Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2
1923
9
Свирель, поющая в Твоих устах,
трость, наклоненная от Твоего дыханья, –
я заблудившийся в долинах и лесах, в лесах
и дебрях своего желанья.
Я Тьму сгустил вокруг своих дорог, сам на
себя в борьбе вооружился –
и день настал: в борьбе я изнемог, у ног Тво-
их бессильно опустился.
Твоя улыбка мне дарит покой, о прошлом све-
те память воскрешает,
и верится, что вновь над этой мглой былой огонь
прекрасный засверкает.
Для глаз моих роскошная заря распустится и
дали озолóтит,
и я услышу шаг грядущий дня и день меня в
лучах своих поглотит.
10
Пресветлый день настал, настал и плещет, и
плещет воды света через край.
Роскошный свет, блаженный свет мне блещет;
край неба им залит, златистый край.
Нет шума листьев, рыка нет волчицы, синицы
крика, говора людей, нет, это свищут неземные
птицы среди дрожащих точащих лучей.
Нет грани неба с черною землею, нет кра-
сок неба, леса и полей –: все залито сияньем предо
мною, дрожащим вихрем пляшущих лучей.
Пространство-царь упал в крови безглавый,
сокрылся в мрак безвестный и глухой.
Я – вездесущ: миры, лучи и травы мой облик
только, только облик мой.
11
О, краска каждая впивается когтями, когтями сердце,
сердце рвет мое!
Я закрываю слабыми руками от яда красок
бледное лицо.
Как я могу бестрепетно глазами роскошный день,
осенний день встречать, когда мне даже тьма горит огнями и
от огней мне некуда бежать.
Я, так любивший и впивавший звуки, под музы-
ку привыкший засыпать, я не могу теперь от острой
муки, простые звуки даже различать.
Аккорды звучные из комнаты далекой мне скрежетом и визгами звучат.
И слышу я во сне в ночи глубокой – ревет Тру-
ба и выстрелы гремят.
12
Я опрокинут точно чаша меда и светлый мед с
моих краев течет; мед, сохранявшийся из сотов
в род из рода, с моих краев течет в про-
странство мед.
Блеск дней звенящих, плеск ночей беззвучных!
О, радость, радость! Нет границ и слов...
Среди лугов сверкающих и тучных, среди беззвуч-
ных горних облаков.
О, радость, радость!
В золотом восторге я пал в объятья мягкие
твои. Из губ засохших крик любви исторгни, рас-
торгни все сомкнувшиеся дни!
13
Лишь только ночь отбросила рукою со лба волос гу-
стую пелену,
я слышу: голос мне звучит трубою и падает,
вонзаясь в темноту:
«Ты отдыхал в моих объятьях нежных, из
губ моих ты пил сладчайший мед и прославлял ме-
ня в стихах безбрежных, благословлял меня из рода в
род.
«Так знай, что этот свет и озаренье, чему тебе наз-
ваний не сыскать,
«лишь бледное простое отраженье, лишь слабая и стертая
печать.
«В сравненьи с тем, что ты, огнем сгорая, принять еще в
восторге осужден, –
«все это только копия плохая и прохо-
дящий быстролетный сон».
1924 г. Лев Гомолицкий
Это и почти все остальные письма к А.Л. Бему находятся в собрании: Literární archiv Památníku Národního písemnictví (Прага). Архив А.Л. Бема. Письма Л. Гомолицкого. Местонахождение писем Гомолицкого к Бему далее указано лишь в случаях, когда они оказывались не в числе других писем, а среди стихотворений.
Стихотворения 6 и 12 обведены А.Л. Бемом.
2. Гомолицкий – Бему
7 июня 1926 г.
Pologne, Ostróg n. Horyniem,
zamek Ks. Ostrogskich
L. Gomolicki.
Многоуважаемый,
дорогой
Альфред Людвигович!
Сегодня получил Ваше письмо и сегодня же спешу Вам ответить.
Письмо Ваше пришло весьма и весьма кстати: меня очень тронуло Ваше внимание, а Вы представить себе не можете, как иногда бывает тяжело одиночество и отсутствие моральной поддержки.
Недостатки формы своих стихов я теперь вижу. Но проистекали они оттого, что я не писал, а пел, как птичка Божия, придавая больше значения процессу, нежели его результатам. Да и трудно бывает рассчитать: иной раз подходишь во всеоружии искусства и мысли, и ничего не получается, а то пойдешь в поле или вскочишь ночью и набрасываешь каракулями на первом попавшемся клочке внезапно неизвестно откуда пришедшее, а потом получается лучшее из всего написанного. Теперь я смотрю проще, а одно время я серьезно считал, что это по наитию, а потому и исправлять ни в коем случае нельзя. Теперь же я пробую исправлять – и ничего.
Вы пишете – учиться на Пушкине. Могу сказать, что хотя я и никогда не брал никого исключительно за образец, но чистота и простота его поэзии глубоко запала в меня еще в детстве. Но на той же полке детского шкапа стояли томы Шекспира и Фауста. И еще, посудите сами, для такой чистоты и простоты надо необыкновенно выкристаллизоваться и найти себя, я же еще до такой степени блуждаю и тыкаюсь носом, как слепой котенок в поисках материнских сосцов. Творчество мое вспыхивает и мигает, как свеча на ветру, а не горит ровным ясным пламенем.
Что же до искания и разнообразия формы, то к этому письму я прилагаю приложение № 2, в котором вы найдете уже не ямб, но дактиль[161]. Мне интересно услышать от Вас мнение об этом способе стихосложения. Это непрерывная строка трехсложных стоп. Предложения можно разнообразить началами их в стопах разного характера[162], а в середине рассыпать во всевозможных сочетаниях и со всеми промежутками внутренней рифмы. Получается гибкий, подвижный стих. Он наиболее соответствует моему нервному характеру творчества и пришел ко мне интересным образом в таинственном пророческом сне. Конечно, подготовка его была в яви, м<ожет> б<ыть>, подсознательная. Как-нибудь я расскажу Вам об этом. Назвал я это – ритм. Не метко. Но – «Стих о...», а тут «Ритм о...»
Критиковать не стесняйтесь, если Вы так добры заниматься мною. Мне это очень полезно и вместе с тем приятно.
Номер журнала «Своими Путями» с творчеством скитников жду с нетерпением. Мне очень интересно познакомиться со своими «братьями, ушедшими из мира». Рафальского я знаю, но как-то так вышло, что знаком с ним не был. Стихи же его мне изредка попадались, но мало. Имею понятие, что он самобытен и ярок в образе.
Благословение Ваше и обещание не погнушаться моими скромными подвигами в надежде пострига в <в>веренном вашей отеческой любви Скиту принимаю с благоговением, а также страхом перед Тем, имени Которого не произношу. Расстояние может ли быть препятствием для духовного сообщения, тем более что почта к нашим услугам. Говорите, хочу ли, чтобы считали меня в составе кружка? Несомненно. И не замедлю прислать что-нибудь для общей братской беседы в Скиту; Вас же разрешите с этих пор называть духовным отцом своим.
Что касается печати, то я, приготовив матерьял, пришлю Вам всё то, что есть переработанного и приведенного в надлежащий вид (чтобы показаться на люди – надо же ведь одеть галстук). Этого материала не много. Вы же с ним и поступите по своему отеческому усмотрению.
«Приложения» же только для Вас и моих отныне братий духовных. Не знаю, успею ли, но мне хочется послать с этим письмом несколько сценок из Петруши, в котором я поположил просмотреть весь путь, мной пройденный. Когда-нибудь соберусь: поправлю, перепишу и пошлю Вам обе части Петруши (а должно быть еще две – они в проэкте).
Мог бы я еще предложить братской беседе размышления и те мелкие открытия в узкой области свойственного нам искусства, пришедшие мне в моем затворе. Так о некоторых сторонах творчества Гумилева, о неиспользованных формах стихосложения, об соприкосновении областей религии и искусства. Но боюсь, что отстал, предоставленный самому себе без братской поддержки, а открытия мои могут быть маленькими Америками, давно найденными и изученными прежде. Вы же со своей стороны могли бы помочь мне рассказами о подвигах мужей и чудесах этого мира.
Зовут меня так же, как гр. Толстого – Лев Николаевич. Но это дело случая – меня хотели назвать иначе – Борисом. Говорят, что здесь есть некая таинственная связь с умершим тогда Львом XIII.
