Юрий Джанумов - Стихи

Что же, — веселье подходит к концу.
Зала пустеет, пустеют бокалы.
Темные тени легли по лицу,
Кружится вальс тяжело и устало.

Что же, — пора покидать этот бал.
Сами собою смыкаются веки.
Миг, — ив сияющих недрах зеркал
Вскользь промелькнем и исчезнем навеки.

И ничего не останется нам:
Ночь, ледяные пространства и ветер,
Ветер, бегущий по мертвым мирам,
Прах развевающий тысячелетий.

Что же, — дослушай, допей, дотяни…
Меркнущий вальс все страшней, все печальней.
Гаснут последние в мире огни,
Ветер крепчает во тьме изначальной.

Спаслись, уцелели, ушли от меча,
В огне не сгорели, под пулей не сникли…
Пылай же, зажженная мною, свеча
Как радость победная в праздник великий.

Дойди ликованье мое до Творца
Взволнованной и благодарной молитвой
За всех пощаженных, — кого до конца
Хранил Он в опасностях, бедах и битвах.

Но вас — неповинных, которых не спас
Ни бегства туман, ни лирический ветер, —
Какой панихидой оплакивать вас
И чем вашу гибель достойно отметить?

Я помню последнюю встречу… Уже
Зловещими были берлинские ночи;
Слова и движения — настороже,
Свидания — реже, беседы — короче.

Но рифмы братались, но строки текли
Как прежде — на нашем случайном Парнасе…
Кто думал тогда, что столицы земли
Рассыплются прахом, что солнце погаснет?

Что в недрах подземных, слепые кроты,
Мы будем дрожать бесконечные годы,
Что в мире миллионами встанут кресты
И плачем библейским заплачут народы?

Кто думал о проклятых небом местах
За ржавой чертой, о зачумленных остах,
О желтой звезде, о последних словах,
Кто думал о смерти?.. — Привычно и просто

Закончился вечер. Но как-то не так
Обыденно мы попрощались: глазами.
Трамвай зазвенел. И судьбы нашей мрак
Как занавес глухо упал между нами.

Следы затерялись и нить порвалась.
Во вздыбленных годах свершилось так много.
Но верю: по зову премудрого Бога
С земли голубиная пара взвилась
И к рощам блаженных была их дорога.

Паровозы кричали, как птицы ночами,
Напряженно желтели во мгле их глаза.
Навсегда сохранила проклятая память
Сундуки, поцелуи, платки, голоса.

И окно сохранила — подобно камее, —
Где никто не прощался и рук не сжимал,
Только думал тоскливо: о, лишь бы скорее!
В эту ночь, в этот час не сойти бы с ума.

Золотились огни, убегая за стрелку,
Убегали они далеко-далеко…
На суконное небо, как проигрыш мелкий,
Ночь небрежно просыпала горсть медяков.

А когда заскрипели прощально колеса,
Разрезая ландшафты, шатая мосты, —
На вокзале остался стоять низкорослый
Человек, опиравший плечо на костыль.

И опять изможденно тащились вагоны.
Кочегары как жертву сжигали дрова.
Ухмылялся калека. Стучал по перрону
Костылем деревянным, глаза закрывал —

И как будто не видел, как там, у забора,
Пригибаясь к земле, поднимаясь к звездам,
Однорукая смерть фонарем семафора
Подавала последний сигнал поездам.

Поезд ушел, не спрося и не справившись,
Можно ли, должно ли, нужно ль уйти.
В сумерках шпалы белели, как клавиши,
Ночь зачернить торопилась пути.

Бедные, мы расторгались пространствами
Спящих чужих городов и полей… —
Разве тебе не наскучило странствовать,
Мир обходя, как знакомый музей?

Разве тебе не постыли названия
Станций, стоянок, местечек, столиц;
Кровы менять, чаевыми позванивать
И разбираться в похожести лиц?

Впрочем, как знаешь… Ведь каждый по-своему
Тот же все путь коротать обречен.
Многим, увы, не дано, не позволено
Сгруживать верстами жизнь за плечо.

Многим досталось завидное мужество:
Чью-то судьбу проводив на вокзал,
В тусклый, унылый паноптикум ужасов
Шагом спокойным вернуться назад.

Там над Жюль Верном, над львами, над трампами
Ждать, задыхаясь… Однажды, в туман,
Вдруг за окном, как за вспыхнувшей рампою,
Смерть многоместный подкатит рыдван.

В детстве, — так ясно сейчас это помню, —
Вечером как-то меня посадили
На подоконник — широкий и белый;
Ватного зайца держал я в руках.
Там с любопытством смотрел я на стекла,
Где, разрисован декабрьским морозом,
Понизу вился, искрясь и сверкая,
Нерукотворный и пышный узор.
Вдруг над собой я заметил в пространстве,
В черном, как прорубь, рождественском небе,
Яркую точку, мигавшую часто, —
Трепетный светоч, невиданный мной.
Что это было? Внезапно исчезли
Стекла с морозною вязью, упругость
Гладкой доски, на которой сидел я,
Шорохи жизни и свет и тепло.
Помню, как, словно повисший над бездной,
Даже дышать иль мигнуть не посмел я.
Помню, как страшно мне стало, как громко
Няня, — я крикнул, — няня, огонек !

Долго в ту ночь надо мной хлопотали,
Сказкой напрасно стараясь утешить.
Страх и смятенье остались доныне…

Вечность, я жду, чтоб исчезнуть в тебе.

Перед тобой — твой неизбывный день,
Он может стать подарком или пыткой;
Промчаться быстроного как олень
Или ползти докучно как улитка.

Он может быть и щедрым и скупым,
Угрюмым скрягой и веселым мотом, —
Разбрасываться счастьем голубым
И предаваться скаредным заботам.

Он может роком выдаться твоим.
Он на твою погибель выйти может,
И как палач, движением одним
Разрушить, искалечить, уничтожить.

А может быть — в цветении пустом
Он будет блекл, бесплоден и напрасен;
Ни бури гром не прогрохочет в нем,
Ни солнца блеск его не приукрасит.

И праздными останутся мечты,
Желанья на корню своем завянут.
День этот кончится вничью…
И ты Погасишь свет, измучен и обманут.

Я странствую не в пышных колымагах
И не веду заметок путевых.
Надежный конь, червонцев горсть и шпага —
Вот спутники в скитаниях моих.

Мне ночь сообщница. Слепая сводня,
Она мне помогает до утра
Не размышлять о начатом сегодня
И не жалеть о конченом вчера.

Что ж! Мудрость чисел копят звездочеты,
Скупцы стяжают звонкий груз монет,
А я, — я в мире тоже занят счетом:
Имен и встреч, желаний и побед.

Преследуя волнующее счастье,
Я не ищу ни истин, ни богов,
И вот — живу, покорный только страсти,
Увы, столь не похожей на любовь!

О бедные мужья, отцы и братья!
Вас не хотел иметь врагами я.
Я ваш должник. К ответу и к расплате
Давно, всегда готова кровь моя.

Но эти ночи, эти упоенья,
Восторг греха и страсти торжество!
Я помню каждое прикосновенье
И каждый миг блаженства моего.

Я помню каждую. Их было много,
Но я ли виноват, что не нашлось
Ни рук таких, ни губ — дабы в дорогу
Мне новую пускаться не пришлось?

Нет, это — горький рок, и неизбежно
Я обречен, терзаемый алчбой,
Обманывать доверчивую нежность,
Позор и горе сея за собой.

Пусть будет так. Не умирают дважды
И не родятся. Жребий дан навек.
Пусть отвращеньем утолится жажда,
Пусть близится последний мой ночлег.

Любимая! Сегодня наша встреча.
Тебя мне больно будет обмануть.
Зажглась звезда. Грустит кастильский вечер…
А завтра снова — поиски и путь.