Юрий Джанумов - Стихи

О, ветреница, милая шалунья,
Опять твой шлейф белеет по садам;
Опять как растревоженные улья
Гудят взволнованные города.

Угомонись, проказница, и — полно
Придумывать для бабушки-земли
То бирюзово-розовые полдни,
То вечера в сиреневой пыли.

Нет, не могу! Когда цветут черешни,
Когда листва так юно зелена, —
Мне хочется вот этим хмелем вешним
Напиться безрассудно допьяна.

Мне хочется тогда за счастье ваше,
За вас, еще невстреченную мной.
Прозрачный мир, как голубую чашу
Заздравно опрокинуть над собой.

И под веселый звон, под птичий щебет,
Под плеск ручьев и жизни буйный цвет
Как бы в альбом — на синем, чистом небе
Вам посвященный начертать сонет.

Ночью улицы грустны и безнадежны
Как стихи последних этих лет.
Неприязненно, неряшливо, небрежно
Фонари бросают грязный свет.

Ночью улицы ненужны и никчемны, —
Некуда уже идти по ним.
Только я как непоседливый кочевник
Все брожу по улицам ночным.

Все ищу средь них такую, по которой
Можно было б налегке уйти,
Так уйти, чтобы обратный путь не скоро,
Может быть — и вовсе не найти.

Но не так-то просто затеряться в этом
Мире, зачарованном тобой…
И несет меня опять попутным ветром
Неизбежно и всегда — домой.

Пора, пора… Рассвет как булочник
Румян и бел. Едва видны,
Над путаницей узких улочек
Трепещут утренние сны.

Пора. И вот, звеня подковами,
Конь ставит честь свою на кон.
Дома давнишними знакомыми
Приветствуют со всех сторон.

Привет, привет! И дальше цокает
Скакун по звонким мостовым.
Все заповедное, далекое
Сегодня стало вдруг моим.

Как в детстве, полон небылицами,
Я сказкой брежу наяву:
Вон — солнце, огненной жар-птицею
Упало в синюю траву,

Вон — за полями и за пашнями
Неведомый белеет скит,
А позади — в страну вчерашнего
Дорога змейкою бежит.

За пазуху мне ветер лазает:
Там есть что прятать, что беречь…
О, счастие голубоглазое,
До новых встреч, до новых встреч!

Как бьется сердце, — глухо, еле внятно,
Как рядом где-то маятник стучит.
Как набегают теневые пятна,
Пересекая лунные лучи…

И как ты дышишь; как порой глубоко
Во сне вздыхаешь, — милая, о чем?
А ночь безбрежным, колдовским потоком
Таинственно струится за окном.

Лишь изредка в текучей этой дреме
Пролает пес, подвода громыхнет;
Лишь безустанно ревностное время
Ведет часам певучий, гулкий счет.

Как дождь шуршит, как бьются в стекла брызги…
И вот опять, дыханье затая,
Твой искушающий, твой грозно-близкий,
Твой страстный шепот, смерть, внимаю я.

О, нет! В тот страшный час не станет страшно.
Не будет больно или жаль тогда.
И жизнь, как отошедший день вчерашний,
Легко забудется, — легко и навсегда.

Вспыхнет спичка и дымок,
По губам скользнув, растает.
Версты пройденных дорог
Разом память наверстает.

Снов и весен не вернуть,
Сказкам больше не поверить…
Ночью, сквозь хмельную муть,
Легче думать о потерях.

И пока смычки поют
И пока есть горечь в трубке,
Можно вспомнить жизнь свою,
Соглашаясь на уступки.

Ниже голову склони…
Эта ночь полна участья.
Мы теперь с тобой одни,
Несговорчивое счастье.

И пускай приходит срок
Той поре, где все знакомо…
Трубка гаснет. Как дымок
Жизнь тепла и невесома.

Быть иль не быть?
Но если быть, то — кем?
Иному смерть
желаннее короны.
Тому же, кто юродив,
слеп иль нем, —
что власть тому,
что скипетры и троны?!

Жизнь оборвать легко.
Один лишь шаг.
Но этот шаг, но этот миг —
подумай!
Нет. Все же легче — жить,
хотя бы как
невольник, нищий
иль злодей угрюмый.

Жить ради жизни.
Ради тех минут,
когда прощаешь годы.
Жить, не споря,
снося обиды, голод,
рабский труд,
как червь слепой
копаясь в мерзком соре.

А может быть — не так…
Что если там
душа и впрямь
блаженствует в бессмертье,
и будет жизнь земли
казаться нам
такой ничтожной, жалкой
после смерти?

Слова, слова, —
блудливые слова!
Как ловко можно все
прикрасить вами…
Но — мертвая
смеется голова,
ее не одурачишь ты
словами.

Ах, Иорик мой!
Завидую тебе.
Теперь ты знаешь правду,
ты не должен
дрожать и печься
о своей судьбе
и ждать конца,
который непреложен.

Конца? Конец…
О чем же это я?
Никак в беседу
с черепом пустился?
Эй, ты, могильщик!
Дай-ка, брат, огня,
совсем я тут
в потемках заблудился.

В понедельник — он не успел,
Во вторник — ему помешали,
В среду — он вдруг заболел,
В четверг — за ним прислали.
В пятницу — дух испустил,
В субботу — его хоронили…
А в воскресенье — я лично был
На свежей его могиле.

Теперь могу поведать смело:
Ты стал предметом горьких дум.
Бог дал тебе версту на тело —
И ни вершка не дал на ум!

И вновь над Берлином сентябрьская просинь…
Мы вспомним когда-нибудь эти недели!
Как пасынки, вспомним чужбинную осень
Под дремные песни российской метели.

Когда-нибудь вспомним пути и заставы,
Стоянки и даты большого кочевья:
Мосты по-над Сеной, трущобы Варшавы
И лондонских парков ночные деревья.

И вспомним тебя, неприютный, громоздкий,
Огромный пакгауз… Ваннзейские воды,
Угрюмый Тиргартен, огни перекрестков, –
Мы вспомним, Берлин, эти хмурые годы!

Как лист опадал, как дожди моросили,
Как чахлым снежком обрастали панели:
Как множились в тегельской глине могилы…
Когда-нибудь – там, где родные метели.