Лев Маляков - Милосердие весны

Среди болот и глухомань-лесов,
В зеленом царстве птичьих голосов,
Вросла в бугор крестьянская изба:
В окне — заря,
А над зарей — резьба.
Изба стоит себе полста годов.
Тропинка от неё ведет
На Гдов.
Другая — к югу,
                        в дальние края,
Которых и во сне не видел я.
Всему свой срок…
Аукнула судьба —
И затерялась дедова изба
Среди лугов зеленых и лесов,
В весеннем хоре птичьих голосов.
Как сказки, открывались города
(Избенке дедовой до них куда!) —
У каждого свой норов,
                                    голос,
                                             вид,
И каждый —
Не полста годов стоит!
Во мне самом ликуют города —
У них своя нелегкая страда.
И все же эта тихая изба —
Моя неповторимая судьба —
У матери-земли не на краю.
Я это понял —
И на том стою!

Гулко река салютует,
Ельник куржою оброс.
Снова в России лютует
Давний хозяин — мороз.

Ахнет по лесу со стоном —
Лезет в тулуп голова.
Тихим подкатится звоном
К сердцу о лешем молва.

Я усмехнусь над собою:
Леший — в космический век!
Елки несутся за мною,
Сыплют на голову снег.

Скорость —
                 от страха надежда,
Я не жалею коня…
Нет-нет и вновь потревожат
Старые сказки меня.

Мой дед Антон —
                           дорожный мастер,
В деревне —
                 пролетариат.
Дорогу строил он для счастья
И был, как видно,
                          делу рад.

Как для себя
                  Антон старался —
Деды любили ладить впрок…
И вот он —
               город показался,
А до чего же был далек!

Верста к версте —
                           легли каменья,
Как в песне
                 звонкие слова.
Достала наше поколенье
Про деда добрая молва.

Дорога уходила в дали
И счастье
             все-таки нашла.
По ней тачанки
                       проскакали
И революция прошла.

Давным-давно
                     Антона нету.
И все-таки мой дед живет…
По каменке,
Навстречу лету,
Катит из города народ.

По ней,
          Антоновой,
                            трясучей,
Я нынче еду, не спеша.
Цветенью ржи,
Июньской туче
Внимает радостно душа.

Мне повезло:
Я рос вольготно
Среди дворов,
                    телег,
                            саней.
Из дома удирал охотно
С ребятами пасти коней.

В колхозной старенькой конюшне
Ходил Фаддей, как домовой.
Ворчал в усы он простодушно,
Не прогонял меня домой.

Пропахший сбруей, конским потом,
Как будто вырезан из пня,
Он,
   отлучаясь по субботам,
В конюшне оставлял меня.

В двенадцать лет я, под Фаддея
Работая,
            как бы играл:
Корил за норов Берендея,
А жеребец тихонько ржал.

Я нарушал наказ Фаддея
(Сдержаться не хватало сил):
Друзьям на зависть
Берендея
В луга зелены выводил.

Пищали издали девчонки.
Я сам от страха замирал.
Мой жеребец, как собачонка,
На свист,
             играя, прибегал.

Губами хлопая упруго,
Дышал в ладони горячо.
Схрустев сухарь,
Меня, как друга,
Толкал доверчиво в плечо.

Я прижимался к ладной шее,
От гордости был сам не свой.
На быстроногом Берендее
Скакал буденовец лихой.

Будем вместе веселиться —
Ключик ты нашел к «частице»
И открыл ее, как двери
В старый бабушкин чулан.
Я сначала не поверил,
Думал: хвастает Иван.
А сегодня на экране…
Пригляделся: точно — Ваня.
Он в халате белоснежном
И в перчатках, как хирург.
Ты напомнил мне о прежнем
Добротой спокойных рук.
Родился Иван в рубашке,
Со своей чудной замашкой.
Забредем в горох к соседу —
Тут, конечно, не зевай!
А Иван начнет беседу,
Словно мы попали в рай.
Чуть чего я ноги в руки
И подальше от науки.
Наш сосед учил крапивой —
До сих пор зудит спина.
Ты «удачлив» был на диво —
Не моя, прости, вина.
Встретил я того соседа,
Про тебя завел беседу.
Старый видел передачу —
Сбил ты деда наповал:
Говорит и чуть не плачет,
На горох зеленый звал.

Вызревали мы, как горькуши,
Убегали в луга с утра.
Выпасались у бабки Груши,
Что, как сказка, была стара.

На кормежку не привереды —
Подчищали сады с корня.
За вихры нас учили деды
Пуще жизни беречь коня.

Увозили отцы с собою
И велели пройти прокос,
Чтоб ложился он за тобою
Широко, что озерный плес.

На тяжелом двуконном плуге
Утверждали мужскую стать.
А «мужчинам» бы на досуге
После пашни в лапту сыграть.

То-то сладко нам елось-пилось,
Словно в сказке —
Все мимо рта.
Знать, полей и покосов милость
Мне запомнилась неспроста.

Отдохнуть бы ей давно пора.
И откуда силы
                      в старом теле?
Не присядет с самого утра,
Крутится в делах,
                          как в карусели.

Солнышко застало
                            с посошком
Вывела теленка за овины.
А в обед
На станцию пешком —
Насбирала к поезду малины.

Леночке гостинец принесла
(Правнучка теперь уже в десятом),
На лугу сенцо перетрясла,
Любовалась
                 розовым: закатом.

Ягод насбирала у дорог,
У реки —
             кореньев валерьяны.
Уж своя,
           посушенная впрок,
Ягода и травка —
                          без обмана.

К бабушке в ночь-заполночь стучат,
Слава добрая о ней в народе.
— Мой-то с балалайкой у девчат.
До утра, бесстыжий, колобродит.

Бабка покачает головой,
Голова у старой —
                           Дом Советов.
Разговор сугубо деловой —
Шепотом,
Друг дружке по секрету.

Вправить грыжу
И свести лишай —
Выдаст сто очков вперед наукам.
Бабушкина слабость —
Любит чай,
Чтоб крутой,
                 из блюдца,
                                   и пофукать…

Борода —
             как плита на груди,
И ручищи —
                 дубовые плахи.
Возлежит дед в посконной рубахе.
Бесконечность его впереди…

А, бывало —
                  солдат хоть куда:
И в разведке…
                    А если в атаке —
Не видали такого рубаки!
На подушке алеет Звезда.

Уходил от земли воевать —
Кто ж в России родится солдатом?!
На привалах мечталось:
Внучатам,
Что про землю узнал,
                                 передать.

Он как будто глядит из-под век,
Вспоминая,
Чего не успето.
За окном раскудрявилось лето…
Да не властен в себе человек.

Не прибавить теперь,
Не отнять —
Все свершилось от точки до точки.
Возле гроба
Горюнятся дочки,
Сыновья попритихли и зять.

Встрепенулся подстреленно крик —
Не сдержалась студентка,
                                       меньшая…
Головою вот-вот покачает —
Не любил беспорядка старик.

Он предвидел судьбу наперед —
Сам себе заготовил домину…
Похоронного марша кручина
Над толпой величаво плывет.

От него замирают в груди
Громогласные слезы и ахи…
Возлежит дед в посконной рубахе.
Бесконечность его впереди.