Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Целоваться, в самом деле,
У тебя учиться надо.
Ты моя была в отеле
С чудным именем: Гренада.

Я целуюсь очень громко, –
Вот беда моя сыздетства,
Соловьиного потомка
Соловьиное наследство.

Помню дым луны фарфорный,
Синих звезд не забываю,
Твой зрачок пустой и черный,
Белизна твоя без краю.

Помню, помню пальчик каждый,
Каждый волос твой целую.
Кто любил тебя однажды,
Не полюбит тот другую.

Мчался я, как в поле брани
Молодой Наполеон.
Жаждал я завоеваний,
Был я дымом опален.

Адъютантом был мне ветер,
Конь железный подо мной
Вкруг дома в багровом свете
Разрывал, как вражий строй.

Я хотел побыть с тобою
В золотой последний час.
Как трофей горячий с бою,
Я увез тебя, лучась.

Помню всё… Как, уезжая,
Ты была еще бледна…
Я люблю тебя, чужая
Многогрешная жена.

Над бездною моря один я стоял.
Покинул я мир и о нем не мечтал,
О мире кровавом, объятом борьбою.
Над синею бездной один я стоял.
Как старому другу, внимал я прибою.
Безумный… Он жил между идолов скал,
Он плакал, смеялся, он сказку шептал.

Где пьяные плечи ныряют наяд,
Где пламенем белым их пальцы летят,
Утес там когда-то чернел одиноко.
Косматою думою был он объят.
Как замок забытый, молчал он глубоко,
И волны, бывало, целуют его,
А он всё молчит, не узнав ничего.

Однажды, как знамя победы, на нем
Блеснула красавица, вся в голубом.
На солнце, на тучки она посмотрела,
Потом второпях огляделась кругом,
И в бездну веселую кинулась смело,
И тайну свою далеко унесла
От скучного мира страданья и зла.

И волны мятежные с разных сторон
К утесу безмолвному шли на поклон,
Пернатые пели ему на привале,
Склонялся пред ним золотой небосклон,
И смуглые бури его целовали,
Но девичью тайну никто не узнал,
Утес равнодушный, как прежде, молчал.

И бездна вскипела и гневной волной
Разбило на скалы утес роковой.
Но девичью тайну волна не открыла…
С тех пор не смолкает безумный прибой,
С тех пор всё растет его буйная сила,
И если он к тайне ключа не найдет,
То берег он весь, как утес, разнесет.

Друг далекий, друг мой близкий, –
Трон поэзии российской
Стал свободен… Царь последний
Сам повесился намедни.

Только знает мозг Аллаха,
Кто наследует по праву
Мех соболий Мономаха
Да завистливую славу.

Ох, и звать меня Григорий,
А другой зовет и Гришкой, –
Нам, Отрепьевым, и море
По лодыжки, мы с отрыжкой.

Много выпили мы браги
Для веселья, для отваги.
Есть и сил у нас излишек
Для ночей с Мариной Мнишек.

Был еще один Григорий.
Ох, и вспахивал он бодро
На пуховом косогоре
Белой Вырубовой бедра.

Гей вы, россы, берегитесь,
Кто пешком да кто в карете.
Новый вам явился витязь, –
Это мы, Григорий Третий.

Палить из пушек надо, друже,
Чтоб нас услышали теперь.
Книжонка – слабое оружье, –
Пугать им уток да тетерь.

И даже этот «Череп» зверя
Не прошибет их черепов.
Они в клопах живут и верят
Они в бессмертие клопов.

У них в углах квадратных комнат
Веселый свист проворных крыс.
Из них никто, никто не вспомнит,
О чем печален кипарис.

О чем поет у скал Сухума
Вольнолюбивая волна,
Какая злая бродит дума
В косматом сумраке вина.

Лишь полоумные поэты,
Как я, как ты, как ты, как я,
Студеным трепетом одеты
И рвутся в знойные края.

Я где-то вычитал, что будто
У бывших мраморных богов
Нога была крылом обута
И был язык, как гром, суров.

Ты кем откопан, окаянный,
Нас принуждающий хромать?
Кругом поэты-грубияны,
Склоняющие слово: мать.

Совсем не презирают прозы,
Так ею пьянствуют всегда,
Когда висят над миром грозы
И шире катятся года.

За то, что много бурелому
Непроходимого кругом,
Скребут по дереву сырому
И деревянным сапогом.

И набожные христиане
Говели только семь недель,
А ваше самоистязанье –
Годами длится канитель.

Водою пресной полны чаши,
Боитесь мяса и вина.
На пост, должно быть, величайший
У вас душа осуждена.

А тут весна, ее каретца
У самой кельи, у крыльца.
Пора вам, братья, разговеться,
Наполнить кровью воск лица.

Переменить на восклицанье
Немую точку бытия,
Услышать звездное бряцанье,
Увидеть звездные края.

Нужен синтез, дайте синтез, –
Говорят профессора.
Вот попробуйте, продвиньтесь –
Бестолковая пора.

Изабелла, Иоланта,
Нам о вас теперь молчать.
Нынче малого таланта
Превозносится печать.

О, конечно, нам знакомы
Шум поэтов и молва, –
Нам их делает знакомый
На сезон или на два.

Я краснею, то к ланитам
Сердце кинулось, скользя.
Как опасно знаменитым
В наше время быть, друзья.

Жил на свете граф Амори,
Он кончал романы дам.
Было радо сине море
Водяным его трудам.

Суша радовалась тоже,
И, бывало, юнкера –
В николаевской отхожей
С ним сидели до утра.

Был он в славе, был он в силе,
Были думы далеки,
И в провинции просили
«Автограф его руки».

А теперь иные просьбы.
Граф ни глаз и ни ногой.
Начинать ему пришлось бы,
А уж кончил бы другой.

Из тревоги современья
Я живой восторг беру,
Но веков забыть каменья
Не позволил я перу.

Я почти влюблен в антенну,
Как в нагой осенний куст…
Но спасибо также Тэну
За дешевый курс искусств.

Быть поэтом Энностроя
Я б легко, конечно, мог…
Но, божественная Троя,
Черт бы взял твой мертвый мох.

Тут еще какой-то Хаос
Мне хохочет и поет.
Я от песен задыхаюсь,
Гневом слов кривится рот.

Вам, потливые пииты,
Легкий гул моей хвалы.
Вы рубцами не покрыты,
Вы – послушные волы.

Пусть сияет, как рубины,
Рыжеватая вода.
Чтоб работали турбины,
Лейте воду, господа.