Никита Сафонов - Разворот полем симметрии
3..5 – > 6..5
когда фрагментарное остается, половиной круга статично наброшенного, знаешь тот скол, то межстрочное измерение, слепящее цвет на себя, тот измеряющий половину бросок, между строк фрагментирующий себя
на осколок круга, оставшись на месте (после чего: исключение всякой тени сомнения)
долгой паузы (после чего: исключение всякой тени сомнения)
исключенной из сомнения
вместе со звуками чьей-то речи в отраженном окне, словно невидимый, проявился остаток чтений посередине дороги, сметающей ввысь переход от ближайшего к вертикальным лопастям урагана, касающегося железных листов
2..4 – > 1..2
вертикальный остаток листа, сметающий чтение, касающегося отражений железа, проявляется вместе с чьим-то окном, словно дорога звука среди урагана близится речью
за следующими, протяженными прямо к ногам силуэта, путями: ровный фасад, мерцающий перечисленными ограждениями полей; сквозь которую дверь проходя, ожидает момента искусственного рассвета
дверь, сквозь которую рассвет протягивается прямо к фасаду, ровно следуя ожиданию следующего момента мерцания поля, перечисляет искусственные силуэты
4..6
свернутые элементы одежды, медленный полет сломанного глагольной формой животного знака над полностью открытым пространством ткани в руке, сложенный край книги, жженый до пятых букв по горизонтали. Надо ли говорить, что кажущееся законченным разменивает очередной круг договора: край ткани в книге медленно сгорает в форме круга, разменный знак чего заканчивается, как договор, очередным глаголом: животное пространство медленных рук, пятая горизонталь полета
То, что могло быть повтором, через запятую, невнимательного к себе повествования – «когда туда было уже не пройти». В одной перспективе развязка сгущалась до треска страниц, но постепенно соскальзывала на прочерк имени одной из вещей
2..6
Когда перспектива сгущалась, проходя треск вещей. Повтор страницы, развязанной до запятой, соскальзывает в повествование уже невнимательного имени. Звуки меняются: очерки снова потерянного в пыли ключа, дописанные в совершенно другой манере соединения. Крики снаружи, пока за чертой пролегает беспорядочный шорох станций, рассеиваются в простом положении смотрящего, слева – как замирает кадр, как свирепеет глаз
2 – >0..4
За чертой, как шорохи беспорядочных звуков снаружи, кадры другого глаза соединяются с криком потери, рассеиваясь слева от станции перемены; очерк смотрящего в ключе положения совершенно прост
отнимая от камня мысленно пятую часть, чтобы рассматривать дальше – дерево, снова – памятник, уходящий в пустоты, залитые солнцем (не берега) – то, что в каком-то месте мы отнесли к запаху поздней травы, было уже переписано, до всякой попытки собрать эту массу земли в один выдох рассказа (движение, протокол различий)
отнесли к берегам пустот солнца, залитого на камне в пять. Попытки рассматривать уходящее в землю, один памятник, поздний запах дерева, уходящего на вдох. Масса движется в месте различия.
A. S. X
A. S. X
Среди нарушенного в створе огня, принявшего форму свода,
над которым дополнен зной
Проводит сеть возникающий ритм увеличения, как часть
приблизительного температурного кода. Над головой, уходящей
вслед. Когда оторванные от земли, языки не схвачены
прошедшим временем
правка, не знающая об устройстве ввода, ложится пятном
на отступающую от кирпичной ограды
груду знакомого до неявного узнавания, а место фасада
заменяет круг, захваченный краской
Чем дольше у тени, собравшей минуту порога. На одном из
этих надписанных образцов попытавшись ввести элементы,
которые дополняют уже без того задержавшееся дыхание, после
чего останавливается звук окружающего еще тогда, и уже
неслышимого – например, горящего, или собранного наспех, в
собственной определимости как предложения, что ты сказал,
размышляя о скорости действия, о спутанном ветре, что рас
пределен дыханием.
«Далее провести нет способа», 1-22 у тех же самых линий,
дополненных очередностью повторяемого «С-п», в конце
располагаются фразы, не предполагающие ответа.
На поперечном срезе силуэта склонившейся головы, словно все
остальное спущено к белой спине, нагреваемой солнцем,
незаметны глаза, на берегу оставлено наспех сколоченное
помещение для обнаружения перспективы, сквозь щели
которого силуэт поправляет ровную гладь воды. Можно узнать
знакомую ясность темного профиля с тем, что остается, как
шрам, вне тела.
Сам словно видит, как за спиной больше не осталось ограды,
которой значился переход между вторым и настоящим, о
бесконечной последовательности незнакомых до этих пор
пропускающих ветвей любой голос, до которого не услышать
начала, медленно завершал то разграничение лиц, сделанных
парой фигур на переднем плане
Продолжая прослушивать удаленные из ничего записи, между
делом высматривая в пейзаже то, что уже стало двойным
мышлением о поверхности и вращении, не соединяясь в
логиках факта «это, возможно, снова оно», движимое рукой
забывает подписывать образ, который уводит ближе к уже
неделимой отсвеченной концентрации «здесь, где еще».
Пока рядом не замолкает предельная различимость
дополненного в сжимающейся, а, значит, отбрасывающей
поворот траектории стертой спины в качестве предлагаемого
для твоей речи, С, П, которой был полон дневник, столько же
беспредметный, сколько и найденный в нищете места, где
письма (любые, скрученные в несколько исключенных фигур)
не остаются, фрагмент верхнего свода, переместив каждый
взгляд в точку без меры, становится тем,
что говорит сети черт лица.
На той же самой табличке с указанным направлением, когда ни
одно не пропадало из виду, оставались рисованные фрагменты
вокруг; не узнавая лишь то, что оказывалось позади. Ты
можешь сделать больше цвета, чем объема: горизонтальный
рельеф спадает в течение рва.
Уже далеко после того дня, неспособный к выстраиванию
иллюзий – беглый сюжет на экране: тянут свернутый алфавит
на широкую полосу, перекрыв положения карт. В одном из
этих угловатых полей. Как узор двусмысленности, верхняя
граница кошмара над А.
Слеты тектоники, измеренные логикой вертикальной опоры,
пока продолжает переходить угол в сторону, где начертанный
символ уже не соответствует предметности антиграни, и так, до
окончания, (где полурассвет, контртечение, сумма столбов,
вереницы железа) в полную землю окон, перечеркивают
единство воды; торможение, безотчетность, отложенный текст:
аx, sur, xt
Сна не было об охоте, хотя, если навязчиво переложить одни
знаки в другие, можно представить буквы, необязательно
расположенные на одном из забытых зданий, вдоль которых ты,
ускоряясь, дышишь, одиннадцать раз повернув голову вдоль
направления тяжелого шага над поднимающимся из-под ног
расстоянием слева, где еще остается прежней отметка состава
на плече представленного: оригинальные и замещенные,
копоть и треск в продолжающемся замере.
Если то предложение и может с такой частотой повторяться, то
двойное употребление станет причиной того, что, собранные
в технической сортировке, части без замыкания на одно из двух
продолжат вытягивать из другого времени то направление,
вдоль которого шея, сжимающая поворот, как один из
возможных, оказывается выраженным сквозь отрезок пыльной
травы ослабленным, скрытым в попытке захвата, шагом
в сторону, где разлад сустава мешает добавить ветвям, видимым
некогда, и спицам, распределяющим синтаксис окружения: «то,
что в одном исполняло роль снятия для другого»
В этих железных кольцах. Растущая диагональ во время, пока
этот мост перейден наполовину, где «окинуть взглядом» не
означало смыкать их, рассеивает жару «где еще, здесь»
Этих стен (в час)? Комнат, заполненных местоимениями?
Вне всего, что могло поддержать основания, пристально
воображая отступ.
На середине проезда, в подвешенном на языке: угольный руст,
некоторые следующие следы; того, что касается края
«может быть, некоторых из тех
вымещающих, без остановки, отсутствие освещенности, когда
именно то, что способно быть слабой попыткой установить без
потери порядок частей, сложенных у границы между
предложением обстоятельств и бесконечными
сжатиями промежуточных поверхностей
(например, больного ума) и – уже необязательных – линий
