Павел Антокольский - Стихотворения и поэмы

Ненастный вечер. Свет, горящий вполнакала,
Плохой табак, а от него туман в мозгу.
Душа, чего ты жаждала, о чем алкала?
Молчи о том, старуха! Слышишь?
                                                          Ни гу-гу!

Усни, душа, укройся одеялом
                                                     ватным.
Моих безумных писем не прочтешь.
Я труд люблю: на стол наколот чистый ватман,
Да весь насквозь дождями вымочен
                                                                чертеж.

Баллоны с жидким кислородом
                                                         на ущербе.
Молчит архангел, отменивший
                                                   Страшный суд.
Лишь корни русских слов роятся
                                                           будто черви,
Немые, грудь земли-кормилицы сосут.

Умолкнул голос человеческий,
Никем и не услышанный.
Истлели все овечьи вычески
В траве, никем не скошенной.

Чей стон промчится над Евразией,
Зальется над Америкой,
Какой эпической поэзией,
Какой любовной лирикой?

Какая мраморная статуя,
Чья камерная музыка
Восстанут из развалин, сетуя
На козни астрофизика?

Не вспоминаю дней счастливых,
Не замечаю лиц знакомых.
Я весь какой-то странный вывих.
Я весь какой-то сонный промах.

Сосредоточен иль рассеян…
Но здесь иная зреет странность, —
Как будто чувствую: со всею
Вселенной собственной расстанусь.

И, к расставанию готовясь,
Сжигаю книги и рубахи,
Соображение и совесть,
И говорю своей собаке:

«Ты, умница, еще не слышишь,
Как безнадежно я пылаю.
Ты за меня стихи допишешь,
А на луну я сам залаю».

Понимаешь? Я прожил века без тебя
          И не чаял, что в будущем встречу.
И случалось, в охрипшие трубы трубя,
          Не владел человеческой речью.

Пил вино, и трудился, и стал стариком,
          И немало стихов напечатал,
Но застрял в моей глотке рыдающий ком —
          Слабый отзвук души непочатой.

Вот она! Отдаю тебе душу и речь,
          Если хочешь, истрать хоть на рынке,
Только зря не жалей, не старайся сберечь,
          Да и пыль не стирай по старинке.

И пускай у тебя она пляшет в глазах
          В дни чудес, и чудовищ, и чудищ:
Это завтрашней молнии ломкий зигзаг —
          Тот, с которым ты счастлива будешь!

В конце таинственного века
Среди развалин, в щелях скал
Державный разум человека
Свою жилплощадь отыскал.

Вот он — разведчик руд несметных,
Проходчик в штреке вековом,
Семижды семь потов бессмертных
Со лба стирает рукавом.

Как валит с ног его усталость,
Как сухи губы, как черны…
Что дальше? Сколько дней осталось
До межпланетной стороны?

К последней скорости ревнуя,
Ведя рекордную игру,
Он тратит выручку дневную
В похмельях на чужом пиру.

Что ж, невеселенькая трата…
Но ведь в заштатном городке
Он с прадедом запанибрата
И с правнуком накоротке.

Едва рассветное сиянье
Забрезжит и прорежет ночь,
Халдеяне и марсиане
С ним познакомиться не прочь.

Он всех зовет на поздний ужин,
Пускай теснятся у стола —
Кто слишком важен, кто контужен,
Кто сложен, кто сожжен дотла.

Не в званье дело и не в чине!
В конечном счете всё равно,
Кому и по какой причине
Допить последнее вино.

Что там, в дырявых бочках ада,
Амврозия иль самогон,
Иль атомная канонада,
Заваренная под разгон?

Что там ни будь, но выпей разом
Со дна поднявшуюся муть.
И пей до дна, державный разум,
Ты завтра сможешь отдохнуть.

Разве я буду опять молодым,
Разве не прожил жизни, не дожил,
Не подытожил, не уничтожил,
Не превратил ее в черный дым?

Разве не кончусь легко и сразу
В зареве утра, в полночной тьме,
В твердой памяти, в здравом уме
Не допишу последнюю фразу?

Или не стоит соваться в нее,
Свататься к ней, а лучше сорваться
С жалкой трапеции, в гром оваций,
В пыль, на арену — и в забытье?

И на секунду — хоть напоследок —
Как это было раньше во сне
К ранней своей вернуться весне…
Так или эдак… Так, а не эдак!

История! В каких туманах
Тебя опять заволокло?
В чьих мемуарах иль романах
Сквозь непромытое стекло
Ты искаженно проступила
И скрылась? И торчат из тьмы
Чертогов рухнувших стропила,
Где наши пращуры детьми
Играли в Кира иль в Тимура…

Нет! Этого не может быть!
Нельзя так немощно и хмуро
Свою обязанность забыть.

Прямей смотри в живые лица,
В сердца и действия людей.
Чтоб их весельем веселиться,
Искусством ПРАВДЫ овладей.

Ты и сама живая Правда.
Архив долой, раскопки прочь.
Ты не вчера, а только завтра.
Пляши и пой, плачь и пророчь!

Ты не Помпея, не Пальмира,
Не спекшаяся в лаве мышь.
На роковых распутьях мира
Ты в трубы грозные гремишь!

Начало всех начал его. В ту ночь
К нему пришли Белинский и Некрасов,
Чтоб обнадежить, выручить, помочь,
Восторга своего не приукрасив,
Ни разу не солгав. Он был никем,
Забыл и о науке инженерной,
Стоял, как деревянный манекен,
Оцепеневший в судороге нервной.

Но сила прозы, так потрясшей двух
Его гостей — нет, не гостей, а братьев…
Так это правда — по сердцу им дух
Несчастной рукописи?.. И, утратив
Дар слова, — господи, как он дрожал,
Как лепетал им нечленораздельно,
Что и хозяйке много задолжал
За комнату,
                    что в муке трехнедельной
Ждал встречи на Аничковом мосту
С той девушкой, единственной и лучшей…

А если выложить начистоту, —
Что ж, господа, какой счастливый случай, —
Он и вино припас, и белый хлеб.
У бедняков бывают гости редко.
Простите, что он пылок и нелеп!
Вы сядьте в кресла. Он — на табуретку.

Вот так он и молол им сущий вздор
В безудержности юного доверья.
А за стеной был страшный коридор.
Там будущее пряталось за дверью,
Присутствовал неведомый двойник,
Сосед или чиновник маломощный,
Подслушивал, подсматривал, приник
Вплотную к самой скважине замочной.

С ним встреча предстоит лицом к лицу.
Попробуйте и на себя примерьте
То утро на Семеновском плацу,
И приговор, и ожиданье смерти,
И каторгу примерьте на себя,
И бесконечный миг перед падучей,
Когда, земное время истребя,
Он вырастет, воистину грядущий!

Вот каменные призраки громад,
Его романов пламенные главы
Из будущего близятся, гремят,
Как горные обвалы. Нет — облавы
На всех убийц, на всех самоубийц.
В любом из них разорван он на части.
Так воплотись же, замысел! Клубись,
Багряный дым — его тоска и счастье!

Нет будущего! Надо позабыть
Его помарок черновую запись.
Некрасов и не знает, может быть,
Что ждет его рыдающий анапест.
А вот Белинский харкает в платок
Лохмотьями полусожженных легких.
И ночь темным-темна. И век жесток —
Равно для всех, для близких и далеких.

Кончалась эта ночь. И, как всегда,
В окне серело пасмурное утро.
Спасибо вам за помощь, господа!
Приход ваш был придуман очень мудро.
Он многого не досказал еще,
В какой живет он муке исполинской.
Он говорил невнятно и общо.
Молчал Некрасов. Понимал Белинский.