Дмитрий Кленовский - Полное собрание стихотворений

Белеет низкий дом среди листвы лавровой.
Алеют персики в его саду фруктовом
И дозревает гроздь на вянущей лозе.
Лучи, врываясь внутрь сквозь щели жалюзей,
Играют на стене и пляшут по паркету.
Но пуст накрытый стол и в лампе масла нету.
И никогда ничей благословенный сон,
Истому нежную или усталость он
Не приютит уже. И даже тень немая
Твоя, о том, что жить тебе пришлось, вздыхая,
С усталым взглядом той, какою ты была
Ребенком, в этот дом ни разу не пришла.
Затем, что ты давно ушла из жизни этой
И унесла в руках, чтоб выпить в водах Леты
Забвенье и покой, мой кубок, и с собой,
Чтоб оплатить проезд на лодке роковой,
Взяла монету ты, о мудрая, и чтобы
Тебя и мрак и страх не задушили оба,
Ты не рассталась, взяв и их в долину слез,
С любимой горлицей и лучшею из роз.

Нет у прекраснейшей, - ведь вы ее прекрасней! -
Такого облика, что я резцом напрасным
В медали глиняной и круглой начертал,
Увидев то, о чем я раньше лишь мечтал -
Прелестный образ ваш, что будет жив веками.
Гирлянда нежная замкнула вас цветами
В замолкшем трепете душистых лепестков,
И мнится: вы в воде прозрачнейших прудов
Отражены теперь, и близок миг, когда вы
Появитесь опять в лучах сладчайшей славы,
Какой моя любовь вас видит. И затем,
Чтоб нежный облик ваш не потерять совсем,
Три раза выбил я его в тройном металле, -
Медь, бронза, серебро, - чтоб трижды повторяли
Они в сиянии лучистой синевы
Улыбку вечную, какою были вы.

Он некогда водил дорогою знакомой
В душистые луга, где влага водоема
С журчаньем тростника свой легкий плеск сплела,
Медлительных быков и тяжкого вола,
Мигавших жалобно и пасшихся покорно.
И узкою тропой среди акаций черных
Он утром выгонял на свежий сенокос
Овец доверчивых, козлов и легких коз,
Бежавших быстро с жалобным блеяньем,
Как души, обреченные изгнанью.
И посох медленный, и серп, и тяжкий плуг
Грубее сделали ладони сильных рук,
Лозою окровавленные спелой.
В спокойных помыслах, среди простого дела
Он прожил жизнь свою. Его тяжеле шаг,
И руки медленней, и взгляд не зорок так,
И сгорблена спина - и близок час последний.
Он улья стережет на пасеке соседней.
И в час, когда закат деревья золотит,
К дверям горшечника идет он и глядит,
Как урны точит он из глины обожженной.
И скоро (приготовь последний дар Харону!)
Золой холодной жизнь его войдет
В одну из этих урн, и осень обовьет
Ее плющом серебряным, и лето
Сухое - трещиной расколет урну эту…
И ты, что близ нее проходишь, задержи
Свой шаг, приблизься к ней и ухо приложи,
И явственно твое наполнится сознанье
И шелестом листвы, и звонких пчел жужжаньем.

Я слышу плач совы, где горлицы садились,
И кровь твоя взошла цветами на могиле,
И уж оплакивать глаза устали, друг,
Твое отсутствие, в котором ты от рук
Моих внимательных и уст печальных скрылся.
Вернись! Все ждет кругом, чтоб вновь ты возвратился,
И будет радо так опять шагам твоим.
Состарившимся ты вернешься и босым,
Быть может, потому что так длинна дорога
От Стикса мрачного до нашего порога,
Где песнь поет фонтан, весь в брызгах ярких слез.

Все в доме ждет тебя, о, милый! На поднос
Серебряный и на поднос дубовый
Две чаши для тебя поставлены. Готовы
Оливки сочные, и фиги, и вино,
Засовы у дверей промаслены давно,
Чтоб для тебя они открылись, как для тени.
И лампу я возьму, и вместе по ступеням
С тобою рядом мы, рука в руке, взойдем.
И в тихой комнате, куда волшебным сном
От дальних берегов ты возвращен обратно,
Уста соединить так будет нам отрадно!
О, странник медленный, чей сон непробудим,
Я мертвым так тебя любила, что живым
Ты станешь, и тебя к прошедшему ревную.
Часы остановлю и лампу потушу я.

– Оставь звенеть часы и лампу лить истому.
И знай: еще не раз вокруг пустого дома
Цветами новыми проснется май в саду,
Но больше, чтоб испить, к фонтану не пойду…
С губами вместе смерть находят поцелуи.
Оливки с фигами возьми - их не вкушу я.
Увы! плоды для уст, в которых кровь горит,
А я живу в стране, что за морем лежит,
И телом пепел я под мраморной плитою.
Я тень. И если бы неспешною стопою
Решился я прийти в наш потемневший дом,
Где ты так ждешь меня в бессилии своем,
Руками б ты обнять мой призрак не сумела.
Ты плакала б о том, что прежде было телом,
И разве лишь тогда б узрела мой приход,
Когда бы верною душою у ворот
Небес меня ждала, и у загробной сени
Твоя любовь была б моей достойна тени.

Храм рушится, за камнем камень. Травы
По фризам стелятся и глушат архитравы -
И в твердом мраморе, где он закован был -
Тот бой, что навсегда вдвоем соединил
Кентавра дикого со смелой амазонкой -
Ломался день за днем, и вот теперь замолк он
Под бременем ветров, и вьюги, и дождей.
Не новая весна ползет из всех щелей.
Аканта нежная опять листвой покрыта,
И к богу на плечо, чья голова отбита,
Садится горлица и мед несет пчела,
Богиня павшая среди цветов легла,
Что льнут к ее губам и дремлют на ланитах.
Пусть Нимфа нежная и пусть Тритон сердитый
Ржавеют на своих медалях, - все равно:
Апрелю каждый год играть разрешено
На флейтах двух своих, рассветной и закатной.
Жизнь в прежние края опять спешит обратно,
Всегда прекрасная и улыбаясь вновь,
И снова рвать букет в поля идет любовь,
Не думая о том, что те цветы с шипами,
Которых там она касается руками,
Таят в себе одних, не признаваясь ей,
И коготь времени, и тело прошлых дней.

Оставь глухой фонарь, и посох, и сандальи.
Дождями за окном уже одеты дали
В одежду тонкую, и ветер за углом
Все с кем-то говорит о чем-то нам чужом…
Уже зима идет, замерзшею клюкою
К нам тихо в дверь стучит, что ей открыта мною,
И в старческих руках своих тебе несет,
О путник, чтобы твой отложен был уход
И ты б остался здесь еще надолго с нами, -
С их бледно-белыми и красными плодами,
В граненом хрустале, что их запечатлел, -
Ветвь можжевельника и гибкий куст омел.

Нас было некогда три фавна в лесе позднем.
Мы крали молоко и объедали грозди
Из ивовых корзин и крынки жестяной.
Глазами желтыми и рыжей бородой,
Встречаясь им в лесу, мы девушек пугали,
Что, яблоками в нас кидая, убегали,
Пока смеялись мы пустому страху их.
Свирелью нежною в тени кустов больших
Будили утром мы спокойный сон фонтана.
Орехи грызли мы или пекли каштаны.
Лучи как золото скользили по рогам.
Смеясь глядели мы, как подражают нам
Упрямые козлы, танцуя в тихом стаде.
Хмельные осени в цветном своем наряде
И весны нежные смеялись день за днем
С апрелем радостным и хмурым сентябрем.
Но зависть и богам владетельным знакома,
Увы! и из троих, рожденных в лесе темном,
Уж двое умерли, и, по дороге той
Пройдя, ты можешь там, где спит фонтан немой,
Увидеть бюсты их на хладном пьедестале,
Что листья и плоды гирляндой увенчали,
И в памяти своей почтить их хладный прах.

Я - я живу теперь в пещере сей, бежав
И лес любимый мой, и тихую долину,
И солнце жаркое, что сладко грело спину,
И сочные поля, где летом на стогах
Любил, бывало, я лежать с цветком в зубах
И в небе голубом следить за облаками.
Покинул я и пруд с живыми тростниками,
Где флейты для себя я срезывать любил,
И изо всех, увы! лишь эту сохранил
Одну, и целый день, с восхода до захода,
Сижу, лицом во тьму, у каменного входа,
Наполнив жалобой певучею моей
Пещеры черный мрак, что отвечает ей,
И отголосок дней и снов моих весенних
Сливаю с голосом ее печальной тени.