Антология - Поэзия Африки

Я отдал сердца солнечное пламя
За груду железного хлама
Тебе, наш машинный век.
Я развеял костры лесные,
Рассеял моих лучших сказителей,
Вырвал из рук воителей
Мщенья тяжелый меч.
Час единства пробил.
Провел я долгие ночи без сна
В мерцанье огоньков болотных
Трепетного мира первым дозорным.
В сердце своем, на муссон похожем,
Задушил я ненависти ураган.
Я всем улыбаюсь, я на «ты»
с черным,
белым,
краснокожим.
Я пишу, арабесками покрывая листы
Жгучих песков пустынь,
Вечных снегов вершин,
Зеленых лесных полян:
Мир и дружба народов.

Оставь иллюзии, мой брат.
Руки не подавай им, взгляд
Прочь отведи, сердцебиенье
Уйми, когда они тебя манят,
Оставь иллюзии, мой брат,
Гони с порога их назад
Без всякого стесненья,
А сам ищи в земле зарытый клад.
Имей терпенье,
И поиски тебя вознаградят.
Не верь иллюзиям, мой брат.
Их запахи дразнящие не смогут
Тебя насытить, и в ночи дорогу
Их огоньки тебя не озарят.
Знай — жажду миражи не утолят.
Чтоб утолить ее, возьми кирку, мой брат,
Рой землю в пекле солнечных лучей,
Обуглись у пылающих печей,
Чтоб наших весен увидать цветенье.
Твои иллюзии, мой брат,
Кровь высосать из жил хотят.
Руки не подавай им, взгляд
Прочь отведи, имей терпенье,
Да, терпенье,
И поиски тебя вознаградят.

Глаза взглянули на меня в упор
и горькой нежностью своей сожгли.
И голоса я слышу до сих пор —
иные голоса иной земли.

Со светом тень вела извечный спор,
обманы дня растаяли вдали,
но отблески — ночам наперекор —
на трудный мой, тернистый путь легли.

Живая жизнь бесследно не ушла:
от плоти плоть нетленный дух взяла,
напев старинный ветром принесло,
и не иссякло на губах тепло;
но все же даль обманчиво светла,
и мучит явь, мечтам назло.

Чья-то смутная тень проплыла
в душных сумерках предвечерья,
и упала ночная мгла,
роняя черные перья.
Вдалеке, и темна и светла, —
верю я и не верю, —
не случайный ли отблеск стекла? —
в душных сумерках предвечерья
чья-то смутная тень проплыла.

Как сладостен сон, завершенный судьбой
в сиянье ночей, где в безмерную высь
уходят часы, не сыгравши отбой,
где вечность не скажет секунде — вернись!

Напрасно не сетуй, на ночь не сердись,
скорее напиток пригубь голубой —
в нем с явью твои сновиденья сплелись,
в нем звезды рождаются сами собой.

Легчайшим движеньем незримой руки
зажжен над землею опаловый глаз,
трепещут лучи, как ресницы, легки.

Не надо соперницы-лампы сейчас,
чтоб этот мерцающий свет не погас,
чтоб крылья свои не сожгли мотыльки.

Гвоздика сохраняет цвет
среди страниц альбома.
Ложится розовый рассвет
на белый саван невесомо.

И болью стянуты виски
в орбите сновидений.
Дрожат зыбучие пески —
часы напрасных бдений.

Иссякнут волны слез в бреду
и вдруг нахлынут снова.
И не приходит, на беду,
спасительное слово.

Я одинок в потоке дней,
а дни проходят мимо…
И горечь на душе сильней,
и боль — неутолима.

Лежу, дремлю на дне челна,
скольжу, ленивых ритмов полный,
и плачет сердце, как волна;
расколот звоном летний полдень.

Скользит, ленивых ритмов полный,
мелодий медленных наплыв.
Расколот звоном летний полдень —
многоголосый перелив.

Мелодий медленных наплыв
в тяжелых ароматах молкнет.
Многоголосый перелив
струится, словно лента молний.

В тяжелых ароматах молкнет
лиловых волн легчайший плеск.
Вдали струятся ленты молний,
до слез слепит разлитый блеск.

Над сутью всех вещей, над смыслом слов,
над зыбкостью неповторимых снов,
над тишиной, тяжелой, как смола,
и над вопросами, которым нет числа;

над плачем, заглушенным тишиной,
над тяжкой тишиной души больной,
над болью, приходящей вдруг,
когда вдвоем молчат, не разнимая рук;

над местом встреч — началом всех начал,
над словом, столько значащим для двух,
над словом, не произнесенным вслух,

над нервами, чей яростен накал,
и над ленивой негой вечеров,
когда смолкают голоса ветров.

Желанья, гнев и боль отброшу прочь,
из дальних стран вернусь домой,
пускай сожжет пылающая ночь
мою тоску и бред последний мой.
Желанья, гнев и боль отбросив прочь,

я подниму с земли кровавый ком —
остатки сердца моего,
растоптанного вашим каблуком,
и, если сердце не совсем мертво,
я подниму с земли кровавый ком.

Ко мне придет без сновидений сон,
и прилетят в рассветный час
четыре ветра с четырех сторон —
коснутся ласково усталых глаз,
и снизойдет без сновидений сон.

Когда проснется спящая страна, —
несбыточному сбыться суждено! —
забродит гнев, как старое вино,
и возвестит иные времена.

И кости, побелевшие давно,
восстанут и стряхнут остатки сна —
вот так душа истлевшего зерна
живет и входит в новое зерно.

И боги маски черные сорвут,
их голоса прокатятся, как гром,
и запылает ночь большим костром.

И неживые вещи оживут,
и в темных дебрях прозвучат слова,
что Африка по-прежнему жива!

Перекличку волны и весла
подхватил расшалившийся бриз,
и над веслами наши тела,
словно яркая бронза, зажглись.

Раскалился песок добела,
и валы набегают на мыс,
и пирога в тоске замерла,
океан умоляет — вернись!

Колыбельная песня морей…
Хоть бы вечер пришел поскорей
и, ласкаясь, к пироге прилег!

Голос прошлого в сердце проник,
нам понятен печали язык —
и волны и весла диалог.

В джунглях под черной листвой
труб оголтелых вой, буревой, грозовой,
и тамтам — зловещей совой.
Черная ночь, черная ночь!

Плачет тыквенная бутыль —
ядом стала вода,
и превратилась в пыль
в чаше еда,
в чаще — беда,
страшно в домах, страшно впотьмах,
черная ночь, черная ночь!

Под мертвой луной
факел в ночи,
свет, как больной,
бледнее свечи, тусклее свечи.
Только дым смоляной,
черная ночь, черная ночь!

Чья-то душа
бродит в тиши;
тише, чем вздох камыша, —
шепот души,
черная ночь, черная ночь!

Цыпленок ни мертв, ни жив —
хоть бы малейшая дрожь!
Хоть бы черная кровь из багровых жил —
камень — сломаешь нож!

Черная ночь, черная ночь!
Труб оголтелых вой, буревой, грозовой,
и тамтам — зловещей совой,
черная ночь, черная ночь!

Прочь с берегов реки
ушел народ,
стонет вода в порыве тоски,
и тростники вонзают в небо клинки.
Черная ночь, черная ночь!
Покинул саванну древнейший род,
в пустыне гудят пески,
труб оголтелых вой, буревой, грозовой,
и тамтам зловещей совой —
черная ночь, черная ночь!

На деревья взгляни —
сок застывает в стволе,
сохнут корни в земле,
и предков огни
погасли в густой тени.
Черная ночь, черная ночь!

Страшно в домах, страшно впотьмах,
факел слабей ночника,
плачет река,
в чащах больных поселился страх,
ветка дрожит, как рука старика.

В джунглях под черной листвой
труб оголтелых вой, буревой, грозовой,
и тамтам — зловещей совой…
Черная ночь, черная ночь!