Семен Кирсанов - Гражданская лирика и поэмы

Высотными тучами
                               сотканы
дожди
           для озер полноводных;
апрельскими
                   метеосводками
насыщены
                 радиоволны.
Я тоже приемник!
                                Настраивай
меня
         на такую капеллу,
добейся настройки,
                              настаивай,
чтоб таяло все
                                  и кипело!
И хлынуло
                бурное таянье
к очнувшейся
                     флоре и фауне.
И жерди
           расчищенных кровелек
дрожат
             от антенновых проволок.
И льдинки,
               забытые в марте,
готовы
                 к ручьистой возне,
и снова
            из всех хрестоматий
вылазят стихи о
                           весне.
Мильонами
                     капельных гвоздиков
к земле
             прибиваются лужи,
а массы
              полярного воздуха
отходят
             с потерями в стуже.
И место готово
                         жужжаньем —
лиловокрылатым
                            южанам.
И вот я вошел
                       и включился
в горячие
               майские числа,
в весенний концерт
                                  шелестений
смычками взмахнувших
                                    растений.
Подумайте, тучи,
                          где хлынуть,
ищите
               засушливый климат,
спешите
              к озимому клину,
и там вас
              восторженно примут!
Ни признака
                   шуб и поддевок,
в сундук
             надоевшую серость!
Вот птицы
                с листками путевок
на влажных карнизах
                                  расселись.
Закрытые на зиму
                                    плотно,
раскрылись
                 промытые окна,
и пчелы
              работают в сотах
в три смены
                   на низких частотах.

Как на самых на Карпатах
есть Гуцульщина-земля.
Гей, Гуцульщина-земля,
ты Полтавщине родня!
Не берет кремень лопата,
ты осталась на Карпатах
с украинским говором,
               горная,
               гордая!
Не скрутили той страны
сановитые паны
с бельведерским гонором.

В небе холод синеватый,
кряж карпатский становой.
               Да и хаты
               с синевой,
так белы — не выпачкай!
Хлопец в шапке синеперой,
в белой куртке с выпушкой,
ходит, гонит стадо в горы,
пояс резан серебром,
ломоть хлеба вложен в сумку,
да наигрывает шумку
он на дудке с пузырем.
Да и козы беловорсы
ходят за подпасками,
и до сердца дышат горцы
высями карпатскими.

У гуцулок руки ловки, —
ой, какие вышивки!
Только сами нищенки…
Верно служат им иголки,
мелкой стежкой колют холст.
А рисунок-то не прост!
Целый луг в узор врисуют,
там — закат, а тут — рассвет.
Синий цвет гопак танцует,
в паре с ним зеленый цвет.
Приезжали торгаши,
забирали за гроши,
и — один другого краше —
               рушники на ру́ки!
Говорили: — То есть наши
               малопольски штуки.

У гуцулов руки резвы,
               гой, какие резьбы!
Ляльки, люльки, ложки, блюда,
               что ни вещь, то чудо!
Всё паны берут за грош:
— Прошу пана, хлопский нож! —
Маршалковска улица
мастерством любуется.
— Осемь десьонт чтери злота —
малопольская работа! —
А гуцул-мастеровой
знает голод даровой.
Перед паном-экономом
били хлопца макагоном,
ой, там, ой, там на току
сбили хлопца на муку!..

Как на нашу Гуцульщизну
власть советская пришла!
Власть советская пришла
с новым светом, с новой жизнью!
Наша песня — у Карпат!
Горы древние не спят,
и к броне стальных машин
белый снег слетел с вершин.
Да встречает теплым звоном
нас гуцульская страна,
               нет, не завоевана,
               нами зачарована:
Красной Армией Червонной
               зачарована она.

А пришла Радянська Влада
не суровым стариком,
а пришла Радянська Влада
молодым политруком
со звездою нарукавной.
Ладный, складный политрук —
украинец из Полтавы.
Обступили его вкруг,
приглашают в хату, в гости,
да несут орехов горсти,
яблоки да молоко,
по-гуцульски — широко!

Показал хозяин блюдо:
— Ось гуцульская резьба. —
Политрук сказал: — Не худо!
Тонко резано. Весьма.
Хорошо, кто понимает.
Дай-ка я попробую!.. —
Острый ножик вынимает,
досточку особую,
               щурится,
               хмурится…
Смотрят хлопцы и дивчата
на его резьбы початок.
Нож не режет, а летает,
и не движется рука,
только кончик выплетает
сразу тридцать три цветка!

Не свести с узора глаза.
Шепот, тихий разговор.
Да как ахнут люди сразу:
— То ж гуцульский, наш узор!
Наши квитки с завитками,
навить нашими руками
               скризь оно
               ризано! —
И пошел по хате гул:
— Нет нигде такой оправы! —
Гуркотят: — Да он гуцул! —
Отвечает: — Я с Полтавы! —
Гимнастерку расстегнул,
отгибает деловито
красный ворот, а под ним
во всю грудь рубаха шита
лугом сине-голубым.
Смотрят жинки на нее:
— То ж гуцульское шитье! —
Отвечает политрук: —
То работа наших рук!
По рубашке из сатина
на советской стороне
это вышила дивчина
из Черниговщины мне.

По-гуцульски и полтавски —
               разговор один!
Сколько жили врозь годин,
но слова одной раскраски!
Сколько нас делило гор,
но в резьбе один узор!
Сколько жили под панами,
но в шитье один орнамент!
Ах, Гуцулщина-земля,
ты Полтавщине родня,
ты хозяишь на Карпатах
с красным знаменем на хатах,
               горный кряж
               червонных рад!
С вольной жизнью, украинцы!
Львов и Киев — брату брат,
между нами нет границы
от Полтавы до Карпат!

Над высотой
                     Страны Советов,
где облаками
                       воздух вспенен,
протянет руку
                       в даль рассвета,
лучу зари,
                      товарищ Ленин.
Из Одинцова
                   путник выйдет —
Москва
            за лесом,
                           за рекою…
Но путник
              Ленина увидит
с простертою к нему
                                    рукою.
С дороги сбившись,
                              летчик ищет
маяк Москвы
                   в туманной каше,
и Ленин
                дружеской ручищей
аэродром
                  ему покажет.
Гроза решит
                  раскатом грома:
«Паду на дом,
                        огонь раздую!» —
но Ленин
                   отведет от дома
огонь
               и бомбу грозовую.
Его рука
              весь мир обводит —
вершины,
                 низменности,
                                        воды…
И, может,
              вспомнит о свободе,
краснея,
                статуя Свободы.
С вершины
                 нового Монблана
поэт увидит
                 с удивленьем
мир,
       перестроенный по планам,
что людям дал
                        товарищ Ленин.
И вы,
          с планетою в полете,
глазами
               обернувшись к другу,
всем человечеством
                              пожмете
живую
              ленинскую руку!