Иван Суриков - Стихотворения

Из роз душистых мы венки
На кудри возложили,
Под звуки лиры золотой
Смеялись мы и пили.

Под звуки лиры золотой
И нашего напева,
Красный тирс держа в руках.
Кружились в пляске девы.

И мягкокудрый мальчуган
Играл нам на пептиде,
И винодатель бог Лиэй
Лобзал уста Киприды.

И Феб туманной головой
Над чашею склонился.
И разрумяненный бог Вакх
Под стол уже свалился.

И весел был и шумен пир,
И напилися боги,
И позабыли про свои
Небесные чертоги.

Весной всего милей мне жаворонок звонкий.
И пение ею отрадно слышать мне
В полях еще лежит снег пеленою тонкой,
А он уже поет песнь громкую весне.
Доволен долею он скромного поэта;

Кружася к вышине, он счастлив без конца.
Творит он песнь свою средь воздуха и света.
Но людям не видать весеннею певца.

Ею не уловить внимательному взгляду.—
Доступен он вверху лишь солнечным лучам:
В блаженстве творчества находит он награду
За песни, за любовь к весне и к небесам.

Над полем, в воздухе, для глаз недостижимый.
Он реет, потонув в роскошном блеске дня.—
И льется песнь его и носится незримо.
От утренней зари до вечера звеня.

И прямо и легко, как чистое паренье
Молитвы искренней, возносится она…
Вот отчего люблю я жаворонка пенье:
Я чувствую, что им душа просветлена.

Утро. Блещет роса, и сквозь лес от зари
Яркий свет на поля разливается.
За рекой, на лугу, по росе косари
Идут, косят траву, наклоняются.

«Эй, ты, что ж отстаешь, соловей записной,
Точно двигаешь бабу тяжелую?
Размахнись посмелей да пошире косой
И ударь-ка, друг, песню веселую!..»

И плечистый косарь вдруг кудрями тряхнул,
Поднялася ею грудь высокая,—
Он кудрями тряхнул и легко затянул:
«Ах ты, степь ли моя, степь широкая!

Поросла-убралась ты травой-ковылем,
Да песками ты, степь, позасыпалась;
На тебе ль от беды, на просторе степном.
Не одна голова вихрем мыкалась.

И горела трава, дым до неба стоял,—
Вырастали могилы бескрестные:
По ним вихорь ходил, гром над ними стучал
Да кружились орлы поднебесные!..»

Подхватила артель, дружно песня звенит
И по чистому полю разносится;
Упадая, трава под косами шумит,—
Как-то легче она с песней косится.

Ворота у рубах все расстегнуты, — грудь
Дышит легче, свободнее голая;
Дружно косы блестят, дружно ноги идут,
И спорится работа тяжелая.

Полдень. Солнышко в небе высоко стоит,
От жары нет терпенья и моченьки:
Плечи, голову, руки и жгет и палит,
И невольно слипаются оченьки.

Всех стомила жара, всех замаяла лень,
И, под гнетом тяжелой дремотушки,
Люд рабочий от солнышка прячется в тень,
Отдохнуть от жары, от работушки.

Лошадь щиплет траву и лениво жует.
Тупо смотрят глаза полусжатые;
Точно плетью, хвостом мух стегнет да стегнет,—
Не дают ей покоя, проклятые.

Спят в тени косари, лишь лохматый барбос,
Весь объятый какою-то негою,
Глаз при щуря, глядит на пушистый свой хвост…
Вот и он задремал под телегою.

Только мухи жужжат да в траве треско;
Кто-то свищет там в ней, надрывается;
Чуть заметно трава ветерком полудня
Кое-где под кустом наклоняется.

Точно в раме река тростником поросла,
Спит, дремотой полдня очарована;
Из травы пустельга лишь взмахнет, как
И повиснет вверху, как прикована.

Солнце за лес зашло, потянул холодок.
Всколыхнул на реке влагой чистою,
И в лицо косарей вдруг пахнул ветерок
Из-за леса прохладой душистою.

Потянулся один, потянулся другой,—
Вот и все, — и рукой загорелою
Протирают глаза и речною водой
Освежают лицо запотелое.

Взяли косы, бруском наточили, идут…
Берегися, трава ты зеленая!
Ох, недолго тебе красоваться уж тут,—
Упадешь ты, косой подкошенная!

И с родимых полей тебя люди сгребут,
Иссушенную травушку бледную.
Как невесту, в чужую семью увезут
На житье горемычное, бедную!

Заря занимается, солнце садится.
Сияют деревья в огне золотом;
Тень от лесу движется, шире ложится.
Ложится на землю узорным ковром.
Домой косари потянулись с косами,
Их грустные песни звенят средь полей,—
И в воздухе пахнет травой и цветами.
Спускается вечер с прохладой своей.

День вечереет, облака
Лениво тянутся грядою.
И ночи тьма издалека
Идет неслышною стопою.

Идет и стелет по полям
Ночные тени осторожно,
И слышит ухо тут и там,
Как тонет в тьме звук дня тревожный

Пора на отдых, на покой,
Заботы в сторону дневные;
Уж над усталой головой
Летают образы ночные.

Утро. Тихо. В небе зоренька
Ярко пышет, разгорается.
Поле спит, росой покрытое.
Под росой трава склоняется.

На заре косарь траву косит
Косой острою, широкою;
Он косит, закрыт до пояса
Травой сочною, высокою,—

И поет про степь родимую,
Волгу-реченьку глубокую
Да про девицу любимую,
Молодую, черноокую.

Как с сироткой повстречался он,—
Их любовь сойтись заставила;
Как нужда, злодейка лютая,
Молодой их век замаяла.

Раскидала друг от друга их
Жить в чужих людях, в неволюшке.
Под чужой избою стариться.
Не видавши светлой долюшки.

Точно речка в пору вешнюю,
Полем песня разливается.
На заре, объят дремотою,
Лес от песни просыпается.

Красна девица, в реке воды
Зачерпнув, остановилася;
Косаря она заслушалась,
Из очей слеза скатилася.

В зареве огнистом
Облаков гряда,
И на небе чистом
Вечера звезда.

Наклоняся, ивы
Дремлют над рекой,
И реки извивы
В краске голубой.

Звук свирели стройно
Льется и дрожит;
На душе покойно.
Сердце будто спит.

Засветилась вдали, загорелась заря:
Ярко пышет она, разливается;
В поле грустная песня звенит косаря;
Над заливом тростник колыхается.

От дерев и кустов полем тени ползут,
Полем тени ползут и сливаются:
В темном небе, вверху, поглядишь — там и тут
Звезды яркие в мгле загораются.

Легкий сумрак ночи
Разлился кругом.
Светят неба очи
Трепетным огнем.

Ходит над дорогой,
Над селом родным,
Месяц светлорогий
Сторожем ночным.

Словно дива-птицы,
В небе облака
Мчатся вереницей;
Чуть журчит река.

Нивы, луг покрыты
Влажною росой;
Дремлет лес, повитый
Грезою ночной…

Тише все, темнее,—
Не дрогнет листок;
Спит, дохнуть не смея.
Теплый ветерок.

Занялася заря —
Скоро солнце взойдет.
Слышишь… чу… соловей
Щелкнул где-то, поет.

И все ярче, светлей
Переливы зари;
Словно пар над рекой
Поднялся, посмотри.

От цветов на полях
Льется запах кругом,
И сияет роса
На траве серебром.

Над рекой наклонясь.
Что-то шепчет камыш;
А кругом, на полях,
Непробудная тишь.

Как отрадно, легко,
Широко дышит грудь!
Ну, молись же скорей!
Ну, молись, да и в путь.

Как в сумерки легко дышать на берегу!
Померкли краски дня, картины изменились;
Ряды больших стогов, стоящих на лугу,
Туманом голубым, как дымкою, покрылись.

На пристани давно замолкли шум и стук;
Все реже голоса доносятся до слуха;
Как будто стихло все, — но всюду слышен звук,
И тихий плеск воды так сладко нежит ухо.

Вот черный жук гудит… вот свистнул коростель…
Вот где-то вдалеке плеснулось уток стадо…
Пора бы мне домой — за ужин и в постель;
Но этой тишине душа моя так рада.

И я готов всю ночь сидеть на берегу,
И не ходить домой, и вовсе не ложиться.
Чтоб запахом травы на скошенном лугу
И этой тишиной целебной насладиться.

На ширь глухих полей, под тень лесов густых
Душа моя рвалась, измучена тревогой,—
И, может быть, вдали от горьких слез людских
Я создал бы в тиши здесь светлых песен много.

Но жизнь моя прошла в заботе городской,
И сил моих запас иссяк в борьбе суровой…
И вот теперь сюда приплелся я больной…
Природа-мать! врачуй и дай мне силы снова!

Осенью дождливой
Ночь глядит в окошко;
В щели ветер дует…
— Что дрожишь  ты, крошка?

Что ты шепчешь тихо
И глядишь мне в очи?
Призраки ли видишь
Ты во мраке ночи?..

«Сядь со мною рядом,
Я к тебе прижмуся,—
Жутко мне и страшно,
Я одна боюся…

Слышишь… чу!.,  там кто-то
Плачет и рыдает…»
— Это за окошком
Ветер завывает.

«Чу! стучат в окошко…
Это духи злые…»
— Нет, то бьют по стеклам
Капли дождевые.

И ко мне, малютка.
Крепко ты прижалась
И веселым смехом
Звонко засмеялась.

Понимаю, крошка:
Призраки — пустое!
Дрожь во мраке ночи,
Твой испуг — другое.

Это — грудь сжигает
Жар горячей крови;
Это сердце просит
И любви и воли…

В телеге тряской и убогой
Тащусь я грязною дорогой…
Лениво пара тощих кляч
Плетется, топчет грязь ногами…
Вот запоздалый крикнул грач
И пролетел стрелой над нами,—
И снова тихо… Облака
На землю сеют дождь досадный…
Кругом все пусто, безотрадно,
В душе тяжелая тоска…
Как тенью, скукою покрыто
Все в этой местности пустой;
И небо серое сердито
Висит над мокрою землей.
Все будто плачет и горюет;
Чернеют голые поля.
Над ними ветер сонный дует.
Травой поблекшей шевеля.
Кусты и тощие березы
Стоят, как грустный ряд теней,
И капли крупные, как слезы,
Роняют медленно с ветвей.
Порой в дали печальной где-то
Раздастся звук — и пропадет, —
И сердце грусть сильней сожмет…
Без света жизнь! не ты ли это?..

Всю ночь кругом метель шумела
И только смолкла пред зарей;
Поутру сад стоит весь белый,
Окутан пышной пеленой.

Идешь двором — и тонут ноги.
В снег рыхлый вязнут глубоко;
Ни грусти в сердце, ни тревоги,—
Идешь, и дышится легко.

Смотрит с неба месяц бледный,
Точно серп стальной;
По селу мороз трескучий
Ходит сам-большой.

По заборам, по деревьям
Вешает наряд;
Где идет, в снегу алмазы
По следу горят.

Шапка набок, нараспашку
Шуба на плечах;
Серебром сияет иней
На его кудрях.

Он идет, а сам очами
Зоркими глядит;
Видит он — вот у калитки
Девица стоит…

Поглядел, тряхнул кудрями.
Звонко засвистал —
И пред девицей любимым
Молодцем предстал.

«Здравствуй, сердце!.. Здравствуй, радость!» —
Он ей говорит;
Сам же жгучими очами
В очи ей глядит.

«Здравствуй, Ваня! Что ты долго?
Я устала ждать.
На дворе такая стужа,
Что невмочь дышать…»

И мороз рукой могучей
Шею ей обвил,
И в груди ее горячей
Дух он захватил.

И в уста ее целует —
Жарко, горячо;
Положил ее головку
На свое плечо.

И очей не сводит зорких
Он с ее очей;
Речи сладкие такие
Тихо шепчет ей:

«Я люблю тебя, девицу.
Горячо люблю.
Уж тебя ли, лебедицу
Белую мою!»

И все жарче он целует.
Жарче, горячей;
Сыплет иней серебристый
На нее с кудрей.

С плеч девичьих душегрейка
Съехала долой;
На косе навис убором
Иней пуховой;

На щеках горит румянец,
Очи не глядят,
Руки белые повисли.
Ноги не стоят.

И красотка стынет… стынет…
Сон ее клонит…
Бледный месяц равнодушно
Ей в лицо глядит.

И вот опять пришла весна,
И снова зеленеет поле;
Давно уж верба расцвела,—
Что ж ты не расцветаешь, доля?

Что ж ты такая же опять,
Как и была, убита горем?
Идешь — не радует очей
Тебе весна зеленым полем.

Вот скоро птички запоют,
В лесу кусты зазеленели;
И стадо выгонит пастух
И заиграет на свирели.

В наряды пышные весна
Сады оденет в ярком цвете;
Играть и бегать по садам
С веселой песней будут дети.

Дождемся ль, доля, мы с тобой.
Что жизнь весельем озарится?
Иль светлой радости для нас
На белом свете не родиться?

Иль нам с  тобой не суждено
Встречать весну, как малым детям,
И мы по-прежнему ее
С тоской безвыходною встретим?

Взгляни крутом: как хорошо
Весной мир божий расцветает!
Как солнце весело глядит
И в поле травку пригревает!

Нет, не расцвесть нам, доля, нет!
И не запеть на лад веселый.
Одна,  знать, песня нам дана:
Чтоб петь нужду да труд тяжелый