Марина Цветаева - Том 1. Стихотворения 1906-1920
Начало марта 1920
«Малиновый и бирюзовый…»
Малиновый и бирюзовый
Халат — и перстень талисманный
На пальце — и такой туманный
В веках теряющийся взгляд,
Влачащийся за каждым валом
Из розовой хрустальной трубки.
А рядом — распластавши юбки,
Как роза распускает цвет —
Под полами его халата,
Припав к плечам его, как змеи,
Две — с ожерельями на шее —
Над шахматами клонят лоб.
Одна — малиновой полою
Прикрылась, эта — бирюзовой.
Глаза опущены. — Ни слова. —
Ресницами ведется спор.
И только челночков узорных
Носок — порой, как хвост змеиный,
Шевелится из-под павлиньей
Широкой юбки игроков.
А тот — игры упорной ставка —
Дымит себе с улыбкой детской.
И Месяц, как кинжал турецкий,
Коварствует в окно дворца.
19 марта 1920
«Она подкрадётся неслышно…»
Она подкрадётся неслышно —
Как полночь в дремучем лесу.
Я знаю: в передничке пышном
Я голубя Вам принесу.
Так: встану в дверях — и ни с места!
Свинцовыми гирями — стыд.
Но птице в переднике — тесно,
И птица — сама полетит!
19 марта 1920
Старинное благоговенье
Двух нежных рук оттолкновенье —
В ответ на ангельские плутни.
У нежных ног отдохновенье,
Перебирая струны лютни.
Где звонкий говорок бассейна,
В цветочной чаше откровенье,
Где перед робостью весенней
Старинное благоговенье?
Окно, светящееся долго,
И гаснущий фонарь дорожный…
Вздох торжествующего долга
Где непреложное: «не можно»…
В последний раз — из мглы осенней —
Любезной ручки мановенье…
Где перед крепостью кисейной
Старинное благоговенье?
Он пишет кратко — и не часто…
Она, Психеи бестелесней,
Читает стих Экклезиаста
И не читает Песни Песней.
А песнь все та же, без сомненья,
Но, — в Боге все мое именье —
Где перед Библией семейной
Старинное благоговенье?
Между 19 марта и 2 апреля 1920
«Та ж молодость, и те же дыры…»
Та ж молодость, и те же дыры,
И те же ночи у костра…
Моя божественная лира
С твоей гитарою — сестра.
Нам дар один на долю выпал:
Кружить по душам, как метель.
— Грабительница душ! — Сей титул
И мне опущен в колыбель!
В тоске заламывая руки,
Знай: не одна в тумане дней
Цыганским варевом разлуки
Дурманишь молодых князей.
Знай: не одна на ножик вострый
Глядишь с томлением в крови, —
Знай, что еще одна… — Что сестры
В великой низости любви.
<Март 1920>
«Люблю ли вас…»
Люблю ли вас?
Задумалась.
Глаза большие сделались.
В лесах — река,
В кудрях — рука
— Упрямая — запуталась.
Любовь. — Старо.
Грызу перо.
Темно, — а свечку лень зажечь.
Быть — повести!
На то ведь и
Поэтом — в мир рождаешься!
На час дала,
Назад взяла.
(Уже перо летит в потемках!)
Так. Справимся.
Знак равенства
Между любовь — и Бог с тобой.
Что страсть? — Старо.
Вот страсть! — Перо!
— Вдруг — розовая роща — в дом!
Есть запахи —
Как заповедь…
Лоб уронила нá руки.
Вербное воскресенье
22 марта 1920
«От семи и до семи…»
От семи и до семи
Мы справляли новоселье.
Высоко было веселье —
От семи и до семи!
Между юными людьми
— С глазу на глаз — в темной келье
Что бывает? (— Не томи!
Лучше душу отними!)
Нет! — Подобного бесчинства
Не творили мы (не поздно —
Сотворить!) — В сердцах — единство,
Ну а руки были розно!
Двух голов над колыбелью
Избежал — убереглась! —
Только хлебом — не постелью
В полночь дружную делясь.
Еженощная повинность,
Бог с тобою, рай условный!
Нет — да здравствует невинность
Ночи — все равно любовной!
В той же келье новоселье —
От семи и до семи
Без «. . . . .» и «обними», —
Благоправное веселье
От семи и до семи!
Март 1920
«Я страшно нищ, Вы так бедны…»
«Я страшно нищ, Вы так бедны,
Так одинок и так один.
Так оба проданы за грош.
Так хороши — и так хорош…
Но нету у меня жезла…»
— Запиской печку разожгла…
Вербное воскресенье 1920
«На царевича похож он…»
На царевича похож он.
— Чем? — Да чересчур хорош он:
На простого не похож.
Семилетняя сболтнула,
А большая — вслед вздохнула…
Дуры обе. — Да и где ж
Ждать ума от светлоглазых?
Обе начитались сказок, —
Ночь от дня не отличат.
А царевичу в поддевке
Вот совет наш: по головке
Семилетнюю погладь.
Раз за дочку, раз за мать.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Впрочем, можно и однажды.
Март 1920
«Буду жалеть, умирая, цыганские песни…»
Буду жалеть, умирая, цыганские песни,
Буду жалеть, умирая . . . . . . . .перстни,
Дым папиросный — бессонницу — легкую стаю
Строк под рукой.
Бедных писаний своих Вавилонскую башню,
Писем — своих и чужих — огнедышащий холмик.
Дым папиросный — бессонницу — легкую смуту
Лбов под рукой.
3-й день Пасхи 1920
Баллада о проходимке
Когда малюткою была
— Шальной девчонкой полуголой —
Не липла — Господу хвала! —
Я к материнскому подолу.
Нет, — через пни и частоколы —
Сады ломать! — Коней ковать! —
А по ночам — в чужие села:
— «Пустите переночевать!»
Расту — прямая как стрела.
Однажды — день клонился долу —
Под дубом — черный, как смола —
Бродячий музыкант с виолой.
Спят . . . . . ., спят цветы и пчелы…
Ну словом — как сие назвать?
Я женский стыд переборола:
— «Пустите переночевать!»
Мои бессонные дела!
Кто не спрягал со мной глаголу:
. . . . . .? Кого-то не звала
В опустошительную школу?
Ах, чуть закутаешься в полы
Плаща — прощайте, рвань и знать! —
Как по лбу — молотом тяжелым:
— «Пустите переночевать!»
Посылка:
Вы, Ангелы вокруг Престола,
И ты, младенческая Мать!
Я так устала быть веселой, —
Пустите переночевать!
2 апреля 1920
Памяти Г. Гейне
Хочешь не хочешь — дам тебе знак!
Спор наш не кончен — а только начат!
В нынешней жизни — выпало так:
Мальчик поет, а девчонка плачет.
В будущей жизни — любо глядеть! —
Ты будешь плакать, я буду — петь!
Бубен в руке!
Дьявол в крови!
Красная юбка
В черных сердцах!
Красною юбкой — в небо пылю!
Честь молодую — ковром подстелешь.
Как с мотыльками тебя делю —
Так с моряками меня поделишь!
Красная юбка? — Как бы не так!
Огненный парус! — Красный маяк!
Бубен в руке!
Дьявол в крови!
Красная юбка
В черных сердцах!
Слушай приметы: бела как мел,
И не смеюсь, а губами движу.
А чтобы — как увидал — сгорел! —
Не позабудь, что приду я — рыжей.
Рыжей, как этот кленовый лист,
Рыжей, как тот, что в лесах повис.
Бубен в руке!
Дьявол в крови!
Красная юбка
В черных сердцах!
<Начало апреля 1920>
