Юлия Мамочева - Душой наизнанку

Бушует дождь на шабаше планеты,
Гремит вулкан, волну в лицо гоня.
И песни — те, что до сих пор не спеты,
Навстречу небу рвутся из меня.

Вот молния взлетает на подмостки,
Взметнув огонь, как шёлковый подол.
Гроза ласкает борзо — против шёрстки!
Не оттого ль на сахарной извёстке
Моей судьбы — нездешний звук зацвел?

Да только сердцу — звона мало, мало…
Влечёт сердца извечно ввысь — и вон!
Я улечу. Мой парус — одеяло,
А мой фрегат — заливненный балкон!

Заливненный, закопанный в минуте,
За кипой лет — закапанный дождём…
Я унесусь — судьба, таким не шутят!
Я унесусь — в несметный город-гром!

Перед глазами гордыми моими
Лиловым вихрем станет воля петь!
Порвалось небесиновое вымя —
Что бесы, древеса кромсают сеть,
И хлещет ведь!
И льётся чудо-медь,
Святой огонь во чьё-то чудо-имя…

Перед глазами дальних рубежей
Бежать, бежать по бежевой кручине,
По скуке, по тоске — всегда отныне
Их панихидя в каждом вираже.

И скуку, и кручину, и тоску —
Отпеть, отмучить, отстрадать. Опорой
Мне — вечность, чинный, волчий хор которой
Подобен лишь змеиному броску.

Тоска меня раскрошит на куски,
Но роскошь душу соберёт единой:
Святая роскошь песни лебединой,
Светящая сквозь «не видать ни зги».

Ни зги — но жги свои высоты светом.
Свергая совесть, ты совсем — кипи…
Не стоит слёзно грезить о неспетом,
Если сидеть остался на цепи!

Ты — на цепи. Я нацеплю корону,
Кудрявых крыльев нацеплю сполна.
И улечу. Я улечу — одна,
И слёзно станет завидно балкону.

Среди друзей,
В кругу годин —
Всегда ничей,
Всегда один.

Читатель тар,
Ловитель снов.
Для новых — стар,
Для старых — нов.

Тебе — елей,
Где прочим — дым.
Любил сильней,
Чем был любим.

Навеки твой
Удел таков:
Изгой
Средь сотни двойников.

Напрасно, пресно, присно —
Но с лёту повелось:
Покуда не явился,
Ты будешь званый гость.

Покуда сам не в стае,
Там будешь брат и друг.
Судьбинушка простая —
Быть третьей в паре рук.

Спеша тобой хвалиться,
В тандем не пустят свой —
Они, что единицей
Прозвали за спиной.

Но соберутся вместе,
И, как святая плесень,
Порасползётся грусть
В сердцах: причастьем чести
Слова твоих же песен
Пить будут — наизусть.

Я спрятан от мира под маской дверей,
За вёрткою дверью в быт.
Запутанный, прячусь в межзвёздную трель,
И ею в века зарыт.

Закованный, кровью питаю ковчег;
А кожа — белей бересты.
Я пячусь, я прячусь в нетающий снег,
В объятья своих пустынь.

И спрут подсознанья оплёл меня сном,
Коварно кривляя взор.
За запертой дверью я выстроил дом
И свил из волос — гнездо.

Врастая корнями в паркетную гладь,
Один растворился в дне —
И в том, что умеет зарёю пылать,
И в этом, на глубине.
И донная, данная, томная гать
Любуется днём извне.

А стены, да крыша, да плюшевый пол
Пожрали мне тело и пыл.
Затворник творенья отраду нашёл
В тавре из нездешних сил.

Отчего мой вид бравурно-жалок?
Край любезен — бездна горяча.
Ты стоишь, как в серый полушалок
Кутаясь в прощальную печаль.

Ты стоишь, а я кидаюсь в море
Суетно-бездонных небытий:
Падаю в водоворот викторий —
Тех, что поджидают на пути.

И смеётся тьма слепым фасадом,
Звёздная глаза взрезает взвесь…
Милый друг, храни себя — я рядом:
Много ближе, чем возможно здесь.

Москва! Моё сердце, пожалуйста, не отпускай!
Держи его насмерть, хоть крючья на треть вонзи!
Как дом, горе-думы в дыму, в голове — раздрай.
Я после грозы по глазницы стою в грязи.

Пусть гроздья души истомлённой омоет река
Да небо судьбу наласкает на счастье устами!
Чтоб я воротился — на волю тропа легка;
К тебе — журавлём последнего косяка,
К тебе — обезумевшим волком последней стаи.

Ты только вмуруй моё сердце в брусчатку дней,
Которые нам судьба — летовать в разлуке.
Ты только мне в лёгкие воздухом здешним вей
И слышься мне, слышься — во всяком нездешнем
                       звуке.

Смотри на меня изнутри бессловесных зеркал,
Дыши на меня из нарывов больных нейронов…
Чтоб лик твой бликующий в томном уме возникал,
Далёкой любовностью лоб еле слышно тронув.

Москва! Старорусскою песней терпеть веля,
Меня окольцуй ты блокадой молебной гжели:
Так истово, как за кровавой стеной Кремля
Вздымаются белых церквей лебединые шеи;

Так искренне, как разливается нынче грусть
По телу, по разуму — сразу невозвратимо.
Люби меня, бледная бедная божья Русь,
Хоть крошечной долею моря, каким любима.

Чтоб не задохнуться мне в жухлой теплыни песка
На чуждой земле, намозоленной чуждым голосом.
Москва! Моё сердце, пожалуйста, не отпускай:
Оно прорастёт из груди твоей сочным колосом,
Согреет тебя, разгораясь трескучим хворостом,
Споёт тебе, словно слепой и всесильный скальд.

Ты только храни меня — солнцем, и сном,
                   и помыслом.
Ты только меня невозвратно не отпускай.

Ночь забывается смертным сном;
Здравствуй, последний суд.
Небо теперь неспокойно лицом;
Нынче за мной придут.

Кажется, гулок рассветный час;
Бьёт, как плетьми, сквозняк.
Солнце, молись всей бездонностью глаз:
Скоро меня казнят.

Утро зардеется медью на треть,
Станет манжеты мять.
Коли остаток начнет пламенеть —
Значит, решили распять.

Если дожди зарыдают, не ждя,
Чтоб прозвучал приговор, —
Знай, безотрадная радость моя:
Путь для меня — на костёр.

Если же звёзды прольются в вой,
Ночь закричит во сне —
Грешнице станет страшнее всего:
В теле навечном душой неживой
Мыкаться — доля мне.

Но не прорвался геенный гам;
Выси не голосят…
Солнце, иди по своим делам:
Нынче меня простят.

Русский мой, необъезженный край…
Голубая, зелёная мать!
Напои меня, силы дай
Рисовать тебя, воспевать.

Напои меня, намоли,
Околдуй ворожбою ржи…
Говорить, говорить вели!
Литься речью-рекой прикажи!

Поплыву по вольной груди,
По ладоням полей разольюсь…
Ты мне солнцем в глаза гляди,
Старославная чудо-Русь!

Исповедай мои грехи,
Причасти водой ключевой.
Чернотой — не узреть ни зги;
Окунусь — да созрею, живой.

До поры мне уход отсрочь;
Дай испить — хоть твоих — седин.
Я молю, точно слабая дочь —
Что сильнейший да верный сын.

Дай с друзьями чуток погулять!
Дай, родная, пожить — на века.
Хоть коротенько — только, мать,
Чтобы громко, наверняка.

Чтобы сочно, что колос пшена,
Чтобы крепко стоять в строю!
Отгуляю свое сполна.
Воспою тебя, воспою!

Я дома. Я снова —
На родине Цоя,
В объятиях зноя
С утра до утра.

И небо вдыхаю —
Без краю,
Густое,
Что — с запахом крова,
Что — с кровью Петра.

О, кровью румянится
Сумрак спесивый,
Моею Россией,
Зарёю моей.

Я пьяница, пьяница:
Алою силой
Питаюсь —
И каюсь
В июлевый хмель.

Налейте мне совести
Вместо печали;
Чтоб сны не стращали
Усталую дочь!..

Приехала в гости,
Стою на причале.
Финалом для повести —
Белая ночь.