Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Блуждает луч, пленяющий нас ночью,
От этих звезд десятки тысяч лет,
Прокладывая путь в созвездьях точный,
Вливаясь в глаз твой, мыслящий поэт.

Ты убежден, что в край блаженства Отчий
Попасть тебе, ничтожному, не след,
Что нет для душ дороги к средоточью,
Что нет потустороннего побед.

Но голос сердца не сдается всё же,
Его закон – фантазии закон.
А он велит лететь – до смерти ложа –

Через квадраты темные окон,
По вертикали прямо к трону Божью,
На творчества лазурный Геликон.
1923

Сегодня я, коленопреклоненный,
Писал свое излюбленное море, –
Скалы Петра, закатом озаренный,
Хребет могучий в голубом просторе.

О, Боже, Ты – художник изощренный!
Как пьяные менады в диком хоре,
Мелькают краски в оргии бессонной,
И лишь с молитвой, – в неустанном споре

С упорной формой, – кое­как на лист
Их акварелью скромной закрепишь.
Смотри, я примитивен, робок, чист:

Благоговейней пред тобой камыш
Не преклонялся, чем дитя­артист,
И Ты его с улыбкою простишь!

Текут, бегут, как волны, поколенья,
И в этих волнах – капелька простая
Ты, человек, хотя бы сновиденья
Ты создавал, на берега взлетая.

Твои великолепные селенья,
Резца и кисти келия святая,
И детской мысли нашей достиженья, –
Всё, как морозные цветы растая,

Исчезнет снова в бездне голубой.
Мы – пена все от мала до велика,
В содружестве, наедине с собой,

И сколько б мы ни поднимали крика, –
Не по плечу нам с истиною бой,
Мы – голубые пенистые блики!
1926

Приляг в траву сожженную лучами,
Войдя в заглохший меж оливок сад,
И безразличными сорви руками
В камнях цветок засохший – наугад.

И посмотри, какими чудесами
Исполнен выцветший его наряд!
Срисуй его немногими штрихами:
Меж Парфенона стройных колоннад,

Гармонии великолепней этой,
Не выявили зодчие, мой брат!
Взгляни на кубок, тернием одетый, –

Стекла муранского он во сто крат
Ажурней: миннезингером воспетый,
Он чашей будет принят в Монсальват!

Подайте мне коробку акварели,
Или букет из ароматных слов,
Или меланхолической свирели
Блестящий бисер: я творить готов.

Неизъяснимого я полон хмеля,
Плечом – темницы вышиблен засов,
Фантазия на легкой каравелле
Уже последний отдала швартов.

Слова ли, звуки ль, красочные ль пятна, –
Мне всё равно, как всё равно – о чем.
Были б созвучья, – радость необъятна!

Где есть гармония, там Божий Дом,
Там всё – правдоподобно и понятно, –
Там синий Ангел шелестит крылом!

Люблю у моря ласковое лето:
Как мать, оно заботится о нас.
Уже призыв червленого голета
Звучит в окно и будит в ранний час.

Скорей! Скорей! Серебряной одето
Фатою море, палевый атлас
Повсюду зыблется. На грудь поэта
Главу склоняет вдумчивую Спас,

И Тайной Вечери лучистый кубок
Ему с улыбкой грустной подает...
И кажется ему, что не обрубок

Бесцельный по морю тогда плывет,
И звонкий слышит он полет голубок
У Рая отыскавшихся ворот.

Как странно это всё, как это странно!
Вот я нагой на солнышке лежу
И жадными глазами неустанно
На таинство лазурное гляжу.

А завтра так же дымчато, туманно
Всё будет: небо, океан внизу,
А я безгласный буду, бездыханный,
И время заметет мою межу.

И для меня как будто не бывало
Вокруг всех этих красочных чудес,
И дымчатого Тайны покрывала

Как будто я не колыхал завес!
Нелепо, Смерть, твое слепое жало,
И быть не может, чтоб я весь исчез!

На пламенной скале в жемчужной пене,
Где задохнулись бы простые травы,
Где даже козы сбили бы колени, –
Стальные, грозные растут агавы.

Растут и любят – в жемчугов оправе –
Один лишь раз, не ведая измены,
Затем сухие опускают главы,
Мечам подобные, на склонов стены.

Но канделябр – столпом из малахита –
Подъемлется от ревностной любви,
И сотнями свечей его увита

Вершина гордая; и вся в крови
Стекающей – скала, и ей омыта.
Люби как он – и выспренно живи!

Какая мрачная и грозная картина!
Чернильным облаком покрыт небесный свод.
Как черный обелиск, угрюмый остров Тино
Подъемлется из возбужденных вод.

На рифах штурмовых пугливо бригантина
Лавирует вдали в зияющий проход,
И брызжет и плюет свирепая ундина
На жалких беглецов напуганный народ.

И ветер темные вершины пригибает,
И синей бахромой свисают облака,
И молнии трезубец мглу пронзает...

И глаз зловеще­белый маяка
Глядит во тьму – бесстрастно, словно знает,
Что там плывут – два мертвых мотылька.

Свинец вокруг и серые обрывки
Изодранных небесных парусов.
Холодный ветер сонные загривки
Подъемлет нерешительных валов.

Но спят в заливе мирные оливки,
И чуть колышутся у берегов
Трудолюбивые морские сивки –
Зеленые паранцы рыбаков.

И рев далекий спящих не тревожит,
Как человека – погребальный звон
Чужих, непостижимых похорон:

И нас когда­нибудь в гробы уложат
И понесут под погребальный звон,
Но это – сон, непостижимый сон!

Бессчетных туч угрюмые громады
Четвертый день несутся наугад
На Апуан зубчатых палисады,
И, отраженные, бегут назад.

И разъяренно ветер из засады
На них бросается, шипя как гад,
И падает на водные отряды
С гремучим лязгом исполинский град.

Какие дивные в лазури пятна,
Какой повсюду колоритный блеск!
Как этим ритмом бешеным приятно

Дышать и видеть сотни арабеск,
На нашу жизнь похожих непонятно,
На наш бесплодный, неустанный плеск!

Взгляни, мой друг, в зеленые палаты
Подводного тирренского царя:
Их не ограбили еще пираты,
Ученые в них опускались зря.

Зато серебряные в них Мараты,
Практическое равенство творя,
Без красноречия излишней траты,
Живут, друг другу животы поря.

Но ты на этот мир взгляни – артиста
До красоты лишь чуткими глазами, –
И зыблющееся предстанет чисто,

И сказочными будешь ты садами
Вся очарована, как туч мониста,
Что в них не наглядятся и веками.

Вчера я плавал на спине в заливе,
И мотылек мне сел на куцый нос,
Отряхивая свой наряд красивый
От крохотных соленых моря слез.

Затем, побегав, радостный, счастливый, –
Меня он принял, видно, за утес, –
Он полетел на тихие оливы,
Где некогда в кокончике подрос.

И долго за порхающим цветочком–
Меж голубых барашков я следил,
Пока он не сокрылся где­то в кочках.

Я встречей этой больше дорожил,
Чем испещренным песнями листочком
И взмахом утомленных жизнью крыл.