Эдуард Лимонов - К Фифи

Живу, чудак, «memento mori»
Влияет только в смысле том,
Что рву я мартовским котом
Тебя на части категорий

Живу, чудак, вожу губой
По твоим прелестям, подруга,
Себя в тебя вбиваю туго
В твоей промежности шальной.

Там, с бледно-розовой подкладкой
Я до утра играю сладко
Как будто егерь молодой…

Либо охотник, конюх смутный
Сплелся с девицею распутной
Одной распутною весной
И стон стоит и «Боже мой!»

До дрожи зелены в окне
Туберкулезные растенья
А ты скажи «спасибо» мне,
За тот экстаз столпотворенья,

В который я тебя вовлек
Терзая твой разрез, зверек!

С небытием встречаться рано,
Пожалуй, мне еще успеть
Придется деду-хулигану
Немало девок претерпеть

Небытие, качая шеей
Пусть ждет меня чудовищем
И наблюдает свирепея
Как я у девок мякоть ем

Как глупые и молодые
Лежат и стонут и мычат
Как сиськи их нестроевые
И животы у них торчат…

– Слезай, проклятый, с этой внучки!
Хрипит ко мне небытие.
– Не отрывай меня от случки!
Приди позднее – еее!

И, фыркая и рассердившись,
Стоит поодаль в темноте
Пока я с внучкой вместе слившись,
Ее качаю на хвосте…

Сметана нынче уж не та,
Нет густоты в сметане
Как будто молоко дают
Коровы-пуритане

Редиска нынче уж не та
Упругости в редиске
Не нахожу я ни черта.
Как грудки гимназистки,

Редиски были при царе,
При Сталине все были
А в современности поре
Смягчали и оплыли…

На хлеб противно мне смотреть,
После войны – был сладкий
Тяжелый, сытный, молодой.
Не то что нынешний – пустой
И словно вата – гадкий.

Цирюльник кофе пьет густой,
Парикмахером воображая,
А музыкант идет с трубой
Домой, ругаясь и хромая.

Вот лавочку закрыл еврей
К метро «Сент-Поль» бредет усталый
И давит девочка угрей
Покрыта шалью обветшалой

На подоконнике стоят
Бутылка, с кружкою молочной
Угри меж пальцами скользят
Внимая музыке восточной

Рю дэз Экуф в рю дэ Розьер
Вливается как бы копытом
А я гляжу из-за портьер
В мир литератором небритым,

Моя подруга ходит петь,
Печальной, в кабарэ ночное
Мне предстоит всю ночь сидеть
И Дафнисом мою ждать Хлоэ…

Банальный люд, простой, как пыль,
Как в Риме, или Тегеране,
Повсюду одинаков стиль,
Что в Библии, а что в Коране.

И даже Торы кто адепт,
Кто Яхве строго почитает
Всяк одинаково одет,
Мобильник, джинсы из Китая.

Поедешь в город Амстердам
Там также пьется «кока-кола»
И среди будничных реклам
Голландцы бродят полуголо…

Ох, надоела нам земля!
Весьма прогорклая планета,
Впотьмах начавшая с нуля,
Где ж межпланетная карета?!

Быть может потому что дождь,
Быть может, потому что сильный,
Ты – старый парень много пьешь,
Ты, старый парень, что, двужильный?

Быть может, потому что дождь,
Ты, старый парень, опечален,
И в пять часов уже встаешь,
В одной из двух возможных спален…

Глядишь сквозь толстый слой дождя
Все было, все красиво было
У одинокого вождя
Подружка – страстная кобыла…

Лежишь, Фифи, подростком белым…
Длинен твой позвоночный столб,
Объектом столь незагорелым
Он в попу, лучшую из колб,

Перетекает, раздуваясь,
Люблю тебя, моя тинейджер,
В тебе я роюсь, опьяняясь,
Как вдруг напившийся нью-эйджер…

Металлический запах лекарств
Атмосферой скончавшихся царств
В нос шибает, гнетет человека
В помещении с нимбом «Аптека»

В помещении с этим названьем
Входят старцы, томимы желаньем
Утолить свои язвы и боли,
Там горчичники, капсулы, свечи и соли,
Нашатырный укус аммиака
С валерьянкой смешался двояко…

Там таблетки такие дают
От которых иные прекрасно живут,
Там для женщин стыда и морали
Продаются такие спирали,

Что препятствуют деторождению,
О, Аптека, ты Химий богиня!
А рецепты несут предложения
О слиянии Яня и Иня…

И словно злостного гимнаста,
Тошнит с подходов полтораста
И словно нежного шпажиста
Саднит с уколов так под триста…

Приходит сладкая истома
С испариной у военкома
Когда он саблю в ножны вставил
И рукоять рукой поправил,
И снова вынул, любоваться…
Так мы с тобой привыкли драться…

Тереться нежно друг о друга
В часы случайного досуга
Любви науку совершенствуя
Причесывал тебя по шерсти я.

И возвращая долг сторицей
Ты озером ласкала Рицей
Мои все члены молодца
Так продолжалось без конца.

Рыбки золотые,
Рыбки с перламутром,
Кормит их Хозяин
В нашей зоне утром

Белый и пузатый
В гимнастерке гадкой
Это подполковник
Жить при нем несладко

В лагере далеком
Среди зоны красной
Рыбкой быть отлично
Зэком быть опасно.

Перешлют мне с воли
Щучку молодую
Вот она распорет
Рыбку золотую

Рыбке с перламутром
Горло перекусит
Как тебе тебе, Хозяин,
Рыбный суп по вкусу?

Тобою пахнет в моем зале,
О, грациозная газель!
Ты помнишь, мы с тобой шептали,
Впотьмах друг друга целовали
И шел таинственный апрель…

С большою мокрозадой свитой
Сатиров, нимф и мудрецов,
Аполло – бог наш знаменитый
Кривлялся, пел и был здоров
Средь оперившихся кустов…

Ты помнишь, как зудели страсти!
Как тонкокостая весна
Прилипшая к Аполло пасти
Дрожала, им угнетена?
Ты помнишь, девка, наши части?

Моя тяжелая рука
На горле, сжав твоем, владела,
Как ты, довольная, хрипела,
Теряя жизнь свою слегка…

Мокры, девицы, твои ляжки
А косы древние черны
Остались на твоей рубашке
Следы насилья и войны…

Ты плачешь? Так рыдай свободно!
Аполло молодая дочь
Продолжу я тебя толочь
Не обращаясь благородно

Время, размахивая хвостом,
Сбивает артистов с ног,
Время заносится пыльным песком,
Который принес Восток

Время накатывает червем
Массой ползет на базальт
И дыры грызет моментально в нем
Как будто он сыр и асфальт.

– Хоть ножки и ручки от нас оставь!
Ни ножек, ни ручек, ни поп…
Фрагменты костей достигают вплавь
Музеев лихих Европ.

Под пыльным стеклом, в окруженьи кольчуг, —
С мечами и утварью – вождь,
Представлен лишь черепом. «Кременчуг», —
Подписано, «найден в дождь».

Вот кислород небес сжигая
Летит по небу авион
Иголкою стремится он, —
Прокола линия прямая.

Там удаляются в железе
К местам своим пригвождены
Аборигены Полинезий
И европейцев злых штаны

Худые девушки-подростки,
И самки, мягкие, как скот…
В эфирном раненом надрезе
Кочуем в транспорте народ.

Апостол Павел кривоногий
Худой, немолодой еврей,
Свой ужин ест один, убогий,
Присел на камне у дороги
И бурно чавкает скорей.

А рыбы вкус уже несвежий,
Прогорклый вкус у овощей
Но Павел деснами их режет
Поскольку выбили зубей…

Ему «Послание к галатам»
С утра покоя не дает
Кирпич, конечно, церкви атом,
Но он христианство создает,
И варвар нам подходит братом…
И церковь божия растет…

Поел и лег, приплыл на лодке
Его забрать Мельхишиэк
Апостол Павел… Куст бородки
Босой, немытый человек…

Сектант по сути бомжеватый,
Но в глубине его сумы,
Лежит «Послание к галатам»
И вот его читаем мы…

Чудесны нравы насекомых
Еще таинственны они
Вот ос висят с деревьев комы
Попробуй ос таких сгони!

Их усики, пыльца, глазищи,
И ядовитые щипцы
Оса, себе что пищи ищет,
Напоминает букву «Цы».

Кружила над одеколоном,
А нынче лижет цикламен
Свистит паранормальным тоном,
Парализуя women с men,

Египетским ты, казням, слышал?
Египет бедный подвергал
Тот, имя чье еврей не пишет…
Я казнь одну вчера видал
Мне Яхве страшен и всевышен
Вдруг окна гнусом забросал!

Бежал я, ужасом объятый
И эти окна закрывал
Всю ночь на них был гнус крылатый
Митинговал и бушевал…

Не спал я, парился, томился,
Включая свет, я видел, как
На стеклах моли слой возился
Как бы короста на щеках…

Хичкока вспомнил я, фильм «Птицы»,
Фильм «Насекомые» смотрел
Зачем слетелись, что творится?
В чем замысел? Меня чтоб съел

По миллиграмму мелкий гнус?
Отдельный слаб его укус
Но повторенный миллионно —
И жизнь слетела, как корона,
И я лежу, с колес турус.

Поутру в непристойном свете
Увидел я еще живой
Со стекол снялись штуки эти,
Ну эти «моли», этот слой.

Прошли египетские казни?
Иль это был инстинкт слепой?
Что насекомых вечно дразнит
И гонит мощною толпой…