Григорий Ширман - Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы

…вытянулись трубы,
Кирпичной кровью налились.
………………………………….
Ветер, ветр, поэтический пес
На луну завывает на каменной площади.
………………………………………………
Вон фонарь, как одуванчик,
Пух спустил по мостовой.
………………………………
Пара глаз – замочных скважин,
Два затвора хладных век.
Вот и всё. Как был отважен
Тот, кто звался: человек.
………………………………..
Два вечных палача в рубахах там
Из заревого кумача.
Восток и Запад. Кроют бархатом,
Да рубят со всего плеча.
Машина тишины

…И пролилась на эпос зябкий
Лирическая теплота.
…………………………………
Лукавство звезд предам перу.
…………………………………
…И мирозданья смысл жестокий
В меня глядел из-за кулис.
………………………………….
…На корабле земли высокой мачтой
Хочу скрипеть с веселым флагом дня.
Карусель зодиака

…А утром я покорен временам,
Иду на службу……
…………………………………..
Мы бронзовые люди – могикане,
И вымираньем знамениты мы.
Клинопись молний

…Так я гляжу на пестрый купол свой
И хохочу……
………………………………………..
……О, будь росой сыра,
Строка моя……………..
Созвездие змеи

…О, хвоя вечности, ты никогда
Не осыпаешься……

…Он бродит за оградою чугунной
Молчания и, слух насторожив,
Он слышит, как в веках ликуют гунны.
Череп

…И в Индии, в Египте фаллос,
Что католический исус,
Благословлял поля…………..
………………………………….
Да будет свято слово.
Запоэма

Факелы в глубоком мраке,
Ад пылающей смолы,
Машут розовые маки,
Пышут рыжие орлы.

Оживают сталагмиты,
Пляшет пламя, злой народ.
Круглый мир – полураскрытый
Огненно-колючий грот.

Осторожно. Там озера
Полыхают в пустоте.
Их вода красней позора,
Точно кровь – озера те.

В них вливаются, пьянея,
Рокот рек и ропот лир.
Дева рыжая Огнея
Обнимает скорбный мир.

Судите меня, знатоки-буквоеды,
В клокочущем слове ищите греха.
Я мастер, узнавший всю горечь победы,
Объевшийся мясом собачьим стиха.

Привинчены строфы зубами созвучий
К морозному мрамору белых страниц,
И воздух суровый, как ветер, певучий
Жестоко закован в утесах границ.

Он дико рыдает в объятьях ущелий,
В эпитетах темных задумчив порой…
Но нет, сквозь игольное ухо и щели
Не высунет голову хаос сырой.

И жадно грызет он гранитные стены,
Царапает бездны зеленую медь,
И пляшет метель полыхающей пены…
А мастер стыдлив и не хочет шуметь.

Я две зимы, два долгих лета
Святую вольность презирал.
С тобой, бестрепетная Лета,
Я как с любовницей играл.

Грешил сонетами велико,
Не мог я Данта позабыть.
Я даже раз сказал «музыка»,
Чтобы торжественнее быть.

Высокий стиль средневековый,
Тянувший землю к небесам,
И на меня надел оковы,
И стал готическим я сам.

Я запад пел в огне востока,
Но никогда я не был пуст.
Враги бранили нас жестоко
С пушистой пеной вражьих уст.

Один с перстами на костяшках
Просил от смерти страховать
И, одолев два тома тяжких,
Упал, бледнея, на кровать.

А я, я тоже стал жесточе,
Схватив за гриву быстрый стих,
Чтоб враг не смог расправить очи,
Чтоб слабый крик его затих.

Пространство, музыку твою,
Твоих туманностей сплетенья
Глазами жадными я пью,
И шумно рад я бытию,
Как рады птицы и растенья.

И дар веселый, слова дар
Я чувствую как жизнь вторую, –
В тебя я верую, нектар,
Ты крепок оттого, что стар,
И на Олимпе я пирую.

Толпы вопящей гул и бред
Сюда заносит ветер нищий,
И я, возвышенный поэт,
Смеюсь над воплем низких бед
В тиши богов, на их кладбище.

Я по гробницам их влачу
Свой плащ, тревожу ржавый цоколь,
Срываю с мрамора парчу…
Отсель как римлянин кричу
Презрительное слово: прокуль.

Четыре скелета, одетые в пламя,
Что двигатель первый для звезд изобрел,
Меня веселят золотыми крылами, –
То лев, человек, и телец, и орел.

Я не был на острове в море зеленом,
Я не был в долине библейской реки,
Но вижу я кости в дыму раскаленном,
Колючие ребра, хребты и клыки.

И слышу я клекот, и рык, и мычанье, –
То прет из утробы разумная речь.
Две тощие тени в мече и колчане
Ее стерегут, но не могут сберечь.

Колеса рокочут и в вихре грызутся,
И каждое пышет, что камень топаз,
И в свитке лазури, как буквы безумца,
Разбросаны бездны пылающих глаз.

Попробуйте, боги, воскреснуть принудьте
Обросший легендами мира погост.
Пусть время угаснет, но в смутной минуте
Я блеск сберегу этих крыльев и звезд.

В прозрачном сумраке нирваны
Сиянье лунного столпа.
Плывут к стране обетованной
Апостольские черепа.

Песок опаловой пустыни
Течет меж пальцев грубых ног,
Течет звезда в пустыне синей,
Творца качается венок.

А впереди лучисторогий
Веселый старец Моисей,
Он сам не ведает дороги,
Единственной в пустыне всей.

Плывут апостолы на запад,
А думают, что на восток.
Гниющих солнц холодный запах,
А не лучей встает поток.

Вот вам за ночь Варфоломея,
За альбигойцев, за Моле, –
Кричал старик, погибель сея
По взрытой яростью земле.

Высокий, злой, седой и синий,
Как факел ужаса, худой,
Он плыл, роняя бурый иней,
Качая длинной бородой.

Она вбирала кровь, твердела,
Отяжелела, слиплась вся,
А он творил святое дело,
Рубил, ругая и тряся.

Он с каждым днем судил суровей,
Его крутились прутья жил.
Стакан живой кудрявой крови
Мадам Сомбрейль он предложил.

И сирый свой народ и вдовий
Кропил он кровью и бесил,
Когда без головы, без сил
Упал шестнадцатый Людовик.