Ованес Туманян - Стихотворения и поэмы

То чувство выжжено дотла.
Которым ты пренебрегла.
Оно со вздохом улетело.
Теперь то место опустело

Уж не взывай, не плачь, мой друг, —
От слез твоих проснутся вдруг
Печальные воспоминанья,
Но поздно воскрешать желанья.

С горных высей стремится ручей;
Ниспадая, о камни он бьется,
И журчит, и ворчит, и смеется,
И звенит под сияньем лучей.

Сочетанию радостных звуков
Лес кругом слабый отзвук дает, —
Так старик еле внятно поет.
Слыша звонкое пение внуков.

Но безмолвствует вечный утес;
Наклонившись громадой угрюмой,
Он охвачен загадочной думой.
Он исполнен неведомых грез…

Ущелье это в грозной красоте
Изобразил ты живо на холсте.
Поистине, душою исполин
Ты, охвативший мощь родных вершин.
Задумчиво застывших под луной,
И блеск реки, вскипающей волной.
И звездное сияние небес,
И сонный сумрак, скрывший всё окрест.
Гляжу — немым покоем ночь полна…
В моей душе такая ж тишина.

Но что это? В ущелье, одинок,
В глубокой мгле мерцает огонек, —
Там хижина стоит среди камней.
Ты знаешь ли, кто обитает в ней?
О нет, не знаешь ты! Когда б, на миг
Ты в душу заглянув к нему, постиг,
Какая буря затаилась там, —
Тогда б покоя не дал ты сердцам!

Звезды, звезды! Вы
Очи синевы.
Ярок средь ночей
Светлый смех лучей.
Под улыбкой звезд
Я ребенком рос;
Я скакал, резвясь,
Как и вы, смеясь.
Так же в вышине
Светите вы мне
В час, когда теперь
Плачу от потерь.
Над моей простой
Гробовой плитой
Так же с синевы
Улыбнетесь вы.

Любуюсь бледных роз игрою,
Что на щеках твоих зажглась,
И меланхолией покоя
Двух черных и глубоких глаз.

Глубинам сердца лишь известно
О тайне той — любви моей,
И никогда в стихе и песне
Я миру не скажу о ней.

Но и хранить ее не властен,
В себе носить ее нет сил,—
Как не сказать об этом счастье,
Не рассказать, как я любил!

Не проси меня, не воспою
Я печаль безмерную свою, —
Отшатнется прочь твоя душа,
Увидав до дна всю боль мою…
Милый друг, ты не проси меня, —
Не спою тебе про это я!

Раз в горах пропел я те слова —
И завяли розы и трава!
Голая пустыня там легла,
Вздохами иссушена, мертва…
И в горах, где серый пепел лег,
Уж теперь не расцветет цветок!

Ветерки и аромат земли,
Зори золотистые вдали
Мне нужны, — ведь песню для тебя
Я сплету из них, а ты внемли…
Только не поется! В сердце — ночь.
Пламень скорби гонит радость прочь.

Грусть свою я принес из родимой страны,
Ею песни мои неизменно полны.
Ею лира моя и сегодня горда,
В ней одной обретаю я крылья всегда.
И никак вам понять и постичь не дано.
Что с любовью ту боль я встречаю давно…

И в часы ваших шумных пиров, за столом
Поднимая заздравную чашу с вином,
Я рыдаю, но слезы не льются из глаз,
Плачет сердце мое незаметно для вас,
Ну, а песня… Не слышите вы, как она
Стонет, скорби полна: «О, родная страна…»

Утешься, Грузия! В заветный этот миг
Что омрачило так твой мужественный лик?
То, что безмолвный прах увидела ты вновь
Певца, снискавшего в душе твоей любовь?
Иль тьма глубокая могилы дорогой
Смутила тяжко дух осиротелый твой?

Да, своего певца вновь похоронишь ты,
Но им зажженные все чувства и мечты
Гореть останутся, — для них кончины нет.
Покуда над землей сияет солнца свет.
И, верь мне, некогда в их пламени сгорит
Всё бремя мук твоих и горестных обид.

Тебе же, родины-страдалицы певец.
Обретший вечную могилу наконец,
За всё, что вынес ты мятежною душой.
Пусть небо ниспошлет заслуженный покой.

Восстав, в океане неистовость вод
Тяжелыми всплесками бьет до высот.
Под яростный рев строит призраки гор,
И буря безбрежный, безгранный простор
Одевает, как в дым,
Дуновеньем своим.

«Ни с места!» — воскликнул — палитра в руках —
Старик чародей, и взмутившийся прах
Покорен, заслышавши гения зов;
И, в бурю, безмолвно громады валов
Вот стоят, как во сне,
На его полотне.

С зеленого трона спокойной вершины,
Поднявшись тревожно в темнеющий свод,
Гонимые бурен, по краю стремнины
Две тучки печальные мчались вперед.

Но даже и буря, в порыве жестоком.
Одну от другой оторвать не могла,
Хоть злобой дышала и в небе широком
Их, с места на место бросая, гнала.

И вместе, всё дальше, по темной лазури,
Прижавшись друг к другу, в безбрежную высь,
Гонимые злобным дыханием бури,
Две тучки, две грустные тучки неслись.

Если время придет и ты
Этот холм посетишь, мой друг,
Хорошенько всмотрись в цветы,
Распустившиеся вокруг.

Не ветрами и не дождем
Семена их занесены,
И не щедрой рукой весны
Разукрашен мой новый дом.

То — неспетые песни, друг,
Что я в сердце с собой унес.
Славословья любви, что вслух,
Умирая, не произнес.

Поцелуи мои, что я
Шлю из горнего мира той,
Для которой в мои края
Путь закрыт гробовой плитой.

Ночь избавление дарит
От слез, мучений и тоски.
И горы изменили вид
И стали призрачно легки.

Все охватил глубокий сон,
Спят люди, звери. Тишина.
И, освещая небосклон,
Плывет торжественно луна.

И над Сипаном[6] диск повис,
Мерцая светлым серебром,
И он глядит безмолвно вниз
На грустный мир, объятый сном.

Сереброкудрою струей
Лучи прохладные текут
И, распыляясь над землей,
Дремоту сладкую несут.

Но край несчастный мой лишен
Отдохновения и сна,
И полон ужасами он:
Скрывает муки тишина.

Кто будит сумрак гробовой.
Не устает рыдать, стонать?
Чей вопль мешается с мольбой?
Увы, всего не рассказать!

Там путник занемог в пути,
Прихода смерти в муках ждет;
Отцу покоя не найти, —
Он дочь умершую зовет.

И старца стон в тюрьме сырой,
И стон страдалицы во мгле.
И гибнет юноша-герой.
Отдавший жизнь родной земле.

Ночь над Арменией темна,
Вокруг необорима тень.
Когда ж рассеется она
И засияет новый день?