Анна Савина - Светоч

Твою, душу, малыш, на ладонях качала,
Я ее приручала, безмолвно любя.
Но одной лишь любви оказалось вдруг мало,
Чтоб суметь удержать в этом мире тебя.
Черный носик — горячий… Щенок мой болеет:
Третьи сутки подряд не подходит к еде,
Не резвится, не лает… а только худеет,
Угасает… И мысль приучает к беде…
Я смирилась… почти… Мое сердце готово:
Завтра с дочкой мы будем тебя хоронить…
Но сегодня… послушай… еще одно слово:
«Мой щенок… мы всегда тебя будем…… любить…»
Теплым мартовским днем ты пришел к нам, как праздник:
Глазки — бусинки, носик приплюснут слегка,
Ты вертелся у ног — озорник и проказник,
Гладкошерстную спинку ласкала рука.
По ночам, на груди у меня засыпая,
Ты дрожал, и тихонько о чем-то скулил.
Мы друг друга с тобою, любя, приручали,
(О, как сильно меня ты к себе приручил!)
Твоя боль в моем сердце застыла виною,
Твоя смерть — это грех, мой бессмысленный грех…
Можно я помолчу… или просто повою
На луну, на судьбу и на тающий снег?
Мои дети не скоро привыкнут к потере:
Как мне дочке сказать, что ты умер, малыш?
Я ведь даже сама в эту данность не верю —
Ты устал, наигрался… и, видимо, спишь…
Нет, погас огонек-светлячок на ладони,
Тонкой ниточкой рвется душа на ветру.
Завтра мы не тебя, а мечту похороним.
Жизнь — игра… Ну а смерть — завершает игру…
Но мечту раздавить я не в силах! Послушай…
О, не плачь… дорогая… дочурка… постой!
Постарайся понять…… ведь… бессмертные души…
И щенок наш, наверно, стал в небе звездой!
Он вернется к тебе, но в ином воплощенье,
(Пусть надежда живет предвкушением встреч),
А сегодня давай, мы попросим прощенья,
В том, что чье-то тепло не сумели сберечь…

Доченька заснула рядом с мамой,
Носиком уткнулась под бочок.
Милый человек мой…… самый-самый:
В ласковых ладонях светлячок.
Я не шелохнусь, дышу чуть слышно.
С трепетом и нежностью ловлю
Тёплое дыхание малышки
В пику хулигану февралю…
Знаю, что не выстудить метелям
Сердца материнского тепло,
Сколько бы ни вьюжили, ни пели —
Я лишь улыбаюсь им светло…
Пойте, пойте! Ворохом снежинок
Весело врывайтесь в наши сны.
Близится к финалу поединок
Зимних ураганов и Весны.
Скоро под окном завоют кошки.
Новая отрада детворе —
В маленьких, резиновых сапожках
Дружно мерить лужи во дворе.
Бегать вдоль ручьёв, глотая ветер —
Тот, что растревожит паруса
Крохотным фрегатам из газеты
И качнёт над миром небеса.
Спит мой светлячок, моя отрада,
С грёзами о радужной весне.
Под волшебный шелест снегопада
Тихо улыбается во сне.

Вот летим мы с тобою на великах
по широкому полю вдоль берега —
и чем дальше — тем больше под горочку.
Ветер треплет на теле футболочку.
А глаза мои цепкие, быстрые —
различают далёкое, близкое…
облака над озёрами, ельники.
перелески, кусты можжевельника..
деревеньки…… церквушки…… калиточки —
все приметы российской глубиночки…
И весна, наконец-то, сподобилась —
разошлась, расцвела, распогодилась.
Тянет дымом с востока заманчиво —
жгут костры вездесущие дачники,
старики у плетня на завалинке
травят байки с утра, сушат валенки.
И такое до боли красивое
небо сочное… синее-синее —
закипело сиренью, черешнями.
Реки вспенились — бурные, вешние.
И летим мы с тобою на великах
по широкому полю вдоль берега…
Нас влекут уголки заповедные —
с родниками и тонкими вербами,
где в болотах за старой усадьбою
воздух пьян лягушиными свадьбами…
Только грех наблюдать за лягушками —
мы и сами с усами — послушай-ка —
сердце бьётся так гулко и радостно…
обними меня трепетно… ласково…
прошепчи еле слышное: «Анечка…»
поцелуй……… урони в одуванчики…
пусть в глазах моих плещется солнышко…
не жалей…… не робей…… пей до донышка…

Штормит пять суток. Шхуна на приколе.
Тоска, усталость, ропот в экипаже.
— Проклятье! Ну, когда ж мы выйдем в море?
— Довольно ныть! Займитесь такелажем…
Туманы и ветрА в Китовой бухте,
Непрочный наст крошится под ногами,
А волнами подхваченные шлюпки
Трещат по швам, раздавленные льдами…
Но наконец-то, небо посветлело,
Норвежский флаг взметнулся яркой птицей —
Туда, где облака легко и смело,
Как лебеди летели вереницей.
Пора… Пора!!!
— Отчаливай, ребята…
Но странно… Необычная картина:
В глаза глядят друг другу виновато
Суровые, притихшие мужчины.
Алан ушел в метель и… не вернулся…
Три дня напрасных поисков повсюду.
— Он обречен…
Джон Дэйвис матюгнулся.
— Эй, Гаррисон, закуривай…
— Не буду…
Алан ушел в метель… и не вернулся…
— Но он придет…… возможно…
— Ветер с юга. Руби канат!
Держитесь прежним курсом.
— Нет, капитан…… я не оставлю друга…
— Ты не оставишь, да-а? Ты самый честный?
И преданный, наверное? Послушай:
Теперь не время для красивых жестов,
Руби канат! Сс-спасите наши души…
— В твоих устах звучит довольно странно —
Как будто бы: «Спасите наши шкуры!»
— Эй, балагур, полегче с капитаном! —
Отрезал мичман, затянувшись хмуро.
Ты знаешь сам — мы слишком долго ждали,
Но срок истёк — нам не вписаться в график.
Идет зима, и время поджимает:
Окрепнут льды — сомнут, раздавят на фиг!
Алан погиб. Судьба нас водит за нос.
И глупо тратить время в ожиданье.
— Отча-ааливай!
— Ребята, я останусь…
— Э-э, не дури… Да что ж за наказанье!
Он твой товарищ… Ладно… тут все ясно…
Но оставаться — равносильно смерти!
— А вдруг он жив! И где-то ждёт напрасно…
Нет… так уйти я не могу… поверьте…
— Не можешь… правда? — боцман поперхнулся.
— Оставьте мне палатку и патроны…
Чуть-чуть еды…
— Эй, парень, ты рехнулся!
— Собаку и пол-литра самогона.
Даст Бог — спасусь, а нет……
— Мы тратим время!
Кончай базар… Я не желаю слышать!
— Но, капитан…
— Ты поплывешь со всеми!
Пойми, пацан, здесь невозможно выжить!
Кругом снега да белые медведи,
На сотни вёрст — нет ни души, ни крова…
— Мне всё равно…
— Ты перестанешь бредить?
— Но, капитан…… послушайте…
— Ни слова!!!

………………………………

Он был упрям…… И, провожая взглядом,
В тумане исчезающую шхуну,
Не ждал ни одобренья, ни награды,
Не уповал бессмысленно на чудо.
Лишь день и ночь сквозь холода и вьюгу,
Сквозь белую, безмолвную пустыню,
Он, улыбаясь, шёл на встречу другу,
Храня в душе надежду, как святыню.

Первые несколько лет без тебя…
Одна…
Видимость жизни. Я брежу всё так же красным.
Вот потолок надо мною…
А вот стена —
чистое поле для вымысла и абстракций.
Помнишь, ты как-то на скатерти выжег глаз? —
глаз Минотавра — горящим, простым окурком…
Знаешь, мне кажется, кто-то войдёт сейчас,
но как всегда
без ключа… без звонка… без стука…
Бог милосерден —
он вылечит болью боль…
Врач увеличит безжалостно силу тока,
я позабуду на время о нас с тобой
в жутких конвульсиях
(пытка электрошоком)
Кто-то додумался душу лечить огнём…
Снова и снова мне снится в ночных кошмарах
чёрный, огромный,
чудовищный скорпион
медленно-медленно к сердцу подносит жало.
Где же ты, где же ты, мой аргентинский нож?
Помнишь, как в юности,
метила между пальцев?
Точных бросков нескончаемый, острый дождь.
Странные игры вне логики и абстракций…
Я промахнулась —
и брызнула с пальцев кровь…
Юность ушла.
С той поры пролетели годы.
Щупальца… щупальца… щупальца проводов
душу сжигают присосками электродов.
Странно очнуться и знать, что в Париже ночь.
Город не спит, он живёт по своим законам.
Но просыпаюсь:
в руке аргентинский нож,
лишь не припомню, убила ли я скорпиона?
Как мне хотелось увидеть твоё лицо!
Слышишь, любимый,
я бредила каждый вечер:
«…дайте мне… дайте мне… дайте мне Пикассо…»
Ведь от любви не лечат…… пойми…… не лечат!
Врач-атеист посоветовал «Отче наш…»
Странный он, правда?
Конечно, он очень странный…
Я бы молилась, поверь мне, когда б не кашель,
Но простудилась в приюте «Святая Анна»…
Холодно…… холодно… холодно…
А рентген!
Знаешь ли ты, что на снимке душа крылата?
Это не бронхи с ветвящейся сетью вен,
это не лёгкие…
Милый… постой… Куда ты?
Не уходи!
Пусть ты даже всего лишь сон…
Не покидай меня, слышишь… Зачем так рано?
Хочешь, пиши с меня лики твоих икон,
Хочешь, распни меня в свете оконной рамы.
Нежный мой… нежный мой… ласковый, страшный зверь…
бык андалузский — глаза твои, как рубины…
выбей рогами,
пожалуйста, выбей дверь…
я не могу……… не хочу никакой корриды!
Век скотобоен…
и снова электрошок…
Как милосердны…… о, как милосердны, люди…
— Ну, успокойтесь, безумная…… всё хорошо…
Да, хорошо —
тем, что хуже уже не будет…