Владимир Высоцкий - Песни. Стихотворения

Ожидание длилось,
        а проводы были недолги —
Пожелали друзья:
        «В добрый путь! Чтобы – всё без помех!»
И четыре страны
        предо мной расстелили дороги,
И четыре границы
        шлагбаумы подняли вверх.

Тени голых берез
        добровольно легли под колеса,
Залоснилось шоссе
        и штыком заострилось вдали.
Вечный смертник – комар
                   разбивался у самого носа,
Превращая стекло
        лобовое
                   в картину Дали.

Сколько смелых мазков
        на причудливом мертвом покрове,
Сколько серых мозгов
        и комарьих раздавленных плевр!
Вот взорвался один,
        до отвала напившийся крови,
Ярко-красным пятном
                   завершая дорожный шедевр.

И сумбурные мысли,
                   лениво стучавшие в темя,
Устремились в пробой —
                   ну попробуй-ка останови!
И в машину ко мне
        постучало просительно время, —
Я впустил это время,
                   замешенное на крови.

И сейчас же в кабину
                   глаза из бинтов заглянули
И спросили: «Куда ты?
                   На запад?
                   Вертайся назад!..»
Я ответить не смог —
                   по обшивке царапнули пули, —
Я услышал: «Ложись!
                   Берегись!
                   Проскочили!
                    Бомбят!»

Этот первый налет
        оказался не так чтобы очень:
Схоронили кого-то,
        прикрыв его кипой газет,
Вышли чьи-то фигуры —
                   назад, на шоссе – из обочин,
Как лет тридцать спустя,
                   на машину мою поглазеть.

И исчезло шоссе —
        мой единственно верный фарватер,
Только – елей стволы
                   без обрубленных минами крон.
Бестелесный поток
        обтекал не спеша радиатор.
Я за сутки пути
        не продвинулся ни на микрон.

Я уснул за рулем —
        я давно разомлел до зевоты, —
Ущипнуть себя за ухо
                   или глаза протереть?!
В кресле рядом с собой
                   я увидел сержанта пехоты:
«Ишь, трофейная пакость, – сказал он, —
        удобно сидеть!..»

Мы поели с сержантом
                   домашних котлет и редиски,
Он опять удивился:
        откуда такое в войну?!
«Я, браток, – говорит, —
        восемь дней как позавтракал в Минске.
Ну, спасибо! Езжай!
        Будет время – опять загляну…»

Он ушел на восток
        со своим поредевшим отрядом,
Снова мирное время
                   в кабину вошло сквозь броню.
Это время глядело
        единственной женщиной рядом,
И она мне сказала:
        «Устал! Отдохни – я сменю!»

Всё в порядке, на месте, —
        мы едем к границе, нас двое.
Тридцать лет отделяет
        от только что виденных встреч.
Вот забегали щетки,
        отмыли стекло лобовое, —
Мы увидели знаки,
        что призваны предостеречь.

Кроме редких ухабов,
                   ничто на войну не похоже, —
Только лес – молодой,
        да сквозь снова налипшую грязь
Два огромных штыка
                   полоснули морозом по коже,
Остриями – по-мирному —
                   кверху,
                   а не накренясь.

Здесь, на трассе прямой,
                   мне, не знавшему пуль,
        показалось,
Что и я где-то здесь
        довоевывал невдалеке, —
Потому для меня
        и шоссе словно штык заострялось,
И лохмотия свастик
        болтались на этом штыке.

Шар огненный всё просквозил,
Всё перепек, перепалил,
И как груженый лимузин
За полдень он перевалил, —
Но где-то там – в зените был
(Он для того и плыл туда), —
Другие головы кружил,
Сжигал другие города.

Еще асфальт не растопило
И не позолотило крыш,
Еще светило солнце лишь
В одну худую светосилу,
Еще стыдились нищеты
Поля без всходов, лес без тени,
Еще тумана лоскуты
Ложились сыростью в колени, —

Но диск на тонкую черту
От горизонта отделило, —
Меня же фраза посетила:
«Не ясен свет, когда светило
Лишь набирает высоту».

Пока гигант еще на взлете,
Пока лишь начат марафон,
Пока он только устремлен
К зениту, к пику, к верхней ноте,
И вряд ли астроном-старик
Определит: на Солнце – буря, —
Мы можем всласть глазеть на лик,
Разинув рты и глаз не щуря.

И нам, разиням, на потребу
Уверенно восходит он, —
Зачем спешить к зениту Фебу?
Ведь он один бежит по небу —
Без конкурентов – марафон!

Но вот – зенит. Глядеть противно
И больно, и нельзя без слез,
Но мы – очки себе на нос
И смотрим, смотрим неотрывно,
Задравши головы, как псы,
Всё больше жмурясь, скаля зубы, —
И нам мерещатся усы —
И мы пугаемся, – грозу бы!

Должно быть, древний гунн Аттила
Был тоже солнышком палим, —
И вот при взгляде на светило
Его внезапно осенило —
И он избрал похожий грим.

Всем нам известные уроды
(Уродам имя легион)
С доисторических времен
Уроки брали у природы, —
Им апогеи не претили
И, глядя вверх до слепоты,
Они искали на светиле
Себе подобные черты.

И если б ведало светило,
Кому в пример встает оно, —
Оно б затмилось и застыло,
Оно бы бег остановило
Внезапно, как стоп-кадр в кино.

Вон, наблюдая втихомолку
Сквозь закопченное стекло —
Когда особо припекло, —
Один узрел на лике челку.
А там – другой пустился в пляс,
На солнечном кровоподтеке
Увидев щели узких глаз
И никотиновые щеки…

Взошла Луна, – вы крепко спите.
Для вас – светило тоже спит, —
Но где-нибудь оно в зените
(Круговорот, как ни пляшите) —
И там палит, и там слепит!..

Ах, дороги узкие —
Вкось, наперерез, —
Версты белорусские —
С ухабами и без!
Как орехи грецкие
Щелкаю я их, —
Говорят, немецкие —
Гладко, напрямик…

Там, говорят, дороги – ряда по́ три
И нет дощечек с «Ахтунг!» или «Хальт!»
Ну что же – мы прокатимся, посмотрим,
Понюхаем – не порох, а асфальт.

Горочки пологие —
Я их щелк да щелк!
Но в душе, как в логове,
Затаился волк.
Ату, колеса гончие!
Целюсь под обрез —
С волком этим кончу я
На отметке «Брест».

Я там напьюсь водички из колодца
И покажу отметки в паспортах.
Потом мне пограничник улыбнется,
Узнав, должно быть, или – просто так…

После всякой зауми
Вроде «кто таков?» —
Как взвились шлагбаумы
Вверх, до облаков!
Взял товарищ в кителе
Снимок для жены —
И… только нас и видели
С нашей стороны!

Я попаду в Париж, в Варшаву, в Ниццу!
Они – рукой подать – наискосок…
Так я впервые пересек границу —
И чьи-то там сомнения пресек.

Ах, дороги скользкие —
Вот и ваш черед, —
Деревеньки польские —
Стрелочки вперед;
Телеги под навесами,
Булыжник-чешуя…
По-польски ни бельмеса мы —
Ни жена, ни я!

Потосковав о ло́мте, о стакане,
Остановились где-то наугад, —
И я сказал по-русски: «Про́шу, пани!» —
И получилось точно и впопад!

Ах, еда дорожная
Из немногих блюд!
Ем неосторожно я
Всё, что подают.
Напоследок – сладкое,
Стало быть – кончай!
И на их хербатку я
Дую, как на чай.

А панночка пощелкала на счетах
(Всё как у нас – зачем туристы врут!) —
И я, прикинув разницу валют,
Ей отсчитал не помню сколько злотых
И проворчал: «По-божески дерут»…

Где же песни-здравицы, —
Ну-ка, подавай! —
Польские красавицы,
Для туристов – рай?
Рядом на поляночке —
Души нараспах —
Веселились панночки
С гра́блями в руках.

«Да, побывала Польша в самом пекле, —
Сказал старик – и лошадей распряг… —
Красавицы-полячки не поблекли —
А сгинули в немецких лагерях…»

Лемеха въедаются
В землю, как каблук,
Пеплы попадаются
До сих пор под плуг.
Память вдруг разрытая —
Неживой укор:
Жизни недожитые —
Для колосьев корм.

В мозгу моем, который вдруг сдавило
Как обручем, – но так его, дави! —
Варшавское восстание кровило,
Захлебываясь в собственной крови…

Дрались – худо-бедно ли,
А наши корпуса —
В пригороде медлили
Целых два часа.
В марш-бросок, в атаку ли —
Рвались как один, —
И танкисты плакали
На броню машин…

Военный эпизод – давно преданье,
В историю ушел, порос быльем —
Но не забыто это опозданье,
Коль скоро мы заспорили о нем.

Почему же медлили
Наши корпуса?
Почему обедали
Эти два часа?
Потому что танками,
Мокрыми от слез,
Англичанам с янками
Мы утерли нос!

А может быть, разведка оплошала —
Не доложила?.. Что теперь гадать!
Но вот сейчас читаю я: «Варшава» —
И еду, и хочу не опоздать!