет
и пришьет зелень весенней почки
к их молитвенному одеянию
и гербом водрузит
на лбу столетия
шелковистый локон ребенка.

Тут подобает
сказать «аминь».
Увенчание слов
ведет в Сокровенное,
и
Мир,
ты, великое веко,
закроешь всяческое беспокойство
небесным венком твоих ресниц,

ты, тишайшее рождество…

Помесь
этой матери
и этого отца
под веком смежённым
звезды.

Где бы ты был
где бы я была
где бы наша любовь таилась
когда бы по-другому сопряженное
объятие хвостов кометных
небесное захоронение
в солнечной тьме
перестрадало миг
или
месяц своей волшебной белой ладонью
пульсирующие морские жилы
оттянул назад
отливом или смертью —

Заключенный однажды
в первородную посудину обетований
со времен Адама
спит вопрос покрытый
нашей кровью.

Уцелев
падает многое
в короба воспоминаний
ибо
и от этого века
останется окаменелость
окаймленные черным скорбные письмена
его праха проросшего вкось.

Может быть
завещанные нами
небеса
эти бледно-голубые камни
будут способны к чудесным исцелениям
и в другом аду

твои
предсмертные слова
ветром боли
холодную запряжку
вытягивающихся мускулов
времен пронижут
и
стеклом выдуют
исчезнувший сосуд любви
для Божьих уст.

Произнесено —
змеиными линиями начертано:

Крах.

Солнце
китайский магический круг
прихотливый в своей святости убор
назад во внутренние фазы
застывшая улыбка
в молитвенном удалении
дракон света
изрыгающий время
шлемовник — падучий плод земли
однажды позолоченный —

Пророчества указывают огненными пальцами:
Вот она звезда
вылущенная до самой смерти —

Вот оно семечко яблока в своей обители
посеянное в солнечный мрак

так мы падаем
так мы падаем

Изгнанные
из жилищ
исхлестанные ветром
смертная жила за ухом
убивая солнце

отброшенные утраченными обычаями
следуя теченью вод
плачущим перилам смерти
часто прячут еще в пещере
рта
некое слово
боясь воров

говорят: розмарин
и жуют корень
вырванный на пашне
или
ночи напролет смакуют: прощание
говорят:
время прошло
когда новая рана открылась
в него.

Хищно тело их
пожирается солью муки.

Без кожи
без глаз
создал Иов Б-га.

Малое успокоение
прозрачного часа
на могиле левкоя
тот свет зарей вечерней трубит.

Ореол пальмового листа
Пустынное откровение одиночества.

Праматерь Жизнь
в светящемся молитвеннике
почия над бормочущим ручьем
который как дремотный свиток
раковина возле уха
мелодия игрушечных часов.
Великий океан в маленьком ухе:
О менуэт любви!
О нежный, как причастье, часослов!

И в этом жизнь была
Сон черной магии, такой же точно сон
и шип которым роза крови
забытая
воспоминанье жалит
зуб молнии
на маскараде гроз
окутав мраком
и это побережье из слоновой кости.

Нельзя тут больше оставаться
Из глубины своей заговорило море
Грудь ночи
Дыша вздымает стену
Чтобы к ней припала голова
Мечту рожая в муках.

Тут звезды ни при чем
Обходится без них
Строительное это вещество
С тех пор как смесь в песке образовалась
Живучая и в смерти.

Кто плачет
Ищет мелодию свою
Которую листвою музыки
Ветер облек
И спрятал в ночь.

Шаг от истока —
Как это далеко!

Летать пора
Нам только нашим телом.

Матерь
цветение времени морского
ночной приют океанического аромата
роды
светящегося песка —

Очерчена божественным эллипсом
с двумя головнями-порогами
вход
и
выход.

Твой вздох возвращает времена
строительные камни для кельи сердца
и небесное эхо глаз.

Месяц погрузил свою судьбу
в твое ожидание.

Тихо завершается
спящий язык
воды и ветра
В пространстве возгласа твоего
когда вскрикнешь ты жаворонком.

И всюду
человек на солнце долг выплачивая
черным кровопусканьем в песок —
и только во сне
в бесполезном приюте
пылающей стрелой тоски по родине
вырываясь из колчана кожи —

а здесь
всегда только буквы
которые царапают глаз
хотя давно уже превратились
в бесполезные зубы мудрости
останки почившей эпохи.

Но теперь
Херувим погоды
завязывает платок четырех ветров
не для того чтобы собирать землянику
в лесах речи
а для того
чтобы на разные лады трубить
в темноте
ибо нельзя положиться
на летучий прах

и только повойник ветра
подвижная корона
указывает еще своим трепетом
весь в созвездиях тревоги
направление бегущему миру.