Семен Надсон - Полное собрание стихотворений

Порой мне кажется, что жизнь не начиналась,
Что пережитое – какой-то смутный сон,
Что впереди еще всё светлое осталось…

Сердце мое еще просит забвенья –
Наших свиданий и наших речей.
Хочется думы мои и сомненья –
Всё ей поведать, голубке моей!
Хочется чувствовать ручки родные,
Руки сестры на горячем челе,
Верить, как верилось в годы былые…

Ты помнишь, воздух гор дышал отравой зноя
И были рады мы, когда ночная тень
Спокойной ласкою забвенья и покоя
Сменила солнечный и раскаленный день.
И окна в комнате мы настежь распахнули,
И книгу мертвую отбросили мы прочь,
И резкий блеск свечей у зеркала задули,
Чтоб в наш кружок впустить просящуюся ночь.
А наш кружок был ты, да я, да мать-старушка,
Давно дремавшая над начатым чулком…

Нет, не верится мне, чтоб и тут ты лгала,
   Жизнь моя, жизнь борьбы и страданий.
Слишком много ты грез у меня отняла
   И разбила святых упований.
Я стою как в пустыне – пески и пески,
   Знойный полдень горит над песками,
И не видно вокруг благодатной реки
   Или пальм с их немыми ветвями.

Когда мою слезу улыбка их встречает,
Когда на страстный зов души моей больной
Пиров их пьяный шум мне дерзко отвечает, –
Я прохожу тогда безмолвно стороной.
На них ли тратить мне огонь негодованья?
Они слепцы, – их жизнь ошибка с первых лет…

Не на время любить, – а безумно любить,
   Беззаветно любить, до могилы;
За любовь – свою юность и жизнь погубить,
   Все надежды, все грезы, все силы –
Вот блаженство…

В минуты тяжкого душевного страданья,
Когда, уставши звать, бороться и любить,
Я горько сознаю, что тщетны все старанья,
Что жизнь – позор и зло и ей иной не быть,
Мне говорят: беги отчаянья глухого…

Когда я говорю о смерти – а о ней
Молчать я не могу: она уж надо мною, –
Не нарушай покой больной души моей,
Не ободряй меня надеждою пустою.

Не в пошлом шуме дня и в жалком опьяненьи
Обычной суеты и тягостных забот, –
Наедине с собой, в минуты отрезвленья,
В минуты чистых снов и слез и вдохновенья
Тебя, о милая, душа моя зовет.

Весенний тихий день: по небу пробегают
Ряды разорванных, туманных облаков,
И то лучи порой в просветы их сияют,
То стелет тень опять бесцветный свой покров.
Челнок мой чуть скользит над тихою струею,
И с близких берегов вослед за челноком
Несется птичий гам, и дышит лес весною,
И стрекоза кружит над темной глубиною,
И трудится пчела над <…> цветком…

Нет больше сил! Под тень, куда-нибудь под тень!
Вот над дорогою – нависшая олива.
Присядем. Чудный день! Горячий, страстный день!
А что за даль вокруг, и что за вид с обрыва!

В тот полный счастья миг, когда передо мной
Ты в первый раз, о мысль, из сумрака предстала
И руку мне дала и позвала с собой
К сиянью истины и к блеску идеала, –
Как чудно ты была прекрасна!..

Весь вечер нарядная елка сияла
   Десятками ярких огней,
Весь вечер, шумя и смеясь, ликовала
   Толпа беззаботных детей.
И дети устали… потушены свечи, –
   Но жарче камин раскален;
[Загадки и хохот] веселые речи
   Со всех раздаются сторон.
И дядя тут тоже: над всеми смеется
   И всех до упаду смешит;
Откуда в нем только веселье берется, –
   Серьезен и строг он на вид:
Очки, борода серебристо-седая,
   В глубоких морщинах чело, –
И только глаза его, словно лаская,
   Горят добродушно-светло.
«Постойте, – сказал он, и стихло в гостиной… –
   Скажите, кто знает из вас, –
Откуда ведется обычай старинный
   Рождественских елок у нас?
Никто?.. Так сидите же смирно и чинно, –
   Я сам расскажу вам сейчас…

Есть страны, где люди от века не знают
   Ни вьюг, ни сыпучих снегов;
Там только нетающим снегом сверкают
   Вершины гранитных хребтов…
Цветы там душистее, звезды – крупнее,
   Светлей и нарядней весна,
И ярче там перья у птиц, и теплее
   Там дышит морская волна…
В такой-то стране ароматною ночью,
   При шепоте лавров и роз,
Свершилось желанное чудо воочью:
   Родился младенец Христос;
Родился в убогой пещере, – чтоб знали…»

Я сегодня в кого-то как мальчик влюблен,
   Но в кого – разгадать не сумею:
В эту даль, или в звездный ночной небосклон,
   Или в полную мрака аллею.
Знаю только, что жаль мне покинуть окно
   И что здесь, на груди у природы,
Так свободно дышать мне теперь, как давно
   Не дышал я в последние годы.
Но и в этом покое есть тень… Так порой
   С потемневшей от зноя лазури
Уж томительно веет сквозь день золотой
   Отдаленным предчувствием бури.
И я знаю, что завтра…

Нет, вам в лице моем не прочитать страданья.
Я скрыл в груди его, чтоб кто-нибудь не смел
Опошлить грубыми словами состраданья
Мой тяжкий, горестный, но мой святой удел.

Мне снился страшный сон, – мне снилось, что над миром
Я поднят, как листок, размахом мощных крыл
И мчусь всё вверх и вверх, объят ночным эфиром
И озарен огнем бесчисленных светил.
Внизу лежит земля, закутавшись в туманы,
И между мной и ей, сливаясь и клубясь,
Проходят облаков седые караваны,
То утонув во мгле, то вдруг осеребрясь.
Порой, сквозь их просвет, мне видятся вершины
Крутых, скалистых гор и блеск их ледников,
И голубых морей зеркальные равнины,
И мертвый мрак пустынь, и пятна городов.
Мне слышен слитный гул, стоящий над землею,
Стихающий внизу, как отдаленный [гром,]
И я всё мчусь и мчусь с ужасной быстротою,
И мчусь всё вверх и вверх в безмолвии ночном;
И вот уж нет Земли…

Неужели всю жизнь суждено мне прожить,
   Отдаваясь другим без завета,
Без конца, всем безумством любви их любить
   И не встретить ответа?..