Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

Пусть ученый пишет сухо,
Чтоб в поэзию не впасть.
Мы вложили наше ухо
В перламутровую пасть.

Не для нас важна причина,
Разлучившая тела.
Плачет в уши нам пучина,
Долго плачет, как пчела.

Как струна, как черный провод,
По которому бегут
Сквозь седой дорожный холод
Дребезжание и гуд.

Так рыдает рыбья стая
В голубой пустыне вод,
Так вселенная пустая
На песчинках звезд поет.

Шум веселый сарабанды
Нам желателен и мил.
День и ночь нам снятся банды
Веселящихся громил.

Я и ты, мы суеверны,
Бред ученых не для нас.
К нам глядит в окно таверны
Ослепительный Парнас.

Вот хозяин злой и чинный,
Он жирнее, чем кабан.
Бьют жестокие мужчины
В деревянный барабан.

Это бочка, мы добавим,
Что, конечно, уж пуста.
Оттого лихим забавам
Не мешает теснота.

Льют небритые флейтисты
Злую музыку свою.
Звуки грубы и когтисты,
Я охотно их пою.

Я беру струну воловью
Вместо шелковой струны,
Пусть моей пьянеют кровью
В этот вечер плясуны.

Как головку темной скрипки,
Саксауловую трубку
Я ленивою ладонью
Многократно обласкал.
Круглый зев ее глубокий
Туго-туго я наполнил
Дорогим душистым сеном
Золотого табака.

Я венчал ее короной
Розоватой и зубчатой
Из прозрачного металла,
Что похитил Прометей.
Я горячими зубами
Укусил мундштук янтарный,
И я слушал, как звучала
В нем далекая метель.

Та, что слышат звезды моря
На утесах под водою
В черный час, когда седеют
И рыдают корабли.
Та, что в раковинах бездны,
В перламутровых черепьях,
И живой улиткой уха
Долго воет и болит.

Дым зелеными ветвями
Надо мною пышно вырос.
У стола стоял я долго
И мучительно мечтал.
Я качался, мне казалось –
Я стою на пьяной рубке,
Зацелованный пучиной
Волосатый капитан.

Верю розовой горе,
Что влилась в земные горы.
Мне поет о той поре
Темный корень мандрагоры.

Он упорен и могуч,
Верно, дьяволом зачат он,
И прилипчив, как сургуч,
Точно мир им запечатан.

Он пьянит и веселит
Даже праведных в нирване,
Но в безмолвьи бледных плит
Он кричит при вырываньи.

Посмотри, как волосат
У верхушки корень вязкий.
Это им напился ад,
Чтоб из листьев сплесть повязки.

С той поры, как предок мой
Опустил стыдливо веко,
Наполняться начал тьмой
Брат подземный человека.

Он двумя ногами врос
В мясо мира, в злую глину,
Чтоб достать подземных роз
Человеку-исполину.

Косые корни саксаула,
Они закопаны в пустыне.
Их буря суши захлестнула
Волною желтой, а не синей.

Она своей сыпучей лавой
Ученым на руку сыграла
И с шеи Каспия двуглавой
Отсекла голову Арала.

Водою синего бассейна
Арал рыдает неустанно,
В него вливают кровь Гуссейна
Сухие реки Туркестана.

А кровь другая, что древнее,
В которой выкупала Кира
С медалью каменной на шее
Кривая скифская секира, –

Она давно с песком смешалась,
И саксаул красней коралла…
А ропот мертвого Арала
Во мне рождает жуть и жалость.

Дыма тоньше, легче праха
Выйди, песня, из меня.
Пепла серая папаха,
Ты на темени огня.

Как повис легко и косо,
Набекрень кудрявый прах.
Поседела папироса
В перламутровых зубах.

Выйди, голос, из гортани
Горьким ветром молодым.
Тематических метаний
Я люблю зеленый дым.

Я люблю веселый холод
Полоненной пустоты,
Жажда божья, волчий голод,
Песня человечья – ты.

Ты, убийственная чара,
Бред созданья дерзновенный.
Кровь смолистая анчара
Наполняет наши вены.

Слов колючие скелеты
Мутной музыкой увиты.
Это муть глубокой Леты,
Дым Аида ядовитый.

Но лишь тот поет, как явор,
Кто в дыму веков кочует,
Кто под крыльями метафор
Теплоту густую чует.

Он растет из теплой глины,
Из огня земли гнилого,
И над миром тьмой орлиной
Разворачивает слово.

Видишь, девушка, бровь новолунья
Озарила верхи Куэнь-Луня.

То смеются в небесной лозе
Золотые глаза Лао-Тзе.

Слышишь, юноша, гневные горы,
Где глубоко растут мандрагоры.

То рыдают в подземной грозе
Золотые глаза Лао-Тзе.

Вы, горячие раздоры
Средь поэтов и племен,
Женским трепетом Пандоры
Ваш веселый меч клеймен.

Держит женщина немая
Злую вазу в полусне,
Воплям бедствий не внимая,
Что цветут на темном дне.

И хрустит скелет вселенной
От вороньих крыльев бед,
Бледно ликами Селены
Бродят призраки планет.

Звезды слепы, взгляд их зелен,
Без надежды бледный путь, –
И большим глазам газели
Не дано в нее взглянуть.

На вопящем дне сосуда
Ты, надежда, как вино.
Мертвым взором изумруда
Пьет Юпитер это дно.

Презренный зверь, немой и низкий,
В земле кипящая змея,
Ты любишь звон аполлинийский,
Тебя поет душа моя.

Ты любишь музыку секиры,
Крылатой флейты легкий свист,
Тебя пленяют им факиры,
Им жесткий блеск твой шелковист.

И ты послушна звуку глаза,
В орбите сжатого, как нож.
Ручьем зеленого алмаза
На дно корзины ты течешь,

Ты дремлешь там на дне корзины,
Хоронишь там язык двойной,
Чтоб льдистый кубок Мнемозины
Наполнить знойною слюной.

Мгновенья жуткие, как мыши, –
Ты их внимаешь беготне,
Ты ловишь их в ночном затишьи,
Глотаешь их на темном дне.

И оттого тебя боятся,
На животе ползущий зверь,
Как время, как губа паяца,
Как смерти медленная дверь.