KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Поэзия, Драматургия » Поэзия » Владимир Высоцкий - Песни. Стихотворения

Владимир Высоцкий - Песни. Стихотворения

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Владимир Высоцкий, "Песни. Стихотворения" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Грусть моя, тоска моя

Вариации на цыганские темы

Шел я, брел я, наступал то с пятки, то с носка, —
Чувствую – дышу и хорошею…
Вдруг тоска змеиная, зеленая тоска,
Изловчась, мне прыгнула на шею.

Я ее и знать не знал, меняя города, —
А она мне шепчет: «Как ждала я!..»
Как теперь? Куда теперь? Зачем да и когда?
Сам связался с нею, не желая.

Одному идти – куда ни шло, еще могу, —
Сам себе судья, хозяин-барин.
Впрягся сам я вместо коренного под дугу, —
С виду прост, а изнутри – коварен.

Я не клевещу, подобно вредному клещу
Впился сам в себя, трясу за плечи,
Сам себя бичую я и сам себя хлещу, —
Так что – никаких противоречий.

Одари, судьба, или за деньги отоварь! —
Буду дань платить тебе до гроба.
Грусть моя, тоска моя – чахоточная тварь, —
До чего ж живучая хвороба!

Поутру не пикнет – как бичами ни бичуй,
Ночью – бац! – со мной на боковую.
С кем-нибудь другим хотя бы ночь переночуй, —
Гадом буду, я не приревную!

1980

Стихотворения

«Если б был я физически слабым…»

Если б я был физически слабым —
Я б морально устойчивым был, —
Ни за что не ходил бы по бабам,
Алкоголю б ни грамма не пил!

Если б был я физически сильным —
Я б тогда – даже думать боюсь! —
Пил бы влагу потоком обильным,
Но… по бабам – ни шагу, клянусь!

Ну а если я средних масштабов —
Что же делать мне, как же мне быть? —
Не могу игнорировать бабов,
Не могу и спиртного не пить!

<Конец 1950-х – начало 1960-х>

«У Доски, где почетные граждане…»

У Доски, где почетные граждане,
Я стоял больше часа однажды и
Вещи слышал там – очень важные…

«…В самом ихнем тылу,
Под какой-то дырой,
Мы лежали в пылу
Да над самой горой, —

На природе, как в песне – на лоне,
И они у нас как на ладони, —
Я и друг – тот, с которым зимой
Из Сибири сошлись под Москвой.

Раньше оба мы были охотники —
А теперь на нас ватные потники
Да протертые подлокотники!

Я в Сибири всего
Только соболя бил, —
Ну а друг – он того́ —
На медведя ходил.

Он колпа́шевский – тоже берлога! —
Ну а я из Выезжего Лога.
И еще (если друг не хитрит):
Белку – в глаз, да в любой, говорит…

Разговор у нас с немцем двухствольчатый:
Кто шевелится – тот и кончатый, —
Будь он лапчатый, перепончатый!

Только спорить любил
Мой сибирский дружок —
Он во всем находил
Свой, невидимый прок, —

Оторвался на миг от прицела
И сказал: «Это мертвое тело —
Бьюсь на пачку махорки с тобой!»
Я взглянул – говорю: «Нет – живой!

Ты его лучше пулей попотчевай.
Я опричь того ставлю хо́шь чего —
Он усидчивый да улёжчивый!»

Друг от счастья завыл —
Он уверен в себе:
На медведя ходил
Где-то в ихней тайге, —

Он аж вскрикнул (негромко, конечно,
Потому что – светло, не кромешно),
Поглядел еще раз на овраг —
И сказал, что я лапоть и враг.

И еще заявил, что икра у них!
И вообще, мол, любого добра у них!..
И – позарился на мой браунинг.

Я тот браунинг взял
После ходки одной:
Фрица, значит, подмял,
А потом – за спиной…

И за этот мой подвиг геройский
Подарил сам майор Коханойский
Этот браунинг – тот, что со мной, —
Он уж очень мне был дорогой!

Но он только на это позарился.
Я и парился, и мытарился…
Если б знал он, как я отоварился!

Я сначала: «Не дам,
Не поддамся тебе!»
А потом: «По рукам!» —
И аж плюнул в злобе́.

Ведь не вещи <же> – ценные в споре!
Мы сошлись на таком договоре:
Значит, я прикрываю, а тот —
Во весь рост на секунду встает…

Мы еще пять минут погутарили —
По рукам, как положено, вдарили, —
Вроде на́ поле – на базаре ли!

Шепчет он: «Коль меня
И в натуре убьют —
Значит, здесь схороня́т,
И – чего еще тут…»

Поглядел еще раз вдоль дороги —
И шагнул как медведь из берлоги, —
И хотя уже стало светло —
Видел я, как сверкнуло стекло.

Я нажал – выстрел был первосортненький,
Хотя «соболь» попался мне вёртненький.
А у ног моих – уже мёртвенький…

Что́ теперь и наган мне —
Не им воевать.
Но свалился к ногам мне —
Забыл, как и звать, —

На природе, как в песне – на лоне,
И они у нас как на ладони.
…Я потом разговор вспоминал:
Может, правда – он белок стрелял?..

Вот всю жизнь и кручусь я как верченый.
На Доске меня это<й> зачерчивай!
…Эх, зачем он был недоверчивый!»

<1968>

«Как-то раз, цитаты Мао прочитав…»

Как-то раз цитаты Мао прочитав,
Вышли к нам они с большим его портретом, —
Мы тогда чуть-чуть нарушили устав…
Остальное вам известно по газетам.

Вспомнилась песня, вспомнился стих —
Словно шепнули мне в ухо:
«Сталин и Мао слушают их», —
Вот почему заваруха.

При поддержке минометного огня
Молча, медленно, как будто на охоту,
Рать китайская бежала на меня, —
Позже выяснилось – численностью в роту.

Вспомнилась песня, вспомнился стих —
Словно шепнули мне в ухо:
«Сталин и Мао слушают их», —
Вот почему заваруха.

Раньше – локти кусать, но не стрелять,
Лучше дома пить сгущенное какао, —
Но сегодня приказали – не пускать, —
Теперь вам шиш – но пасаран, товарищ Мао!

Вспомнилась песня, вспомнился стих —
Словно шепнули мне в ухо:
«Сталин и Мао слушают их», —
Вот почему заваруха.

Раньше я стрелял с колена – на бегу, —
Не привык я просто к медленным решеньям.
Раньше я стрелял по мнимому врагу,
А теперь придется – по живым мишеням.

Вспомнилась песня, вспомнился стих —
Словно шепнули мне в ухо:
«Сталин и Мао слушают их», —
Вот почему заваруха.

Мины падают, и рота так и прет —
Кто как может – по воде, не зная броду…
Что обидно – этот самый миномет
Подарили мы китайскому народу.

Вспомнилась песня, вспомнился стих —
Словно шепнули мне в ухо:
«Сталин и Мао слушают их», —
Вот почему заваруха.

Он давно – великий кормчий – вылезал,
А теперь, не успокоившись на этом,
Наши братья залегли – и дали залп…
Остальное вам известно по газетам.

1969

«Я тут подвиг совершил…»

Я тут подвиг совершил —
Два пожара потушил, —
Про меня в газете напечатали.

И вчера ко мне припер
Вдруг японский репортер —
Обещает кучу всякой всячины.

«Мы, – говорит, – организм ваш
Изучим до йот,
Мы запишем баш на баш
Наследственный ваш код».

Но ни за какие иены
Я не продам свои гены,
Ни за какие хоромы
Не уступлю хромосомы!

Он мне «Сони» предлагал,
Джиу-джитсою стращал,
Диапозитивы мне прокручивал, —
Думал, он пробьет мне брешь —
Чайный домик, полный гейш, —
Ничего не выдумали лучшего!

Досидел до ужина —
Бросает его в пот.
«Очень, – говорит, – он нужен нам —
Наследственный ваш код».

Но ни за какие иены
Я не продам свои гены,
Ни за какие хоромы
Не уступлю хромосомы!

Хоть японец желтолиц —
У него шикарный блиц:
«Дай хоть фотографией порадую!»
Я не дал: а вдруг он врет? —
Вон с газеты пусть берет —
Там я схожий с ихнею микадою.

Я спросил его в упор:
«А ну, – говорю, – ответь,
Код мой нужен, репортер,
Не для забавы ведь?..»

Но ни за какие иены
Я не продам свои гены,
Ни за какие хоромы
Не уступлю хромосомы!

Он решил, что победил, —
Сразу карты мне открыл, —
Разговор пошел без накомарников:
«Код ваш нужен сей же час —
Будем мы учить по вас
Всех японских нашенских пожарников».

Эх, неопытный народ!
Где до наших вам!
Лучше этот самый код —
Я своим отдам!

<Между 1966 и 1971>

Енгибарову – от зрителей

Шут был вор: он воровал минуты —
Грустные минуты, тут и там, —
Грим, парик, другие атрибуты
Этот шут дарил другим шутам.

В светлом цирке между номерами
Незаметно, тихо, налегке
Появлялся клоун между нами.
В иногда дурацком колпаке.

Зритель наш шутами избалован —
Жаждет смеха он, тряхнув мошной,
И кричит: «Да разве это клоун!
Если клоун – должен быть смешной!»

Вот и мы… Пока мы вслух ворчали:
«Вышел на арену – так смеши!» —
Он у нас тем временем печали
Вынимал тихонько из души.

Мы опять в сомненье – век двадцатый:
Цирк у нас, конечно, мировой, —
Клоун, правда, слишком мрачноватый —
Невеселый клоун, не живой.

Ну а он, как будто в воду канув,
Вдруг при свете, нагло, в две руки
Крал тоску из внутренних карманов
Наших душ, одетых в пиджаки.

Мы потом смеялись обалдело,
Хлопали, ладони раздробя.
Он смешного ничего не делал, —
Горе наше брал он на себя.

Только – балагуря, тараторя —
Всё грустнее становился мим:
Потому что груз чужого горя
По привычке он считал своим.

Тяжелы печали, ощутимы —
Шут сгибался в световом кольце, —
Делались всё горше пантомимы,
И морщины – глубже на лице.

Но тревоги наши и невзгоды
Он горстями выгребал из нас —
Будто обезболивал нам роды, —
А себе – защиты не припас.

Мы теперь без боли хохотали,
Весело по нашим временам:
Ах, как нас приятно обокрали —
Взяли то, что так мешало нам!

Время! И, разбив себе колени,
Уходил он, думая свое.
Рыжий воцарился на арене,
Да и за пределами ее.

Злое наше вынес добрый гений
За кулисы – вот нам и смешно.
Вдруг – весь рой украденных мгновений
В нем сосредоточился в одно.

В сотнях тысяч ламп погасли свечи.
Барабана дробь – и тишина…
Слишком много он взвалил на плечи
Нашего – и сломана спина.

Зрители – и люди между ними —
Думали: вот пьяница упал…
Шут в своей последней пантомиме
Заигрался – и переиграл.

Он застыл – не где-то, не за морем —
Возле нас, как бы прилег, устав, —
Первый клоун захлебнулся горем,
Просто сил своих не рассчитав.

Я шагал вперед неутомимо,
Но успев склониться перед ним.
Этот трюк – уже не пантомима:
Смерть была – царица пантомим!

Этот вор, с коленей срезав путы,
По ночам не угонял коней.
Умер шут. Он воровал минуты —
Грустные минуты у людей.

Многие из нас бахвальства ради
Не давались: проживем и так!
Шут тогда подкрадывался сзади
Тихо и бесшумно – на руках…

Сгинул, канул он – как ветер сдунул!
Или это шутка чудака?..
Только я колпак ему – придумал, —
Этот клоун был без колпака.

1972

Мой Гамлет

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*