Юлия Мамочева - Душой наизнанку

Снова меня ты, прожжённая совесть,
Гонишь гореть в аду.
Думаешь, бедная, что успокоюсь,
Коли теперь — уйду.

Душу в запале не брезгуешь ранить
Крючьями да огнём…
Долго хранила судьбу мою память
Спрятанной на потом.

Что суждено — осуждённой открылось,
Тёмный венец надев.
Кроя гордыню, забрезжила милость
Скорбною дамой треф.

Замельтешила, заворожила,
Мстительно велика.
Но моя слава пока не довыла:
Громко дрожит золотая жила
Сбоку от кадыка!

Как замолчать-то, не видевши края,
Высказать не успев?
Можно ли сдаться, сраженья желая?
Увещеванья — блеф.

Мне, горемычной, окончить повесть
Писано на роду.
Прежде — на сон не осудит совесть.
После — сама уйду.

Смешно бояться ссор.
Грешно ли — суеверий?
Я в странный год, нимало не боясь,
Под материнский взор —
из неземных материй
В конце концов, конечно, прорвалась.

Хотелось в люди мне,
Хоть солнце жарит строже
тех, кто рождён, а не
закутан в облаках.
«Пускай конец броне!
Пусти на землю, Боже!» —
Кричала наравне
с другими я — до дрожи
и Господа хватала за рукав.

Нас много Там цвело —
детей иных материй;
мы други были — не разлей вода.
Мы вниз просились. Не творя мистерий,
смирился Бог с сомнительной потерей,
билеты выдал — сверху в никуда.

И мы — во весь опор!
…Не удержались вместе:
поразлетелись, вразнобой несясь.
Как были — на подбор,
по волостям-поместьям
попадали — тот княжить, этот — в грязь.

Как припомнить-то теперь добрый час рождения?
Верно, жизнь открыла дверь с миной осуждения.
Мол, тебя кто звал сюда? Брезгует здороваться.
Словом, котовасия — так гласит пословица.

Припомнить трудно, коль
чинит препоны память:
Приземная юдоль
свободой не щедра-с.
…Смириться, Смерть, изволь: меня не заарканить!
Грози розгой: я хлеще в тыщу раз!..

Я рождалась. Мир ревел гривой лошадиною;
Трубно бесом верещал, искры сёк из глаз.
Распахнул ворота мне Фатум с кислой миною.
Я швыряю: «Не томи!
Маску гнусную сними —
Разминируй, мон ами,
Сам себя сейчас!..»

…Выход мой был мало прост;
Время жгло, взвывая;
Воздух горький в горло лез чумой.
Чёрт, казалось, сел на хвост;
Капал сумрак, словно воск,
Телом застывая.

Тело, ты несло меня — домой…

Раскрылились сморщенные гланды;
Разлетелись настежь ставни век…
И смутилась Гибель, каркнув: «Ладно…
Поживи, пожалуй, человек!»
Было ей, балованной, досадно
Даровать добыче — вольный бег!

По планете с дерзостью с той поры хожу я,
Позволеньем свыше заручась.
Кажет морду всякий раз жизнь моя чужую:
Льнёт к глазам — то князь, то — явно мразь.

Бог следит за мной с небес, Бес — из недров чада.
Нервно теребит часы тощим пальцем Смерть.
Знает Бог: до времени мне к нему — не надо.
Знает Демон: я пока не его награда.
Гибель, верь: тебе меня точно не иметь.

Злишься, знай волнуешься, пышешь перегаром…
За былое на свои кости не пеняй!
Отпустив на вольный бег — разве манят к нарам?
Не примкну, не приманюсь, не отдамся даром;
Прежде — честно одолей меня.

Памяти длань! Мановеньем — мгновенье продли…
С лаской, какую едва ли века видали,
Я подпираю небо долины Дали,
Облокотившись на зубья презыбкой дали.

Планы сливаются — с плоскости смысловой;
Полурасплесканный, пол овладел ногами.
Мне ль не расслабиться,
Мне ль не прославиться,
В купол врастая главой —
Логовом мыслей, обвалянных в амальгаме?

Нет — затвердению! Тени галдят в глаза.
Денное марево мором дымит на мраморе.
Морда — в испарине; с пасти оскаленной
               брызжет ветер-нарзан;
Он газирован, что разум — в газовой камере.

Грезит о грозах единственный часовой:
Я, одиночеством скованный недреманным.
Холода хочет подрёберный космос мой;
В мыслях держащего небо слепой головой
Плавится плева меж абрисом и туманом.
Мысли того, кто в размякшую высь
               врос последней главой, —
Славой засеяли синь над его романом.

Эх, не пишется мне, не рисуется:
Тяжко дышится, сладко спится…
Где вы, русские лица-улицы?
Всё — кромешная заграница.

Заграница — кромешится крошевом,
В уши самые солью сыпется.
Наглотавшись всего хорошего,
Не насытиться мне, не насытиться!

Шибко голодно — без родимого,
Без рутинного, без российского.
Заграница смеётся льдиново:
А к согреву — не попроситься.

Ты попросишь — вконец расхохочется,
Встанешь к стенке молиться — выстрелит.
Коль тебе задремать захочется —
Смертной негою ложе выстелит…

Нет, негоже к пригожей ластиться,
Приседать перед ласковой вражиной!
Как нальёт заграница маслица —
Станешь скользкий, друг, да изгаженный.

Мне ни масла, ни мёда — не надобно!
Здешний путь мой замшеет, не пройденный.
Ухожу в перезвоны ладанные:
Приглашен я к обедне — Родиной.

Верно, разум прав
Про мои пиры:
Коль бедовый нрав,
Доля — вне игры!

Но уйти стремглав —
Это не к добру:
Даже взрослым став,
Я ль предам игру?

Поле — жизни топь,
Время мчит мячом;
Бьёт по нервам дробь —
Верно, обречён.

К чёрту! Я — в отрыв,
Честь в кулак собрав:
Напорюсь на риф —
Доплыву дыряв.

Вражеский вратарь
Утирает соль;
Пропустить, как встарь,
Мой триумф изволь!

Волком страж глядит,
Рвётся вверх орлом.
Только я — сердит:
Крою напролом!

Не поспеть за мной,
Воля — хороша!..
Матч в единый строй
Замер, чуть дыша…

В буре всех атак
Чёток был пароль!
Кровь стучит не в такт;
Вытаращил враг
Свой сердитый ноль!

И взмывает флаг,
Наш победный залп,
Чуя чудо-роль.

Рёбра ломает ревущий аншлаг,
Глухо грохочет ликующий зал…
Это моя футболь.

Сжалось пространство, глотая меня конурой,
В горло вцепилось стремительным поворотом.
Как не люблю я считающих дружбу — игрой:
Тех, кто прощает пальбу по одним воротам!

Разум не верит пророченному извне,
Коль изнутри не скребли его кошки — снами.
Детство умчалось на сивом простом скакуне —
Выскребло дружбу, бесстрастно скрипя стременами.
Сгинуло, щедро посеянное по весне;
Время сомкнулось над лысыми семенами.

Не наигравшись, король отпускает ферзя,
Братским объятьем прощальным нещадно связан…
Сердце сжимается, если уходят друзья:
Их от него отрывает разлука — с мясом.

Грусть моя цепче акрила:
Герду покинул Кай.
Бабушка ведь говорила:
«Сердцем не прикипай!..»

Травит прощанья жало,
Ест мою постную стать.
Мама предупреждала:
«Страх — по живому рвать!»

Только дорога наша-то
Рвётся напополам.
Брат мой уходит заживо
По не моим полям.

Путь наш совместный пройден,
Скалится краем земля.
Рыцарь покинул орден
Старого короля.

Резкой и неизбежной
Стёрты разлукой вехи;
Прошлое давит на жалость —
Покуда не улечу.

Мы под мирской одеждой
Будем носить доспехи,
Латы, в которых сражались
Прежде — плечом к плечу.