Антология - Европейская поэзия XIX века

Сказала нежная роса
Под вечер розе алой,
Той, что при ранних звездах ждет,
Как опаленный жаждой рот
Миг поцелуя, — ждет и ждет,
Чтобы роса упала.

Сказала нежная роса:
«Цветок неутоленный,
Как ты узнал, что я приду
И тихо на сердце паду?
Открыл ли то тебе ручей
Иль соловей влюбленный?»

«То был не голос соловья
И не ручей певучий.
Пылал огонь в моей крови.
Приди и сердце оживи.
К утру увянут лепестки —
„Пух юности летучий“».

Луна, как свадебный венец,
Над ними — золотая…
Одну лишь ночь они живут.
Одну лишь ночь — и с ней умрут.
О, бедные… Кому еще
Дана судьба такая!

Когда с рассвета, разогнав дремоту,
спешит-снует
и, словно заведенный, на работу
идет народ,
о, если кашель чей от забытья
тебя пробудит, выйди: это я.

Когда на всех часах пробьет двенадцать,
и за столом
в молчанье ест отец, и домочадцы
молчат при нем,
о, если ложка выпадет твоя
от скрипа ставни, выйди: это я.

Когда уже заря на небосклоне,
и меркнет свет,
и матери нет рядом на балконе,
и брата нет,
о, если тень мелькнет, — откуда? чья? —
не всматривайся, выйди: это я.

И если ночью, душной и глубокой,
все, что вокруг,
затянется дремотной поволокой,
и если вдруг
засвищет кто-то вроде соловья,
хоть на минуту выйди: это я.

В карманах пусто? Не беда!
Вино, хорошая еда
да собутыльники, — по мне,
довольно этого вполне.

Трактирщик, старого вина
да сядь напротив, старина,
и пусть по чашкам разольет
красивый мальчик и — споет!

Хозяин, зайца не забудь,
да пожирнее, другом будь,
и в честь знакомства за столом —
— Ура! — осушим и нальем.

Ты что-то хмуришься, смотрю.
Послушай, что я говорю,
а говорю я от души,
и ты худого не держи.

Вино допито? — впрок питье!
Я за здоровье пил твое
и впредь по дружбе помогу:
ты мне обязан — я в долгу.

Опять вывихивают, гасят мой рассудок
две древних боли — боль разлуки, боль изгнанья!
Опять спасает избавительное чудо —
и я опять не сломлен бурями страданья!

Опять, опять, закрыв глаза, где и поныне
витает ужас, я мечтаю запереться
и в сердце жить, пока живу я на чужбине,
и чувства прежние воспеть при свете сердца.

А кто додумался, что сердце хладнокровно,
тот разве знает, сколько счастья и покоя
любовь приносит в бурный мрак, и как любовно
на волны горя льется масло — и какое!

Опять, любовь моя, рассказ правдивый начат:
как я живу, дышу тобой, как сердце плачет!

Взаимность, парность — вот счастливые задатки
любовных радостей в года свиданий наших
у родника, где обитают куропатки
и пьют попарно вечность юную из чаши.

На пару пляшут там безумье и веселье —
любовь, а также красота от них струятся.
А все печали, даже если и засели
тайком поблизости — так сунуть нос боятся.

Опять мечтаю спеть тебе о жизни прежней,
опять рассудок искупать в блаженстве первом,
опять его отправить вглубь, в поток безбрежный,
чтоб каждый раз он возвращался с лучшим перлом!

Как память нищего, что был богат вначале,
я утопить стремлюсь в прекрасном яд печали.

Мое бессонное весло окрепло в бешеной волне,
И я встречаю острова салатового цвета.
И там я дух перевожу, пока Судьба придет ко мне
И продиктует: вот — твой путь, а цель твоя — вот эта.

Скажи, какой богини вздох в прохладе утренней зари
С тобою делит аромат, которым этот сад насыщен?
И кто же та, что в первый раз тут целовалась? Говори!
Так целовалась, что огонь с обеих щек тобой похищен!

Крыла печали тяжелы, громоздки на подъем,
И в руслах Времени сухих они хлопочут дико,
А если светлый водоем лепечет о своем,
Так эту мелочь глушит боль пронзительного крика.

Руины храма зеленеют сиро
Пустынной плесенью, приморскою травою,
А под ногами и над головою
Смеется вечность, юность в блеске пира.

И я сказал: еще с вершины мира
Вся в белом сходит поступью живою
Античность! Блещет полнотою ключевою
Храм — дело мраморщика с острова Керкира.

Сон золотой, еще я не проснулся!
Тебя с водой в ключе я выпил редком,—
Он по священным меткам к нам вернулся.

Так бог велел воскреснуть мертвым клеткам!
И чужестранец, если той воды коснулся,
Уже к своим не возвратится предкам.

Весенний ветер вновь летит по странам,
Взывая к тайнам, к сладостям любовным.
Как под венцом, земля сияет светом ровным —
Цветы, одни цветы в ее приданом.

Попарно бабочки летают целым кланом.
Здесь — пчелка, там — оса. Да, полнокровным
Застал я мир, где счастьем поголовным
Земля волнуется в томлении желанном!

И каждый запах, щебет каждой птицы
В глубины сердца вновь летит, взывая страстно
К мечте, к надежде — снова, снова, снова

Поцеловать твои священные крупицы,
Твою весну обнять, мой сладостный, прекрасный,
Родимый край, мое Отечество и Слово!

Олива старая, ты горбишься клюкою
Под редкой зеленью, под жидкой пелериной,
Тебя украсившей для смерти. Рой пчелиный
В твоем дупле гнездится раной роковою.

Но каждый птенчик, пьяный страстью вековою,
На ветви немощной твоей, как мир, старинной,
Ведет любовную охоту за невинной
И пьяной птичкой, — всюду двое, двое!

О, как смягчат твой острый лик на тризне
Живые прелести крылатой, юной жизни,
Шумящей дивно и шуршащей от любви!

Они плодятся, как твои воспоминанья.
О, нам бы, нам бы твой обычай умиранья,
Ведь наши души — сестры, ставшие людьми!